Кирилловцы vs николаевцы: борьба за власть под стягом национального единства

Русская эмиграция формировалась не одновременно и не равномерно на всей территории русского рассеяния. Основные центры русской эмиграции в Европе и на Дальнем Востоке привлекали всех вынужденных уехать из России беженцев, в этих же местах происходило формирование и кристаллизация общественных и политических организаций, которые стали в геометрической прогрессии возникать в русской эмиграции. В данном случае следует отметить, что эмиграция распределялась как на основе социально-экономических условий, так и на основе закрепившихся старых связей эмиграции со своими родственниками. Последнее наиболее характерно для представителей аристократии, которые в массовом порядке прибывали на территорию бывшей Германской империи. Несмотря на то, что после Ноябрьской революции 1918 года Император Вильгельм II отрекся от престола, после чего последовало отречение от престолов представителей местных династий, некоторые прерогативы для проживания здесь местных аристократов все же сохранялись. М.Е. Ерин об этих событиях в Германии писал следующее: «Повсюду в Германии исчезали старые династические властители, без большого сопротивления, почти добровольно. Это бесшумное исчезновение респектабельных институтов было событием, которое поразило многих современников. Да и падение самой монархии Гогенцоллернов произошло в одночасье, обыденно, быстро, под натиском массового недовольства. Под бременем войны монархическое государство власти полностью уничтожило свою легитимность»²⁴. В этом же вопросе следует обратить внимание на то, что несмотря на падение монархии, для Германии (Веймарской республики) не был характерен процесс национализации имущества «буржуазного класса». Кроме того, несмотря на революционные изменения, немецкие дворяне и аристократия практически не покидали своих родовых имений. Это характерно также для бывших правящих (и медиатизированных²⁵) династий. Баварские Виттельсбахи, Вюртемберги, Гессены, Гогенлоэ-Лангебург и другие частично сохранили свое имущество (некоторые резиденции были национализированы и стали собственностью государства, как правило, превращены в музейные комплексы) и продолжали проживать в своих резиденциях, при этом сохраняя определенный авторитет в обществе, которым когда-то правили²⁶. Для Романовых представители таких династий были прежде всего родственниками, которые так или иначе общались с ними или же предоставляли им кров (пусть и на непродолжительное время) во время изгнания. Так, характерным примером «семейной взаимовыручки» стал переезд Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны (датской принцессы по рождению) на место жительство в Копенгаген, где правил ее племянник король Кристиан Х (1912-1947). Об остальных членах фамилии следует сказать чуть подробнее позже. В данном случае мы всего лишь рассмотрели ориентиры для представителей бывшей правящей династии России.

Исследователи также отмечают, что не только для высшей аристократии, но и для представителей придворного ведомства, а также титулованной аристократии проживание на территории Веймарской республики было вполне логичным с точки зрения родственных связей. Бобринские, Кочубеи, Долива-Долинские, Орловы, Мятлевы, Енгалычевы, Немировичи-Данченко и другие проживали в основном на территории Германии. Некоторые изменения в местах проживания аристократической эмиграции произошли уже после 1923 года. Другая часть аристократической части беженцев перебралась на территорию Франции, в числе коих — представители высших аристократических домов: Трубецкие, Оболенские, Голицыны, Шереметевы и др. Во Франции такой близкой связи между титулованными родами практически не было, несмотря на большое количество аристократов во Франции. По сохранившимся же воспоминаниям эмигрантов можно сказать, что сюда ехали как в наиболее стабильную страну, причем некоторые ехали сюда на съемные квартиры и виллы, владельцами которых они стали еще в довоенное время. Проживание для эмигрантов во Франции стало комфортным только после 1923 года, после Капповского путча в Германии и стремительного обесценивания германской марки.

