Загадки семейных трагедий. Уральский криминальный роман

Вчера (ближе к полуночи) вернулся из командировки. Вернулся измотанным. Немудрено: менее чем за сутки проехал рейсовым автобусом (туда и обратно) тысячу километров. К тому же посещение двух колоний не прибавило оптимизма и ни на грамм не облегчило решение стоявшей перед ним задачи. Мог, конечно, заночевать в Ивделе: никто кнутом его, как окончательно обленившегося мерина, не стегал и не подгонял. Не привык, как он посчитал, попусту тратить драгоценное время.

Появившись дома в первом часу ночи, тихо разделся, ополоснулся под душем, отказавшись от ужина (в ночную пору-то и нажираться?!), завалился в гостиной на диван (посчитал, что не следует разбивать сон Галчонку любимому), прикрывшись пледом, тотчас же уснул. Утром жена, увидев храпящего мужа (с устатку по-богатырски храпит, а в других случаях лишь легонько похрапывает), возмутилась. И когда тот проснулся и открыл глаза, устроила хорошенькую выволочку, при этом приговаривая одно и то же: «Какого черта спешишь, старый дурень?» Муж встал, потянулся до хруста в суставах и отшутился: «Не вспоминай всуе нечистую силу, тем более с утра». Жена развела руками: «Что в лоб, что по лбу». Сказав, ушла на кухню, заняться готовкой завтрака.

Вчера порол горячку, а сегодня? Почти час вышагивает по кабинету просто так. Где логика? Не видна. Или это лишь со стороны кажется?

Наконец-таки вернулся за рабочий стол, плюхнулся в кресло, которое от такой нагрузки жалобно застонало.

— Возмутительно. — Непонятно, кого имея в виду, произнес он вслух и, взяв в руки газету, лежавшую со вчерашнего вечера, добавил. — Так… Интересно, какой получилась на выходе обещанная бомбочка. — Прочитал статью раз, потом, для большего закрепления, еще раз. После минутной паузы продолжил рассуждать. — Неплохо, да, неплохо… Муравьев — мужик ничего… Ему и сам черт рогатый не страшен… Наверное, со всех сторон наседают… В этом сомневаться не приходится, а удивительно то, что мне по сему случаю ни одна сволочь не звонит. Уж я бы отбрил. Да и Муравьев помалкивает. Значит? А то и значит, что у него все в полном порядке. Не первая и не последняя такая статья. И держится на плаву частное издание исключительно за счет правдивости.

Опять же нет в рассуждениях детектива никакой логики. Потому что газета вышла в свет только вчера и не все смогли прочесть — это раз. Сегодня, во-вторых, суббота, у многих выходной и далеко не все имеют натуру «беспокойного хозяйства», как у него. Так что наседать будут, но не ранее понедельника.

Фомин, услышав, что кто-то из посторонних появился в приемной, вышел из кабинета.

— А, привет, Жень. Раненько, не кажется? В выходной отдыхают и на диване мнут бока, а ты…

— Здравствуйте, Александр Сергеевич.

— Проходи, братец, рассказывай.

— О чем?

— О новостях, с которыми пришел. Просто от безделья не придешь. Не такой, чтобы болтовней тешиться.

Устроившись возле окна, журналист спросил:

— Вы прочли статью «О любовниках, ревнивом муже и прочем таком»?

— Прости, Жень, но только что… Закружился и…

— И что скажете? Сносно или?..

— Не то слово, Жень. Ты — молодец!

— Спасибо. Но похвала относится в большей степени к шефу. Если бы не он…

Детектив кивнул.

— Согласен…. Расскажи о реакции.

— С тем и пришел… Да… А вам не звонил разве Муравьев?

— Нет, не звонил.

— Тогда в подробностях рассказываю.

— Внимательно слушаю.

— Во-первых, в день выхода номера позвонили из следственного комитета.

— Кому именно?

— Мне… Как автору.

— Что им надо?

