Возвращение

Куранты отбили положенное число раз, и все выпили шампанское, родители по бокалу, а мы только смочили языки. И слава богу, лимонад намного вкуснее. Мы уже четыре часа сидели за праздничным столом, переговаривались и смотрели телевизор.

— Я пойду провожать Люсю домой, — сказал я. — Может быть, немного задержусь.

— Выпила капельку, а в голове шумит, — призналась она, когда мы пролезли через благословенную дыру в заборе. — Я за всю жизнь пила только один раз и тоже шампанское. Не понимаю, что в нём хорошего.

— Это хорошо, — одобрил я. — Сам не терплю спиртное. Не знаю, что бы я делал, если бы попалась жена-алкоголичка!

— Когда ты говоришь обо мне «жена», хочется плакать, — сказала она. — От радости, что это когда-нибудь будет, и от горя, потому что будет ещё не скоро. А за алкоголичку сейчас будешь целовать, пока не скажу, что хватит.

Она меня так и не остановила, я остановился сам.

— Всё! — сказал я повисшей на мне подруге. — У меня уже кружится голова.

— А у меня ослабли ноги, — призналась она, — и хочется вжаться в тебя, обхватить и не отпускать!

— Тогда мы здесь замёрзнем! — засмеялся я, нагнулся и взял её на руки.

Я оброс мясом и заметно подрос, почти догнав Кулешова, а Люся была на четыре пальца ниже меня и худенькая, поэтому нести её было не тяжело и очень приятно.

— Вот так нёс бы тебя всю жизнь! — сказал я счастливо улыбающейся девчонке. — Но сил хватит только до школы, да и то если не будешь целоваться.

— Поставь на ноги, — попросила она, — а то уронишь. И мне опять хочется тебя целовать.

— Мне тоже много чего хочется, — вздохнул я. — Пойдём быстрее. Хоть мороз и уменьшился, всё равно холодно.

Когда вышли за территорию школы, встретили несколько девчонок из старших классов, с которыми была Смирнова.

— Откуда вы идёте? — с подозрением спросила она.

— Какая ты всё-таки нехорошая, — сказал я. — Вместо того чтобы поздравить нас с Новым годом и пожелать счастья в личной жизни, устраиваешь нам допрос, как… Нет, я просто не нахожу слов!

— Рано вам иметь личную жизнь! — сказала её подруга из девятого класса.

— Есть такое мнение, но в корне неверное, — не согласился я, — Ладно, вы можете гулять хоть всю ночь, а нам пора на боковую. Пойдём, солнышко!

— Зря ты это сказал, — упрекнула Люся, когда мы с ними разошлись. — Разговоров будет…

— Привыкай к тому, что о тебе будут болтать, и пропускай такую болтовню мимо ушей. Это издержки славы. Мало ли что кто-нибудь придумает, значение имеет лишь мнение тех, кто тебе небезразличен.

Я проводил свою любовь до дверей квартиры, но заходить не стал, договорился завтра позвонить и поспешил вернуться домой.