Катрин Гусефф отмечает, что для западного общественного мнения было характерно понимание эмиграции сквозь призму их социального положения. Несмотря на утверждения Верховного комиссара Лиги Наций по делам беженцев Ф. Нансена, на женевской конференции 26 августа 1921 года, о том, что «беженцы принадлежат к различным слоям дореволюционного российского общества, и все они в разной мере подготовлены к испытаниям, которые выпали сегодня на их долю», в целом общественное мнение западных стран было склонно считать эмигрантов «представителями обеспеченных слоев рухнувшей империи, и прежде всего — верной престолу аристократии» ²⁷. Характерна общая склонность историков преувеличивать преданность аристократии престолу, которая не было уж такой «верной» в действительности, как утверждают некоторые историки. Обращает на себя внимание важное отличие отношения аристократии к монархии в Европе и России. Исследователями фактически доказано, что в России именно аристократия противостояла трону, в то время как в Европе она чуть ли не до последнего защищала существовавший строй. В целом же общество за рубежом представляло эмиграцию достаточно сплоченно. При этом значительный контраст наблюдался как в сфере образования эмиграции, где две трети имело полное среднее образование, чуть более 15% высшее, 12% закончило военные училища, а около 5% и вовсе не имело образования, так и в финансовом и материальном положении беженцев.

Все авторы солидарны в одном — русская эмиграция появилась почти во всех на тот момент существовавших государствах мира и на всех континентах. Наиболее многочисленными русские диаспоры были в Европе (особенно во Франции, Германии, Королевстве СХС, Чехословакии, Польше и странах Прибалтики — т.н. государствах-лимитрофах). Основными центрами политической активности эмиграции поочередно стали Германия и Франция, а также КСХС — будущее Королевство Югославия. Академической столицей русской эмиграции стала Прага (Чехословакия). В Азии центром русской эмиграции стала Маньчжурия со столицей в Харбине, а вторым центром являлся город Шанхай в Китае, где был дальневосточный политический центр Русского Зарубежья. Были русские эмигранты и на африканском континенте. В основном они размещались в Тунисе — центре военно-морской эмиграции сил Белого флота, были отдельные российские граждане на территории Египта (в частности, в Александрии, Каире), отмечено проживание эмигрантов на территории Марокко, в меньшей степени в регионах Сахары, а некоторые русские и вовсе осели на территории Бельгийского Конго (т.н. Экваториальная Африка). Большая часть эмиграции искала место проживания после эвакуации сил Русской Армии барона П.Н. Врангеля в ноябре 1920 года из Крыма, хотя отдельные эмигранты уехали из России еще раньше. Первоочередным пунктом распределения эмиграции на «южном направлении» эмиграции стал Константинополь (Стамбул с 1930 года). Именно здесь проходило составление первых статистических данных о русских беженцах²⁸. По словам заместителя министра внутренних дел Турции Сешфи-паши (министром внутренних дел в 1925-1927 гг. был Мехмед Селим Юбадин²⁹), на апрель 1926 года на территории Турции оставалось «свыше 20 тыс. русских, из коих большая часть “белых”. Главный контингент последних живет в Анатолии. Число безработных весьма невелико. Очень много их находится на работах в Анатолии, они работают в качестве простых рабочих, но очень хорошо вознаграждаются. Много русских беженцев устроилось и осело в Константинополе, Смирне, Трапезунде и Анкаре»³⁰. Однако также замминистра не забыл напомнить, что для беженцев есть определенный срок, который не позволяет им находиться на территории Турции более пяти лет. Отвечая на вопрос корреспондента «Вечерней газеты», Сешфи-паша сказал, что «ничто не мешает им принять по прошествии пяти лет турецкое подданство». Как отмечают исследователи, «константинопольский» узел беженцев был развязан лишь к концу 1920-х гг. В целом оценки заместителя МВД Турецкой республики подтверждаются данными исследователей. Количество беженцев в бывшей столице Турции на конец 1925 года составляло менее 6 тыс. человек, в то время как чуть более 20 тыс. находились на территории большей части республики³¹.

Определенную концепцию по географии эмигрантских направлений вывел сербский исследователь М. Йованович. Он выделял три направления эмигрантских потоков: северо-западное, южное и дальневосточное. Мы же считаем, несмотря на согласие с позицией историка, что правомерно выделение северного и северо-западного направления отдельно в силу того, что противобольшевистское сопротивление в этих регионах бывшей Российской Империи не было объединено в единое целое. Таким образом, «северное и северо-западное направление» (Северная область, регионы Прибалтики) эмиграции имело своей целью отправиться в эмиграцию через Норвегию и Эстонию, Латвию, Литву и др. регионы в страны Центральной Европы и Британских островов. Стоит также сказать, что страны-лимитрофы также стали местом средоточии эмиграции, но там эмигранты не были столь многочисленными.