— То и надо: откуда, мол, получена информация? Я ответил…

— Надеюсь, достойно обладателя такого острого пера?

— Как мог, Александр Сергеевич.

— Нельзя ли поточнее?

— Сказал буквально следующее: источник, в соответствии с законодательством, вправе не разглашать.

— И что?

— Следователь угрожающе уточнил: до определенного момента.

— А ты?

— Ничего не оставалось, как заявить: только по решению суда. Если, сказал, уверены в выигрыше, то — пожалуйста, вперед. Из последующего разговора понял, что никуда и никто не собирается обращаться. Следователь лишь заметил, что будет, мол, проведена проверка.

— И ты?

— Извините, но позволил себе съязвить.

— Каким образом?

— Ну… Сказал, чтобы не забыли поблагодарить за предоставленную ценную информацию.

— И… в ответ?

Журналист усмехнулся.

— Следователь притворился, как будто не расслышал… А, может, и не усёк.

— Кто-нибудь еще звонил?

— Мне — нет, а шефу — да.

— Знаешь, кто?

— Шеф проинформировал…

— Интересно.

— Из администрации области… Два директора…

— Не один, а даже два?

Григоров кивнул.

— Директор департамента информационной политики и директор департамента правоохранительных и судебных органов администрации губернатора. Как я понял, пытались, так сказать, провести разведку боем.

Детектив хмыкнул.

— Не на того нарвались. Где на Муравьева сядешь, там и слезешь.

— Вот именно, Александр Сергеевич.

— Есть еще новости?

— По поводу статьи — да.

— Поделись, Жень.

— Час назад позвонил предприниматель Останин… Ну, тот…

— Жень, я помню. Тоже скандалил?

— Не то, чтобы… Конечно, не похвалил за то, что бросили тень на его личные дела, то есть ему не понравился намек на его амуры. Даже прозрачно намекнул, что он, если бы эта информация была ему предложена (без публикации), то он бы щедро заплатил. Однако поблагодарил за другое.

— За что же?

— Ему понравилась гипотеза газеты насчет причастности к вооруженному нападению Ильи Колпаковского, что он, как потерпевший, требует от следователя тщательной проверки этой информации. Получается, что один влиятельный бизнесмен крайне заинтересован и это нам на руку.

Детектив подтвердил.

— Это именно то, на что я рассчитывал.

— После разговора с Останиным мне стало известно (неофициально, конечно), что машина запущена и, запыхтев, начала движение.

— Что имеешь в виду?

— К следователю приглашен на шестнадцать часов для беседы господин Колпаковский.

— Старший или младший?

— Младший.

Фомин высказал свое мнение.

— Заносчивый парнишка, но хлипкий. Если следователь поведет «беседу» грамотно и жестко, если ему удастся сбить спесь, то наш Илюшка расколется.

— Уверены?

— Конечно, потрепыхается чуть-чуть, но сдастся. Другого выхода у этого слабака нет.

Журналист засомневался.

— А что, если в ход будут пущены большие бабки?

— Со стороны семейства Колпаковских, что ли?

— Ну, да.

— Эта возможность не исключается. Но вряд ли в этом случае, когда история получила огласку, следователь пойдет на подобное.

— Вы так думаете?

— Да. Глупые следователи встречаются, но круглых дураков нет.

— Шеф предложил в этом пятничном номере сообщить во всех подробностях…

— Насчет реакции скандалистов, что ли?

— Да. Шеф считает, что читатели должны об этом знать. Предложил назвать всех, кто пытается своим авторитетом давить на газету, поименно.

— Конечно, этим нынче никого не удивишь, Жень, но вреда не будет.

— Я тоже так считаю. Ну, насчет вреда… Народ должен еще раз убедиться в том, насколько в России управляемая гласность… Вот и всё, что имею на данный час.

— Немало, Жень, имеешь.

— Благодаря вам…

— Значит, полезен тандем?

— Не то слово! Хотя… Об этом вам уже говорил и даже не один раз.