Первого января у нас обычно поздно вставали. Я проснулся, когда на будильнике не было шести. Все спали, поэтому решил полежать и обдумать пришедшую в голову мысль. Почему я решил сделать ставку на нынешнее руководство СССР? Ведь там порядочных людей раз, два и обчёлся, а рядом есть безусловно честный руководитель, который вот-вот пойдёт в гору. Правда, в моей реальности он должен был погибнуть, но я и явился сюда для того, чтобы её менять. Машеров был исключением среди высшего партийного руководства. Он очень выгодно отличался от многих своей безусловной порядочностью, деловыми качествами и нетерпимостью к подхалимажу. И его гибель была настолько мутной, что даже во времена СССР ходило много слухов о преднамеренном убийстве. А позже эти слухи подкрепились такими фактами, которые вряд ли можно отнести к случайным совпадениям. Кому он перекрывал дорогу? Кажется, Андропову? Я постарался вспомнить все, что читал о последнем выезде Петра Мироновича. Дней за десять до гибели Машерова поменяли всё руководство минского КГБ и перевели на другую работу руководителя личной охраны, который тринадцать лет обеспечивал его безопасность. Вроде бы это не имеет прямого отношения к столкновению с грузовиком, а вот к дальнейшему расследованию обстоятельств смерти белорусского руководителя имеет, и самое прямое. Что там было ещё? Машеровский ЗИЛ, на котором можно было без больших последствий столкнуться с бетонной стеной, за несколько дней до трагедии отправляют на ремонт, заменяя «Чайкой». То, что не сообщили в ГАИ о выезде первого секретаря ЦК, было нарушением, и головной машиной сопровождения стала обычная «Волга», а не машина ГАИ. Действия водителя «Волги» и спровоцировали трагедию. Для чего он вывел машину на полосу встречного движения и тут же вернул её обратно? По версии тех, кто не верит в случайную гибель Машерова, это был знак водителю первого грузовика, который своим торможением вынудил следовавший за ним грузовик свернуть и столкнуться с «Чайкой». Там хватало и других странностей, и ни об одной из них тогда не упоминали. Если учесть авторитет Машерова и то, что он был самым вероятным кандидатом на пост Генерального секретаря, Андропов не поднялся бы выше председателя КГБ, а о таком человеке, как Горбачёв, мы вообще не узнали бы. Но всё это впереди, и сейчас Пётр Миронович пока только второй секретарь ЦК компартии Белоруссии, а первым станет в марте этого года. Я помню, как переживал отец, когда услышал о его гибели, и что ему писали из Белоруссии бывшие сослуживцы. Машерова любили и, видимо, не зря, при нём республика по всем показателям заняла в Союзе первые места. Он должен был вылететь в Москву и возглавить союзное правительство. Ни до, ни после него в Советском Союзе не погибал так ни один руководитель его ранга. Даже то, что на похоронах не было ни одного из первых лиц, говорит о многом. Пожалуй, это идеальная фигура для моих планов, и не нужно ехать в Москву и ждать лета. Надо вспомнить всё, что я о нём знаю. Кто у него родня? Кажется, были жена и две дочери. Ладно, подробности можно узнать в ЦК комсомола. Мама была права в том, что знакомства не бывают лишними, а я со многими там познакомился. Я задумался о новой книге. Самой подходящей показалась повесть Кира Булычева «Посёлок». Юные герои и увлекательный космический сюжет. Поменять только фамилию доктору Павлышу и можно перекатывать. Я читал эту повесть три раза и хорошо помнил. Пожалуй, кое-что можно добавить от себя, сохраняя стиль изложения, книга от этого только выиграет.

Я встал, включил настольную лампу и начал записывать текст. Работал, пока не услышал шаги в большой комнате. Оказалось, что уже десятый час, а я исписал кучу листов. Эти записи можно было не прятать, поэтому я положил тетрадь в ящик стола, привёл себя в порядок и поел немного колбасы со вчерашним винегретом. После этого позвонил подруге и отправился в гости.

— Брат пришёл! — радостно закричала Ольга, увидев меня в прихожей. — С Новым годом!

— С Новым годом! — сказал я, протягивая небольшую куклу. — Сладости не дарю: от них портятся зубы.

— Мне можно! — заявила эта хитрюга. — Они у меня молочные!

— Что это за выдумки насчёт братьев? — спросила Надежда.

— Ничего не выдумки! — рассердилась девочка. — Гена сам мне сказал, когда они целовались! Ой!

— Вот так и раскрываются тайны! — усмехнулся Иван Алексеевич. — Нашли кому доверять.

— Как провели Новый год? — спросил я его. — Люся не разбудила?

— Нет, — сказала Надежда. — Только начали стелиться, а её дождались бы в любом случае. Значит, целуемся?

— Надежда Игоревна! — торжественно сказал я. — Прошу руки вашей дочери!

Она застыла статуей, и я поспешил добавить:

— С отсрочкой свадьбы до восемнадцати лет.

— Иди на кухню, жених! — сердито сказала Надежда, отойдя от ступора. — Чуть не вызвал инфаркт. Сейчас сделаю чай и подам вчерашний торт.

— А мне? — влезла Оля.

— И тебе, — вздохнула Надежда. — Куда же без тебя.

— Что будем делать? — спросила Люся после чаепития, когда мы удалились в её комнату.

