12 писем моему любовнику. Сентиментальные очерки

Метроном 60 ударов в минуту

…Вздох. Боже, как же темно и зябко на улице. Выхожу из здания, в лицо бросается ветер и дождь. Перевязываю шарф на ходу, но это не поможет. И мне это известно.

Если смогу дойти до дома — выживу. Поскальзываюсь. Падаю. Лицо в грязи. Нет сил подняться. Я лежу в темноте под дождем и скулю. Мимо проходят чьи-то ноги. Меня обходят, словно я какой-то мертвый голубь. Из последних сил поднимаюсь и иду дальше. Осталось 10 минут до дома или до нового падения.

Прихожу. Дверь домофона. Писклявая мелодия. Ужас темноты парадной. Но я хочу видеть этот ужас. Я хочу посмотреть на него. Чем она меня еще напугает?

Поворачиваю ключ в замке трижды. Щелчок — дверь открыта. Закрываю за собой. Включаю свет. Смотрюсь в зеркало. Выключаю свет. Смотрю на себя в темноте. Я уродлива. Я уродлива. Я уродлива. Бросаю сумку на лавку и промахиваюсь. Вижу в темноте шевеление — это моя собака. Боже, я не должна уснуть прежде, чем его выгуляю. Расстегиваю пуговицы на грязном пальто. Плюхаюсь на скамейку. Весь коридор в грязи. Собака прыгает на коленки. Кажется, начинает любить.

Закрываю грязное лицо ободранными руками. Плачу. Собака гавкает на меня — известный закон моего дома — если плакать, то только тихо. Перестаю издавать звуки. Приглаживаю волосы. Выдыхаю. Вынимаю уставшие ноги из сапог и снимаю пальто.

Собираю вещи. Надо же, у меня такой маленький коридор, но такой длинный. Мне хватило бы места, чтобы в нем жить: петь; говорить; писать; курить; стонать; лежать. Мое место правды и силы. Мои планы, надежды, мечты, рабочие задачи — всё в нем. Прохожу. Иду в ванную мыть руки и очищать одежду.

Темно и здесь. Свет включать не хочется. Зубы отбивают чечетку. Думаю. Что еще нужно сделать. Кто-то звонит. Отклоняю. Отклоняю. Отклоняю. Отклоняю. Отклоняю. Отклоняю. Выключить.

Я мечтаю о том времени, когда я приду и будет тепло. Когда кто-то уже включит свет и будет семенить по кухне, заполняя пространство мелкой суетой. Но знаю, что, когда говорю «кто-то» — всегда говорю об одной.

В этой темноте я на связи со всеми — живыми, мертвыми, каменными, железными. У меня есть еще полчаса до прогулки. Я могу хоть что-то успеть. Но мне не хочется. Включаю телефон.

Возвращаюсь в комнату. Собака преследует меня. Наверное, голодный. Не буду включать свет — вдруг в темноте я смогу ее увидеть, даже если этого боюсь. Включаю проигрыватель.

Я помню, что уже показывала эти пластинки — включала, хвасталась звуком, будто извлекаю его сама. Нащупываю в кармане телефон и собираюсь ей об этом рассказать.

Включенный экран загорается. Набираю номер по памяти.

«Вызываемый вами абонент недоступен или заблокирован».

Звоню еще раз. Еще раз. Еще раз. Еще раз. Еще раз. Я видела ее телефон. Селфи, которые она делала, сама того не зная. Я помню, кто вытащил сим-карту из ее телефона. Я помню, кто собрал мне пакет с миской, поводком и лежанкой моей первой собаки, на следующий день после ее смерти и сказал отнести к мусорному контейнеру. Я помню эти лица. Только не помню, были ли они жесткие и смиренные или невыносимо жестокие. Мне всё еще больно от этого.

Мне срочно нужно поговорить. Мне надо рассказать о пластинках. Мне надо рассказать про собаку, которую она не успела увидеть. Я говорю в трубку так, будто бы вместо автоматического, идеального голоса мне сказали: «Привет, зайчик мой любимый». Как будто кто-то звонко рассмеялся, что бокалы на моей кухне зашатались.

Я выхожу на улицу с пустым поводком — забыла самое главное. Возвращаюсь, беру собаку и спускаюсь в ноябрьский дождь. Я сижу на лавочке у дома в той же темноте, которая была моей верной подругой час назад. Боюсь упасть, поэтому не встаю. Страшно. В темноте мелькают точки — это я забыла надеть очки, после того как умылась. Курю. Холодно. Хочется спать.

Возвращаюсь. Кормлю собаку. До завтра я могу ни о чем не помнить. Падаю на кровать. Молчу. Чувствую, как катятся и слышу, как падают на подушку слезы, хотя они такие же, как и я — потерявшие голос. Встаю. Беру собаку. Ложусь. Обнимаю собаку. Плачу в собаку. Собака молчит. Трясется. Люди говорят, что плакать нельзя, иначе у нее будет вода и она будет в воде. Ноябрь. Она мне снится. Ей холодно в моей воде. Она в ней спит.

Встаю и иду на кухню. Свет. Газ. Чай.

Щелчок. Щелчок. Щелчок. Дым. Стучусь головой о стол. Открываю ноутбук. Холодно. Звонок. Соседка. Дети. У меня никогда не будет семьи. Кладу вещи в стиральную машину. Слушаю подкаст. Мою посуду. Сижу. Сижу. Сижу. Кричать.

Если бы я могла кричать, все пространство исказилось бы. Стало искривленным. Земля бы задрожала, все люди мигом испугались. Земля бы разделилась, все бы упали в разлом. Пытаюсь крикнуть хоть что-нибудь. Блюю от того, что сегодня ничего не ела.

Думаю, что надо спать. Страшно. Посижу еще. Засыпаю. Отключаюсь. Просыпаюсь. Слышу шаги в подъезде. Засыпаю.

Просыпаюсь. Встаю. Курю. Вода. Пепел в воздухе, над головами людей. Моя лава катится и всех убьет. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу вас всех! Треск фонаря за окном. Надо же как получается. Снег. Продышаться. Скоро будет лучше. Лава все растопит, но пока плавит все живое внутри и выливается через бок — там теперь пусто. Никто не живет.

Сижу на кровати, болтаю ногами. Раскачиваюсь. Болтаю ногами, раскачиваюсь. Включаю свет. Выключаю свет. Включаю свет. Выключаю свет. Собака снова скулит. Я понимаю, что он боится. Он не виноват. Он не виноват. Ему страшно. Не уничтожай его. Убереги от себя.

Скоро будет легче. Скоро будет легче. Скоро будет легче. Я дошла до дома — значит выживу. Это ядерная зима, не удивляйся, что ты ничего не видишь. Не чувствуешь. Уничтожена. Отключаюсь…

…Звук будильника. Принятый звонок от мамы. Свет в коридоре. Я справлюсь. Я обещаю мертвому, что буду самым настоящим живым.