— На то и тандем, чтобы быть взаимно полезными. — Заметил Фомин, а потом поделился новинками, имеющимися на это время у него в загашнике.

Евгений Григоров тщательно записал.

— Понимаю, что рассказали для того, чтобы использовал информацию…

— Конечно, Жень.

— Будет сделано, Александр Сергеевич. Подать в том же стиле, да?

— Так, как ты умеешь. Уже говорил, но всё-таки напомню: провинциалы — не рыжие; также хотят, чтобы и им иногда раскрывали глаза на происходящее.

Григоров кивнул.

— Спасибо вам. Надеюсь, и дальше?..

— Торжественно клянусь! — частный детектив рассмеялся и погрозил пальцем. — Напоминаю: при том условии, что если и впредь будешь вести себя достойнейшим образом.

— Буду стараться. — В отличие от Фомина, совершенно серьезно ответил Григоров. После короткой паузы добавил. — Обязательный вы человек, Александр Сергеевич. Жаль только, что таких мало.

— Извини, но ты повторяешься. Полгода или чуть больше назад уже слышал и, кажется, слово в слово.

— Согласен.

После ухода журналиста Фомин вышел в приемную и, самодовольно похлопывая по широченной груди, сказал Галине Анатольевне:

— Представляешь, каков, а? Не парнишка, а клад… Повезло… На лету информацию схватывает.

— Это, своего рода, твое второе «я».

Фомин воспринял как похвалу в свой адрес.

— Редкий случай, — зардевшись, заметил он. И еще раз повторил. — Повезло.

Последовала со стороны помощницы многозначительная реплика:

— Любого расположишь и заставишь работать на себя, если… Очень захочешь и если тебе очень нужен человек.

Детектив обидчиво сдвинул все еще густющие брови.

— Голубушка, это знаете ли… На что намекаешь? На мое корыстолюбие? На мой эгоизм? На то, что использую людей?

— Не обижайся, но это факт.

— Как ты не права! Я… Разве не отзывчив, когда надо кому-то помочь? Да и Женька сам говорит, что у нас сложился взаимовыгодный тандем.

— Преувеличивает, — сказала помощница и рассмеялась.

— Да ну тебя! — в сердцах воскликнул Фомин и, резко повернувшись, скрылся в кабинете, шумно притворив за собой дверь.

Обоим было чуть-чуть за двадцать, когда на одной шестой части земной суши развалилась «могучая империя»⁸. И кто мог тогда сказать, что пути этих парней однажды пересекутся? Никто! Что могло объединять? На первый взгляд, разве что возраст.

Семья Калиниченко — пришлая. Появилась на Среднем Урале в результате эвакуации из Харькова стратегически важного завода, где главным инженером был Калиниченко Яков Соломонович. Если верить слухам, слыл крупным специалистом в области электротехники. Неоспоримый факт: оказавшись на новом месте, через полгода стал лауреатом Сталинской премии. Сын, родившийся уже в Свердловске, пошел по стопам отца.

Закончив среднюю школу с золотой медалью, Ефрем Яковлевич Калиниченко поступил в УПИ⁹, готовивший блестящие инженерные кадры для всей страны, защитил диплом на «отлично» и был распределен на тот же завод. Вскоре в конструкторском бюро стал ведущим специалистом, а потом и главным конструктором. Все хорошо, семья счастлива, но за одним исключением: жена Ефрема, коренная уралочка, больше десяти лет раз за разом беременела, но не могла выносить: выкидыш следовал за выкидышем. В отчаянии были все. Но вот, уже почти под занавес женских возможностей, разродилась-таки, подарив мужу сына, а свёкру — внука. Назвали Денисом, в честь деда по материнской линии, угодившего на Колыму по 58-й и там сгинувшего.

Да, это было (на момент рождения долгожданного внука) уже полное счастье — и в семье, и на службе. Дениску холили и лелеяли. Дед, то есть Яков Соломонович, будучи на тот момент на заслуженном отдыхе, с рук не спускал. Таскал за собой и на рыбалку, и по ягоды или грибы. Разумеется, баловал: осыпал подарками.