— Ты о поцелуях? — не понял я. — Так вроде твоя мама…

— Я спрашиваю, чем займёмся, — уточнила она. — Поцелуи мои родители приняли к сведению. Если бы это был не ты, я так легко не отделалась бы. А ты для них уже свой, почти жених. Отец тебе верит, он так и сказал матери.

— Я подобрал следующую песню. Нам нужно исполнить что-нибудь революционное. Был один фильм о гражданской войне, а в нём песня о погоне. Гитара у вас, поэтому я попробую подобрать мелодию, а потом спою и сыграю. Только заниматься будем в твоей комнате и не очень громко. Хорошие песни не растут как грибы после дождя, поэтому раньше чем через месяц не будем с ней никуда выходить.

Я на удивление быстро и точно подобрал мелодию и спел песню. Ольга чувствовала себя виноватой и в комнату не заходила. Люсе песня понравилась.

— Я выучу текст, а потом выберем время, когда мама уйдёт в магазин или к соседям, и проведём несколько репетиций. Мелодию запомнила и потихоньку подберу. Мало ли как обернётся, может, придётся исполнить раньше. Скажешь, что просто не успел её закончить к тем выступлениям.

— Молодёжь! — сказала Надежда через дверь. — Не надоело сидеть дома? Пошли бы прогулялись, погода на улице сказочная!

— Тогда сходим к нам, — сказал я. — Туда и обратно — это уже полчаса, да там немного посидим.

У нас дома никого не было.

— Наверное, ушли к Платоновым, — предположил я. — И Таня куда-то умотала.

— Значит, нам никто не будет мешать! — сказала Люся. — Отнеси меня в свою комнату!

Без зимней одежды она была легче, но носить её в тонком платье, прижимая к себе…

— Не буду я тебя носить, — отказался я, опуская её на пол. — И целоваться нужно поменьше, иначе скоро наплюём на все запреты и нарушим свои обещания. Испортим себе жизнь, и накроются все мои планы. Давай лучше покажу тебе упражнения йоги.

— Но хоть изредка будем целоваться?

— Обязательно. А сейчас подожди здесь, я переоденусь для занятий, а потом тебя позову.

Я показал ей шесть асан из самых полезных и объяснил, как их выполнять и на чём концентрировать внимание. Дополнительно на листе бумаги нарисовал позы и предупредил, чтобы ни в коем случае не спешила. Потом опять переоделся и проводил подругу домой.

— Завтра встретимся, — сказал я на прощание. — Сейчас займусь книгой и остальным. Отдых мне вредит: все мысли только о тебе. За год сгорю, как свеча, и тебе останутся только горькие воспоминания.

В следующие три дня не произошло ничего заслуживающего внимания. Мы ненадолго встречались, а остальное время я посвящал работе. А на четвёртый день нас показали по телевидению. Мы пропустили бы эту передачу, но позвонила Надя Платонова и сказала маме, что меня показывают по телевизору. Пока включили телевизор и он прогрелся, прошла половина нашего разговора с Самохиным. Всё это время я пытался дозвониться до Люси, но тщетно: их телефон был занят. Я положил трубку на рычаг аппарата, и он тут же зазвонил. Оказывается, Люся сама пыталась нам позвонить, чтобы сообщить о передаче. Её отец смотрел телевизор и сразу всех позвал.

— Здорово исполнили! — сказала Таня. — Не хуже певцов. Когда вы поёте вдвоём, твой голос звучит нормально.

— Ну спасибо, — обиделся я. — Я и так знаю, что вдвоём у нас получается лучше, но я и сам неплохо пою.

Эту передачу у нас видели немногие, а вот вторую, которую через два дня показали по центральному телевидению, посмотрели почти все. И опять показали только сам номер без разговора в студии.

— Ничего, — сказал я Люсе, — мы их добьём! Валентин тоже хорош! Что он мне говорил? Я думал, что они затаскают меня по разным встречам, а на деле после статьи гробовая тишина! Ты подобрала музыку?

— Ещё позавчера и уже пробовала петь. Надо будет завтра спеть вместе.

Зря я ругал Валентина. На следующий день он приехал к моему дому на служебной «Волге».