«Восточное направление» эмиграции получило распространение в Китае (Харбин, Шанхай), в меньшей степени в Японии, а отчасти и на Филиппинских островах, однако эмигранты были и на других островах Тихоокеанского региона. Эвакуация белых сил и беженцев на Дальний Восток происходила несколькими маршрутами. Одной из наиболее известных акций является использование Сибирской флотилии под командованием контр-адмирала Г.К. Старка³². Эвакуация белых сил в составе отрядов генералов Д.А. Лебедева³³, Н.И. Савельева³⁴, генерал-лейтенанта Ф.Л. Глебова, Омского (Сибирского) и Хабаровского кадетских корпусов, а также других отрядов происходила из Владивостока. По оценке Ван Чжинчэна, в эмиграцию на 30 судах Сибирской флотилии отправились около 9 тыс. человек (среди которых 1800 беженцев, причем около 1500 беженцы из Забайкалья, а 300 человек — беженцы-одиночки) и порядка 7070 военных³⁵. С этой же флотилией на пароходе «Эльдорадо» 25 октября 1922 года отправилось в эмиграцию и Сибирское правительство³⁶. Последовательно флотилия высадила беженцев в Усуне и Шанхае, где встретила достаточно серьезное противодействие как со стороны местных русских, которые прибыли в Шанхай еще до революции и гражданской войны, так и со стороны консульских служб Великобритании и Франции. Чуть позже флотилия отправилась на Филиппины и, как отмечает Г.К. Старк в своем отчете, еще в местечке Болинао на о. Люзон ее встретили представители Филиппинского отдела Американского Красного Креста, а также «переводчик из русских эмигрантов-социалистов, некий Поспелов». Они же передали, что для приема эмигрантов «подготовлена карантийная станция в бухте Маривелес». Таким образом, русские эмигранты здесь же были зарегистрированы и вынуждены были подчиняться представителям АКК и генерал-губернатора Филиппинских островов американского генерала Леонарда Вуда, который возглавлял колониальную администрацию на Филиппинах в 1921-1927 гг.³⁷ «Одиссея» Сибирской флотилии на Филиппинах через лагеря в Олонгапо, на о. Минданао окончилась подписанием приказа №352 по флотилии 23 мая 1923 года, содержание которой можно свести к нескольким предложениям: «Завтра Сибирская флотилия как целая, как организованная часть перестает существовать. На Филиппинских островах при кораблях остается маленькая горсточка людей в качестве сторожей для охраны русского достояния. Я остаюсь с ней.… От лица службы Родине спасибо Вам всем, честно служившим ей до последнего часа. П.П. Контр-Адмирал СТАРК». На следующий день последнее в истории флотилии построение личного состава завершило историю военного подразделения российского флота. С этого же момента была прекращена помощь со стороны АКК³⁸. Сам адмирал упоминает, что экипаж Сибирской флотилии после прибытия на Филиппины разделился на несколько частей: те, кто остался на кораблях по собственному желанию; те, кто уехал работать в Америку; те, кто уехал на работу на Минданао (остров на юге Филиппинского архипелага); те, кто осел в районе Манилы³⁹. Уже позже в конце августа 1924 года сам Ю.К. Старк перебрался в Париж, работая долгое время таксистом. Интересно, что уже в Париже в 1926 году Ю.К. Старк стал делегатом Российского Зарубежного Съезда от Филиппинских островов, хотя фактически уже там не проживал⁴⁰. Контр-адмирал Г.Н. Антонов писал, что для того, чтобы русские эмигранты в Тихоокеанском регионе имели при себе деньги и корабли не достались советской власти, бывший командующий осуществил продажу кораблей. Остаток денег от продажи судов флотилии он передал вместе с отчетом бывшему Верховному Главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу⁴¹.