Женская часть семьи не знала меры, восхищаясь по поводу и без повода. С раннего возраста стало понятно, что парнишка наделен природной красотой. Также стало понятно, что он капризничает и, пользуясь всеобщим обожанием, выторговывает всё новые и новые привилегии. Постепенно детский шантаж матери и бабушки стал его нормой поведения.

К десяти годам нарциссизм сформировался окончательно. Все — от маменьки и бабушки и до одноклассниц — восхищенно восклицали: «Красавчик!» Слыша это, Дениска всё больше и больше задирал нос. Материальный достаток семьи позволял пополнять кошелек юного существа карманными деньгами. Наконец, нарциссизм перерос в болезненную самовлюбленность. Юный красавчик не мог поначалу знать, в отличие от старших, что деньги — это тоже зло, пожалуй, пострашнее самовлюбленности. Излишества, даже в любви, формируют определенный характер. Никто не хотел замечать, что мальчишка ленив, безответственен, капризен, как девочка, умеет настоять на своем и непременно добиться желаемого.

Денис Калиниченко с грехом пополам оканчивает среднюю школу. По настоянию семьи и с помощью репетиторов поступает в политех. Учится кое-как: на экзаменах «уды» чередуются «неудами». Если кто и всерьез недоволен подобными «успехами», то это не мать и не бабушка, и даже не дедушка, а отец: его строгие внушения дитяти, вымахавшего выше родителя, не имели сколько-нибудь серьезного значения. В конце концов, Ефрем Яковлевич махнул рукой. Он смирился с очевидным фактом, что сын не унаследовал от него ни капельки способностей, что династию инженеров не продолжит.

Однако бабушка и мать продолжали изливать на парня свою безмерную любовь, продолжая «подкармливать» великовозрастного бездельника. Когда он был пойман на употреблении наркотиков, то женщины лишь на мгновение встрепенулись, но тут же успокоились, ссылаясь на поговорку: перемелется — мука будет.

Отец поступил сурово, строго-настрого запретив поддерживать материально: пища, одежда — да, но и только. Кошелек отощал до неприличия. А наркотическая зависимость уже давала о себе знать. Какое-то время Дениске верили и дружки одалживали, а потом, когда накопился солидный долг, «поставили на счетчик». Что было делать? Пойти на станцию и начать вагоны с углем разгружать? Не по статусу; грязное занятие. Время же идет, «счетчик» продолжает тикать; вот-вот и дружки начнут физическое воздействие — кулаками выбивать долг, что страшило Дениску больше всего.

И наркоман пошел ва-банк. Однажды в семью поступил звонок из милиции: при совершении дерзкого грабежа задержан студент второго курса Денис Ефремович Калиниченко.

Слава Богу, дед не дожил до этого позорного для семьи дня. Женская часть — пребывала в печали и требовала от Ефрема Яковлевича каких-то действий по спасению любимого деточки.

Необходимо заметить, что это уже были новые времена и другие возможности у отца, открывшего при родном заводе некую частную лавочку, что-то вроде дочернего предприятия по конструированию и производству бытовой электротехники, в частности, знаменитых фирменных торшеров и пылесосов, вошедших в моду и пользовавшихся у горожан ажиотажным спросом. А это значит, что, помимо должностного оклада, в его карман потекли ручьем дополнительные, иначе говоря, левые доходы. Ефрем Яковлевич, пытаясь спасти сыночка, приступил к действию. Где пуская в ход авторитет, где деньги на подкуп, кое-что удалось ему сделать, но далеко не всё: судья попался неподдающийся; прокурор в судебном заседании просил применить соответствующую статью Уголовного кодекса, то есть определить наказание ниже низшего предела и, учитывая первую судимость, положительные характеристики по месту учебы и жительства, приговорить к условному сроку в три года. Суд не согласился со стороной обвинения, что иногда случается, и определил наказание в четыре года с содержанием в исправительной колонии общего режима. И тут отец не остался безучастным. Благодаря его связям, прокурор принес протест на постановленный приговор в Судебную коллегию по уголовным делам Свердловского областного суда. Надзорная инстанция отклонила протест, и приговор суда первой инстанции оставила в силе.