— Мне нужен ваш сын, — сказал он матери. — Извините, Галина Фёдоровна, но не получилось заранее предупредить. Нас самих поставили перед фактом. Геннадий, во дворце пионеров и школьников уже третий день проводится смотр самодеятельных коллективов. Вашего выступления нет в программе, но Тикоцкий настоял. Ты можешь вызвать сюда свою подругу?

— Мы можем задержаться на полчаса? — спросил я.

— На полчаса можем, — ответил он, взглянув на часы.

— Тогда я сейчас позвоню, а потом сбегаю сам. Это важно.

Мама увела Валентина на кухню пить чай, а я сразу же дозвонился до Люси.

— За нами приехали из Минска пригласить на концерт, — сказал я подруге. — Быстро одевайся, а я сейчас прибегу, чтобы хоть раз спеть песню.

Бежать не стал. Не хватало ещё нахвататься холодного воздуха, да и петь после пробежки… Ничего, в следующий раз будут созваниваться со штабом и заранее заказывать пропуск, как делали раньше. Быстрым шагом за десять минут добрался до дома Черзаровых. Люся уже «почистила пёрышки», надев праздничную плиссированную юбку и красивый джемпер.

— Ничего, что я не в школьном? — спросила она. — По телевизору дети обычно выступают в школьной форме.

— Перебьются! Садись за пианино, времени мало. Где моя гитара?

— Ольга повесила над своей кроватью. Сейчас принесу.

— Здравствуйте, Надежда Игоревна! — поздоровался я с вышедшей с кухни Надеждой. — Люся, давай гитару! Ты начинай, а я подхвачу.

В первый раз получилось неважно, а вот во второй — уже очень неплохо.

— Больше нет времени, — сказал я. — Валентин и так мечет икру. Побежали одеваться. До свидания Надежда Игоревна!

Валентин действительно нервничал и сразу погнал нас в машину.

— Не могли быстрее? — недовольно сказал он.

— Есть новая песня, — сказал я. — Я давно над ней работал, а закончил несколько дней назад. Мы не успели толком отрепетировать, но можем спеть.

— Сначала выступите с «Качелями», а там будет видно. Николай, давай быстрее.

Шофёр, с которым я не был знаком, доставил нас к дворцу за час с небольшим. Мы вошли в вестибюль, сдали свои вещи, и Валентин повёл в зал. На сцене мальчишки и девчонки на два года младше нас танцевали какой-то украинский танец.

— Идите ближе к сцене, и садитесь на свободные места, — негромко сказал наш провожатый. — Ваш номер объявят.

Мы дошли по проходу до третьего ряда и сели на два крайних места. С полчаса с удовольствием смотрели и слушали других, пока не объявили наш номер.

— Геннадий Ищенко и Людмила Черзарова с песней «Крылатые качели»!

Я взял Люсю за руку, и мы поднялись на сцену и пошли к роялю. Ведущий поднёс один микрофон к севшей за инструмент Люсе, а второй я перенёс сам, стараясь не запутать провода. Он дал мне гитару и отошёл в сторону.

— Не волнуйся! — шепнул я подруге, видя, что у неё начинается мандраж. — Плюй на всё, тогда получится. Начинай первая.

Мы очень хорошо сыграли и спели, и я с удовлетворением заметил, что Люся успокоилась, а бурные аплодисменты, которыми нас наградили сидевшие в зале, доставили ей удовольствие. Ведущий начал нас благодарить, намереваясь согнать со сцены, но я взял свой микрофон и обратился к залу:

— Недавно я закончил работать над песней, посвящённой героям гражданской войны. Мы не успели как следует отрепетировать, но если вы будете снисходительны к исполнению, сейчас её споём.

Ведущий дёрнулся было к нам, но публика начала дружно аплодировать, и он опять отошёл в сторону, словно показывая, что не имеет с нами ничего общего.