Пытаясь обобщить статистические данные по количеству русской эмиграции, мы обращаемся к ряду авторитетных исследований. Свои статические данные по потокам эмигрантов были предложены С.С. Ипполитовым, З.С. Бочаровой, В.Ю. Жуковым и др. С.С. Ипполитов в своих исследованиях опирался на данные Главного справочного бюро (с августа 1921 года Главного регистрационного бюро) в Константинополе, Американского Красного Креста (АКК) и информацию, предоставленную Лигой Наций. Автор отмечает, что «статистические данные отличаются неполнотой и тенденциозностью»⁴². По его данным, общее количество русских эмигрантов к 1 ноября 1920 года составляло 1 млн 194 тыс. человек⁴³. Внимание уделяется и конкретным регионам. По данным автора оказывается, что в 1922 году численность эмигрантов в Германии составляла около 250 тыс. человек, в 1924 году в Финляндии и Чехословакии проживало 15 тыс. и 30 тыс. человек соответственно⁴⁴. В.Ю. Жуков обобщает количество эмигрантов и пишет, что Россию покинуло от 1,5 до 2,5 млн человек⁴⁵.

Более подробно динамику численности эмигрантов рассмотрела З.С. Бочарова. По источникам Земгора (Российский земско-городской комитет помощи российским гражданам за границей возник в феврале 1921 г.), которыми пользуется историк, оказывается, что к 1 июля 1924 года в Европе, включая колониальные владения европейских держав, находилось 680 тыс. человек, в то время как в Китае 60 тыс.⁴⁶

Объясним некоторые особенности подсчета. С.С. Ипполитов отмечает, что регистрация русских эмигрантов не была централизованной. Различные организации от Константинополя до региональных и международных организаций старались вести свою самостоятельную статистику эмиграционных потоков. Помимо упомянутых Земгора, АКК, Главного справочного бюро были и другие организации, как общественные, так и частные. Так, в Константинополе также существовало Центральное информационное бюро графини Бобринской (май 1920 — август 1921)⁴⁷. Но проблема заключалась не только в отсутствии централизованной системы учета, но и в настроениях самих вынужденных переселенцев. Большая часть беженцев оказалось в тяжелом материальном положении, без средств к существованию. Для получения помощи в больших размерах они регистрировались в нескольких организациях сразу. С.С. Ипполитов отмечает, что «к концу 1921 года практика приписок приобрела… характер эпидемии»⁴⁸.

Прежде чем переходить к занятости в Русском Зарубежье, обратимся к одной существенной детали — к тому, в каком положении оказались члены Дома Романовых после революции и в первые годы эмиграции. На этот счет весьма емко ответила Великая Княгиня Мария Павловна, дочь Великого Князя Павла Александровича, сына Императора Александра II. Достаточно распространенный советский стереотип, что Российский Императорский Дом жил, не зная экономических затруднений, эксплуатируя население России, не имеет ничего общего с истинным положением дел, как в России, так и тем более в эмиграции. Члены Династии Романовых оказались в ситуации, когда и они, и большая часть изгнанников в материальном положении были схожи. Ее Высочество говорит, что «все… считали, что большевистский режим долго не продержится… и потому не строили планов на будущее и вообще не налаживали свою жизнь, жили сегодняшним днем»⁴⁹. Подобная трактовка повседневной жизни эмиграции в начале 1920-х гг. подтверждается также тем, что многие люди жили «на чемоданах», т.е. надеялись на скорое возвращение в Россию, а потому не пытались строить планов на чужбине. Катализатором таких настроений, прежде всего для военной эмиграции, стал феномен «весеннего похода», когда белогвардейские силы начнут очередное наступление на Советскую Россию и освободят страну от большевиков. Так как этот поход так и не состоялся, русским эмигрантам пришлось приспосабливаться к условиям жизни в европейских странах.