Так что Денис Ефремович Калиниченко приступил к отбыванию срока.

Тем временем, настигла другая и куда большая беда, подкосившая семью. Она готовилась к возвращению из колонии Дениса, которого решили выпустить по условно-досрочному освобождению, засветло, у подъезда родного дома был обнаружен убитым из пистолета системы «Вальтер» Ефрем Яковлевич Калиниченко. Киллер действовал нагло и профессионально. Нагло, потому что не побоялся возможных свидетелей. Профессионально, потому что после выстрела в область сердца сделал контрольный выстрел в затылочную часть головы и на месте оставил оружие убийства, на котором не оставил никаких отпечатков.

Последовал сильнейший резонанс в Екатеринбурге. Придворные журналисты дописались до того, что в этом преступлении увидели «длинную руку западных спецслужб». Почему западных? Потому, дескать, что их агенты давно охотятся за секретами оборонного предприятия, носителями которых являлся главный конструктор Калиниченко. Потом, когда что-то у них, то есть у шпионов, пошло не так, решили ликвидировать.

Тема выдвигалась в качестве основной, поэтому, идя на поводу у общественности, подключилось региональное управление ФСБ.

Кстати, коммерческая подоплёка даже не рассматривалась в качестве одной из возможных.

Дело об убийстве главного конструктора оборонного завода было рассмотрено в областном суде тогда, когда Денис уже был на свободе. Исходя из материалов следствия, подтвержденных полностью судом, получалось: шпиономания — это всего лишь мыльный пузырь, который лопнул в первые же дни проведения оперативных мероприятий. На самом деле, все оказалось до банальности простым: между генеральным директором завода и главным конструктором начались тёрки на почве того, что первый стал претендовать на более значительную долю, которую он определил в две трети от доходов дочерней фирмы, а второй, то есть Ефрем Яковлевич Калиниченко, категорически выступил против. Первый стал угрожать, второй лишь посмеивался, не воспринимая всерьез слова гендиректора. Недооценил опасности. И вот поплатился.

Что же сталось с дочерней фирмой, принадлежавшей Калиниченко? Досталась третьим лицам: пока шли суды-пересуды, они ловко поработали с акционерами и убедили их о выводе спорного производства, ставшего самостоятельным, из-под крыши оборонного предприятия.

Не в коня корм. Заново испеченная фирма вскоре лопнула. Потому что новые собственники, не имея хороших инженерных мозгов, перестали думать о модернизации производства, о внедрении научно-технических новинок, а начали гонку (в результате взвинчивания отпускной цены) за сверхприбылями. Продукция, прежде шедшая нарасхват, утратила привлекательность, перестала пользоваться спросом у потребителей.

Впрочем, это уже совсем другая история, не имеющая никакого отношения к Денису Калиниченко.

Как и Денис Калиниченко, Михаил Кротков начал взрослую жизнь на закате советского периода. В одиннадцатом классе советской школы был старостой, а также активистом в школьной комсомольской организации. Все думали, что дальше его путь приведет в институт. Но с аттестатом в руках и блестящими характеристиками Михаил Кротков неожиданно обратился в ближайший отдел внутренних дел, где попросил направить его на учебу в Нижнетагильскую школу милиции¹⁰. После успешного прохождения медкомиссии получил направление и был зачислен. Закончив обучение, молодой лейтенант оказался в штате Среднеуральского управления внутренних дел на транспорте на должности старшего оперуполномоченного уголовного розыска одного из линейных отделов. Все гадали, что заставило перспективного парнишку совершить подобный финт? Версии выдвигали разные, но ни одна из них впоследствии не была подтверждена. Кое-что прояснилось через несколько лет, когда этот самый Михаил Кротков оказался на скамье подсудимых в качестве обвиняемого в покушении на убийство.