— Песня «Погоня», — объявил я и запел вместе с подругой: — Усталость забыта, колышется чад, и снова копыта, как сердце, стучат…

Никогда мы не вкладывали в пение столько души и пели на удивление синхронно. Люди могли подумать, что я соврал насчёт репетиций. Когда закончили, я отдал ведущему гитару и подал Люсе руку. И тут зал взорвался аплодисментами! Нам аплодировали, пока не вернулись и не спели песню ещё раз. Эх, если бы она была по-настоящему моей! Под аплодисменты спустились со сцены и заняли свои места. Ведущий поблагодарил нас за выступление и объявил следующий номер. К его началу шум в зале стих, но на нас продолжали оглядываться. Надо было уйти через боковые двери. Долго сидеть не пришлось: сначала станцевали «Польку», потом девочка лет десяти спела песню о маме, и ведущий объявил об окончании смотра. Мы поднялись и быстро пошли к выходу.

— Как ты думаешь, нас засняли? — спросила Люся, увидев две кинокамеры на треногах.

— Засняли, — ответил я. — Ты уткнулась в рояль, а потом скромно потупила глазки, а я несколько раз посмотрел в зал. Снимали не в первый раз, а когда пели «на бис». Давай отойдём в сторону и дождёмся Валентина, всё равно в гардеробе сейчас очередь.

Мы подошли к окну, где нас и нашёл Валентин.

— Пойдёмте быстрее, — поторопил он. — С вами хотят поговорить. Прекрасная песня и спели вы здорово, но у ведущего чуть не случился инфаркт.

Он привёл нас в большую комнату с четырьмя составленными в ряд столами, за которыми сидели несколько мужчин и одна женщина. Из них я узнал только Тикоцкого. Мы подошли вплотную к столам и поздоровались.

— Спасибо, Евгений Карлович! — сказал я приветливо улыбнувшемуся мне композитору. — Люся, это композитор, который нас сюда вытянул. Он помог мне и с первой песней.

— Ты и без меня её исполнил бы, — сказал Тикоцкий. — Вы, без сомнения, получите за свою песню первое место, а значит, попадёте на Всесоюзный смотр, так что готовьтесь.

— А когда это будет? — спросил я.

— Когда пройдут республиканские смотры, — ответил он. — Пока дата не утверждена. Ориентируйтесь на конец зимы. Геннадий, с тобой хочет поговорить Виктор Сергеевич Попов. Он хормейстер московского Дома пионеров и октябрят.

— Садитесь, ребята! — сказал тот, кого Тикоцкий назвал Поповым. — Возьмите стулья у стены.

Я сходил за стульями для себя и для Люси. Пока ходил, вспомнил, кем станет этот человек. Большой детский хор — это его детище.

— Я руковожу большим детским коллективом, — начал он, когда мы сели. — К сожалению, хороших детских песен очень мало, поэтому я рад, что ты начал их сочинять. У меня будет просьба. Я хотел исполнить «Качели»…

— Виктор Сергеевич! — сказал я. — Извините за то, что перебил. Я не являюсь собственником песен. Конечно, мне хочется спеть их самому или в паре с моей подругой, но буду только рад, если потом их споют другие. К сожалению, могу придумывать только сами мелодии, партитуру не напишу при всем желании.

— Этот недостаток присущ многим молодым авторам, — вступила в разговор женщина. — Я художественный руководитель дворца пионеров. Надеюсь, что вы у нас в гостях не в последний раз. Если потребуется помощь, обращайтесь в любое время.

— Запомните на будущее, молодые люди, — сказал мужчина с брезгливым выражением лица, — что выступать положено в школьной форме.

— Извините, а кем это положено? — ехидно спросил я. — Это ведь самодеятельность, верно? А школьная форма предназначена только для школы. В самодеятельности может принять участие любой. Что вы скажете о сталеваре, если он выйдет на сцену в брезентовой одежде, со шлемом на голове и исполнит арию Фигаро? Я назову его придурком. Так почему этим должны заниматься мы? Для нас выступление — это праздник, а в праздник и одеваются по-праздничному.

Все, кроме этого типа, рассмеялись, а он покраснел как рак и отвёл глаза. Но я успел заметить их выражение. Зря я связался с этим дерьмом, надо было шаркнуть ножкой и сказать, что в следующий раз непременно…

— Зря ты с ним связался! — сказал мне Валентин, когда шли к машине. — Дрянной человек. Работает в министерстве культуры и теперь при случае постарается сделать тебе гадость. Больших возможностей у него нет, но всё равно… Слышал поговорку про дерьмо? Так это как раз про него. Я с вами не поеду. Сейчас Николай подбросит меня домой, а потом отвезёт вас.