Если условия для обычных жителей европейских стран были достаточно тяжелы, то для русских эмигрантов они стали еще более жесткими. Многие эмигранты не знали иностранных языков, не имели при себе денег, одежды и даже бытовых принадлежностей. Устраиваться на работу в разных странах было тяжело после событий прошедшей Великой войны 1914-1918 гг. З.С. Бочарова отмечает, что основным видом заработка был физический труд. А Ипполитов дополняет, что более 70% русских эмигрантов принадлежали к людям либо интеллектуального труда, либо не имевшим специальности вообще⁵⁰. Советские стереотипы о том, что в Белом движении воевали лишь помещики и эксплуататоры трудящихся, не выдерживают после таких цифр никакой критики. Наглядно тяжелое положение эмигрантов в разных странах показывают материалы личного происхождения. Группа русских эмигрантов, проживавшая в лагере Сиди-Бишр в Египте, осенью 1921 года в коллективном письме (подписало письмо 82 человека во главе с Р.С. Ильницким) на имя Верховного комиссара Великобритании в Египте⁵¹ писали, что они благодарны властям за предоставление эмигрантам «честного заработка, организации из русских беженцев охранных команд, имеющих полувоенный характер». Они отмечали, что «честный заработок найти совершенно невозможно, а жизнь в лагере, способствующая нравственному разложению, умственному отупению и лени, при полном отсутствии производительного и целесообразного труда заставляет отчаянно искать выхода из жалкого существования в лагере»⁵². Все подписавшие являлись земледельцами и просили помочь им вернуться на Родину до начала посевных работ⁵³.

Особую роль в адаптации беженцев играли местные дипломатические представители России в разных странах рассеяния. Следует обратить внимание, что дипломатические представительства большевистской власти начали оформляться за рубежом, начиная с 1921 года, в то время как первое дипломатическое признание Советской России европейскими государствами произошло лишь в 1924 году, когда РСФСР была признана правительством Франции. В указанный промежуток исключительное положение дипломатических представителей за рубежом позволяло им вступать в переговоры с правительствами стран пребывания с целью оказания помощи беженцам, в т.ч. военным. Данный механизм был достаточно отработанным. Посол в стране пребывания обращался не напрямую к главе правительства, а к главе внешнеполитического ведомства этой страны, который уже доводил просьбы послов до сведения главы кабинета. Такой механизм присутствовал практически везде до 1925 года, когда были закрыты последние дипломатические представительства «старого режима». Стоит также сказать, что правовой статус дипломатического представительства России в этот период носил двоякий характер: с одной стороны, это было дипломатическое представительство некогда признанного правительства, а с другой, дипломатическое представительство несуществующей державы. К.Д. Набоков вспоминал о скандале, который разразился после того, как в 1919 году представителей российской дипмиссии в Великобритании исключили из списка дипломатических представительств на территории Королевства. Позже данный конфликт был улажен, но после достаточно острой полемики с правительством и министерством иностранных дел⁵⁴. Фактически в это время дуайеном всего российского зарубежного дипломатического корпуса был М.Н. Гирс, как старший и наиболее опытный среди всех дипломатов. Отметим, что в Париже на протяжении долгого времени под его руководством осуществляло свою деятельность Совещание послов, которое имело достаточно обширные дипломатические контакты с разными правительствами, в т.ч. с министерством иностранных дел Франции. Наиболее активными дипломатами на местах являлись: А.М. Петров (Египет), В.Н. Штандман (Королевство СХС, назначен А.В. Колчаком), Н.Н. Шебеко, В.Ф. Гроссе (Китай), барон В. Венденгаузен-Розенберг (Мексика), А.В. Неклюдов (Испания), К.Н. Гулькевич (Лига Наций), А.И. Щербатский (до 1918 года в Бразилии, после в Константинополе), Э.П. Демидов (Греция, позже Королевство СХС), Ю.П. Бахметев (США) и др. После того, как имущества диппредставительств были переданы Советской России в 1925 году, большая часть дипломатов переехала во Францию. В некоторой степени именно на них была наложена функция олицетворения власти за рубежом. Известны многочисленные контакты дипломатов с различными общественными и политическими организациями русской эмиграции. Кроме того, именно русским дипломатам на местах на первоначальном этапе и удавалось осуществлять функцию объединяющего механизма для больших толп беженцев, которые были рассеяны по территориям 45 государств мира.

На первоначальном этапе становления русской эмиграции была характерна дискуссия о том, какой «единый центр» должен представлять русскую эмиграцию во взаимоотношениях с другими государствами. В.Х. Даватц сообщал по этому поводу следующее: «…попытки осуществления такого национального объединения в Париже… потерпели крушение, выродившись в ряд враждующих между собою отдельных групповых представительств: Учредительного Собрания, Парламентского, Земского, Торгово-промышленного, а впоследствии правых монархических организаций и Национального Союза. Получился разброд, а не единство»⁵⁵.