Как?! Староста класса и недавний комсомольский активист — злодей?! Это непостижимо, а с учетом прекрасных характеристик по службе, подписанных отцами-командирами, — вообще невозможно. Что стряслось? А вот… Из судебного очерка, опубликованного в открытой печати по горячим следам…¹¹

…Был месяц май.

От перрона вокзала станции Свердловск-Пассажирский отошел пассажирский поезд. Он отправился в свой далекий бег — до станции Приобье.

Пока что вечер. Пассажиры занимались своими делами: одни читали газеты или книги, другие играли в карты или в шахматы, третьи рассказывали попутчикам дорожные байки, четвертые подремывали, благо путь предстоял и далек, и долог.

В вагонах этого обычно неспокойного поезда царил пока покой и умиротворение. Ничто не предвещало беды. Мир царил и в вагоне-ресторане: кто пил, кто ел — каждый свое.

Вот и наступили новые сутки — шестое мая. Ночь. За окном — темень, с трудом различимы лишь мелькающие деревья да маленькие полустанки с редкими светильниками. Проехали Серов, Ивдель. Поезд все дальше удалялся от станции Свердловск-Пассажирский.

Вагон-ресторан закрыли согласно рабочему расписанию. Но в нем остались двое. Эти клиенты железнодорожного общепита не стали покидать насиженные места. Почему? В чем их отличие от других пассажиров поезда, которые тоже без всякой охоты покидали закрывающийся вагон-ресторан?

Это были люди, с которыми работники ресторана не склонны конфликтовать. Торгаши хорошо знают: хочешь жить в достатке — живи в мире и дружбе с теми, кто тебя «пасет» изо дня в день и может, при случае, присесть на хвост, крепенько прижать, лишить части доходов.

Это были их старые знакомые — капитан Михаил Кротков, старший оперуполномоченный уголовного розыска отдела внутренних дел, и старший лейтенант Юрий Павлов, старший оперуполномоченный отделения по борьбе с экономическими преступлениями того же ведомства.

Несмотря на поздний час, оперативники ели и пили, они уже приканчивали вторую бутылку водки. Плавно протекал хмельной разговор. Обо всем. Был, среди прочего, и такой…

Кротков:

— Знаешь, на севере можно очень дешево грузовую машину купить.

— А зачем она тебе? — удивился Павлов.

— Ее можно переправить в Серов, там обменять на «Жигули», а затем выгодно продать.

— Слишком мудреную операцию предлагаешь, — возразил Павлов.

— Зато надежно. Если, конечно, будем действовать в паре, — ответил Кротков. — А деньги поделим.

— Ты как хочешь, но мне что-то не хочется впутываться.

— Тебе, что, деньги лишние?

— Да нет, деньги нужны. Но… Я тебе не верю.

— Почему? — удивился Кротков.

— Провоцируешь ты меня, проверяешь. Потом «настучишь» начальству.

— Ерунда! Верь мне…

— Нет-нет, не впутывай меня. Не буду, не хочу. И отстань! Извини, я пойду отдыхать, поздно уже.

Павлов встал, и пошел было к выходу из вагона-ресторана. И вдруг…

— Павлов, стоять!

Тот удивленно повернулся. Из-за столика, за которым только что текла полупьяная беседа, с перекошенным лицом вставал Кротков.

— Ты чего кричишь? С ума сошел?

…О дальнейшем развитии событий лучше всего проследить по документам.

Из обвинительного заключения, подписанного следователем транспортной прокуратуры¹²:

«Кротков, имея при себе табельное оружие с полным боекомплектом, вытащил пистолет из оперативной кобуры, снял с предохранителя, передернул затвор. Убедившись, что патрон в патроннике, направил пистолет в область головы Павлова и с расстояния одного метра умышленно произвел выстрел».