До дома Валентина добрались за десять минут, а потом поехали в городок. Шофёр всю дорогу молчал, да и мы не хотели разговаривать о своих делах при постороннем.

— Вы молодцы, — сказал он, когда съехал с шоссе на бетонку. — Здорово выступили.

— А вы смотрели? — спросил я. — Вас ведь Николаем зовут? А как полностью?

— Николай Иванович, — ответил он. — Смотрел, конечно.

— А где Сергей Александрович? — спросил я.

— Жена у него заболела, так что пока на этой машине я.

Он привёз нас туда же, откуда и забрал, — к моему дому. Мы попрощались и вошли в подъезд.

— Давай пообедаем у нас, а потом я тебя провожу, — предложил я. — Конечно, если тебе не надоели мамины борщи.

— Ладно, — согласилась она. — Твоя мама очень вкусно готовит. Скажи, зачем ты поругался с этим…

— Сглупил, — признался я. — Терпеть не могу таких типов. Ладно, забудь о нём, впредь буду сдержанней.

— Раздевайтесь, мойте руки и за стол, — сказала мама, увидев нас в прихожей. — Хорошо выступили?

— Когда мы выступали плохо? — ответил я. — Глава комиссии сказал, что первое место у нас в кармане. Весной придётся ехать в Москву.

— Правда, что ли? — не поверив мне, спросила мама у вышедшей из ванной Люси. — Он не сочиняет?

— Нам так сказали, — ответила она. — Нас засняли, знать бы, когда покажут.

— Завтра уже десятое, — сказала мама, накладывая нам в борщ сметану, — а послезавтра вам идти в школу. Готовы?

— Понедельник — день тяжёлый, — ответил я, — а при таких перерывах в занятиях он будет убийственным. К хорошему привыкаешь быстро.

— Спасибо, Галина Фёдоровна, — поблагодарила Люся. — Изумительный борщ. Я немного соскучилась по школе. Это у него много занятий, а мне было скучновато. Хороших книг мало, а по телевизору была только одна интересная передача, да и та о нас.

— Надо же! — сказала мама. — Верно говорят, что с кем поведёшься, от того и наберёшься. Раньше я не замечала за тобой склонности к шуткам.

— Надо больше заниматься йогой! — наставительно сказал я. — Хочешь, я покажу тебе десятка три асан?

— Показывай Ольге, — отозвалась Люся. — Она готова выполнять весь день всё, что от тебя исходит, а я не собираюсь долго стоять на голове.

— Зря, разглаживаются морщинки!

— Ах ты!

— Дети, быстро перестали! — сказала мама. — Доедайте первое, а я сейчас наложу второе.

— В меня больше ничего не влезет, — отказался я. — Доем борщ — и всё! Не хватало ещё растолстеть. Лучше накладывай Люсе. Можешь отдать ей и мою порцию.

— Я это припомню, — пообещала подруга. — Я тоже наелась, спасибо.

— Теперь целуй! — сказала она, когда ушли в мою комнату. — И за выступление, и за вторую порцию!

— После борща не буду! — отказался я. — У тебя на губах капуста.

— Ах ты! — она толкнула меня на кровать, а когда я не удержался и сел, навалилась сверху и прильнула к губам.

Память всколыхнулась, и мои руки сами начали её ласкать…

— Теперь поняла, о чём я говорил? — задыхаясь, сказал я. — Люсенька, нельзя же так, я всё-таки не железный и слишком многое помню, чтобы…

— Я поняла, — ответила она. — Но как же было хорошо, пока ты не прекратил. Ждать целых четыре года, да я раньше сойду с ума!

— Потому и говорю, что нужно прекращать. До нашей дружбы ты жила спокойно и не сходила с ума. Правильно делают, что запрещают такую любовь. Что хорошего в том, чтобы хотеть и не мочь? Я теперь буду думать только о тебе, разве что поможет медитация.

— Научи меня медитациям, — попросила она. — Раз ты их выполняешь, значит, они для чего-то нужны?

— Плохо, что я об этом не подумал, — сказал я, поднимаясь с кровати. — Надо будет многому тебя научить. Если нам с тобой вместе жить, это может оказаться полезным. Слушай…