Из показания потерпевшего Павлова в ходе предварительного следствия, когда тот смог чуть-чуть соображать:

«Кротков, прицелившись в меня, сказал: „Получай!“ Раздался выстрел. Я упал. Боли не почувствовал. Был в сознании. Кротков подошел ко мне и спросил: „Что, хватит тебе?“ Потом ушел от меня. Я стал звать на помощь, но никто не подходил».

Из показаний обвиняемого:

«В тот момент я был утомлен и пьян. Перед тем, как пойти отдыхать, по привычке решил убрать пистолет в сумку. Поэтому я вынул его из оперативной кобуры. Забыв вынуть магазин, передернул затвор, дослав патрон в патронник, произвел контрольный спуск. Произошел выстрел. Павлов, стоявший рядом, взмахнув руками, упал на пол. Выстрел произошел случайно. Моя вина лишь в том, что я неосторожно обращался с оружием».

Удобно все-таки быть обвиняемым, если до того Уголовный кодекс был твоей настольной книгой.

Знал Кротков: на его стороне некоторые обстоятельства. Во-первых, история происходила ночью, следовательно, свидетелей, как говорится, кот наплакал. Во-вторых, допущенные некоторые процедурные ошибки в ходе предварительного следствия позволили ему, Кроткову, чувствовать себя совершенно свободным. Сначала задержали, а потом отпустили, взяв подписку о невыезде.

И все же… Умысел или неосторожность? Единственный свидетель, а им оказался до смерти напуганный ночной сторож вагона-ресторана, показал:

«В момент инцидента я находился в буфете. После выстрела ко мне пришел Кротков и предложил мне выбросить с поезда Павлова. Я отказался. Тогда Кротков вновь вытащил пистолет из кобуры и направил на меня, приговаривая: „Сейчас и тебя прихлопну“. Я слышал, что Павлов зовет на помощь, но подойти боялся. Видел: Кротков готов на все. Он советовал, чтобы я, если не хочу неприятностей, дал показания, будто стрелял в Павлова какой-то неизвестный мужчина».

Из справки о результатах судебно-медицинской экспертизы:

«Павлову нанесено проникающее ранение в область шеи с повреждением трахеи, тела седьмого шейного и первого грудного позвонков, ушибом спинного мозга, сопровождавшемся травматическим шоком…»

Из заключения баллистической экспертизы:

«Представленные гильза и пуля выстреляны из пистолета ПМ-1036. Пистолет исправен. Выстрелы без нажатия на спусковой крючок произойти не могут».

Из справки начальника службы безопасности отдела внутренних дел:

«Кротков с матчастью ПМ знаком, право применения оружия знает».

В зале судебного заседания прозвучал и примерно такой диалог:

— Подсудимый, вы утверждаете, что выстрел произошел по неосторожности. Но тогда почему не оказали помощь пострадавшему?

— Я растерялся.

— Но вы не растерялись, чтобы предпринять шаги к склонению очевидцев и пострадавшего к лжесвидетельству?

— Этого не было.

— Вы полагаете, что у них есть причины оговаривать вас?

— Не знаю, почему они так говорят.

— Подсудимый, в деле есть показания сотрудников милиции, прибывших к месту происшествия, что вы уже тогда во всеуслышание спрашивали у пострадавшего, кто в него стрелял.

— Не помню такого.

— Но в данном случае ваши нарочито громкие вопросы слышали многие.

— Не знаю.

— Вы, что, в самом деле, не верили, что выстрел произведен вашей рукой и из вашего табельного оружия?

— Не верил…

…Яркая характеристика Кроткова, не правда ли? И получил свои три года (за лишение сослуживца здоровья и ставшего в результате инвалидом первой группы и навсегда прикованным к постели) заслуженно, не так ли? Отбыл давно. Конечно, на воле и в полном, в отличие от жертвы, здравии. И далее следы Михаила Кроткова в бурных водах современной России затеряны. Каков теперь его род занятий?.. Вопрос, понятно, весьма и весьма интересный. Будем думать, что исправительная колония его исправила, наставила на путь истинный, вразумила, что стрелять в себе подобных грешно.