Можно сказать, что тенденция к объединению эмигрантов формировалась на двух принципах:

во-первых, объединение «снизу» объясняется желанием сохранить свою идентичность, которое сопровождается решением проблем адаптации в странах проживания;

во-вторых, объединение «сверху» как фактор политический было основано на идее объединения эмигрантов на идеологических основаниях с целью сохранить возможность отдельным эмигрантам заниматься политической деятельностью, а в целом создать лагерь активных противников большевиков.

Можно даже отметить, что если объединение по форме принадлежности к тому или иному рабочему и профессиональному признаку сопровождалось идеей выживания, то объединение на политической платформе поддерживало идею продолжения борьбы эмигрантов с большевизмом. Армия же находилась на особом положении в эмиграции. Она оказалась наиболее сплоченным организмом, т.к. была организована соответствующими уставами о военной службе.

Так как фактически большая часть аристократии, чинов придворных ведомств, членов Государственной Думы, министерств и ведомств относились к членам правящей фамилии, главным местом их притяжения стала Германия (Веймарская Республика), для которой были весьма характерны реваншистские тенденции в это время. Либеральное и социалистическое (Партия социалистов-революционеров организовала в эмиграции зарубежную делегацию) крыло эмиграции находилось по большей части в Париже.

Фактически описанная нами общая ситуация с расселением беженцев и появлением диаспор в отдельных странах Русского Мира говорит о создании определенной общности, которую с натяжкой можно называть «народность» эмиграции. В эту народность вне зависимости от политических взглядов фактически включены представители всех сословий, из которых состояла эмиграция. На формирование данной народности фактически повлиял их внутренний мир и мировоззрение, которое основано на традиционных ценностях, а также приверженности к общей истории России. И возвращаясь к ранее поставленному вопросу об этничности, обратим внимание, что данный фактор практически никак не постулировался самими эмигрантами. Вынужденное разделение между представителями национальных меньшинств бывшей империи фактически произошло еще в годы Гражданской войны, а в эмиграции сами национальные диаспоры фактически никак, за редкими исключениями, не сталкивались друг с другом, ведь даже интересы национальных групп исходили из других оснований.

Российский Зарубежный Съезд 1926 года стал проявлением второго из названных нами выше принципов, который предлагал объединять русскую эмиграцию на основе новой политической идеологии. Это и была попытка объединения «сверху». Первая тенденция здесь оказала лишь сопутствующую поддержку. Такой политической идеологией, которая, с одной стороны, могла учитывать опыт революции и событий Гражданской войны, но в тоже время не отвергала всего, что до революции 1917 года было наработано отечественными консервативными мыслителями, публицистами и политиками, стал либеральный консерватизм. Чтобы понять, как происходила эволюция к данной платформе эмиграции до ее официального провозглашения со страниц эмигрантской газеты «Возрождение» в июне 1925 года, следует обратить внимание на то, какие течения русской правой общественности прибыли в эмиграцию. Идейная эволюция платформы русского либерального консерватизма после падения монархии в России — важнейший из элементов становления русской политической эмиграции.

Один из лидеров русских конституционных демократов, известный историк, в эмиграции лидер Республиканско-Демократического Объединения, редактор газеты «Последние Новости» П.Н. Милюков в 1926 году писал: «Было принято считать в демократической печати: 85% эмигрантов являются сторонниками монархии и только 15% могут считаться республикански настроенными»⁵⁶. Убежденный противник монархической власти, прошедший радикальный путь собственной эволюции на протяжении революции и Гражданской войны, Павел Николаевич Милюков стал в эмиграции одним из наиболее ярых противников «правого» крена в Русском Зарубежье. Тяжелые отношения у Милюкова сложились с П.Б. Струве, с которым на страницах эмигрантской периодики он часто вел достаточно острые дискуссии на темы политической обстановки в эмиграции. Однако его оценку сторонников монархии следует признать весьма убедительной. Еще в августе 1921 года Еженедельник Высшего Монархического Совета сообщал, что «Съезд в Рейхенгалле объединил уже значительно более ста тысяч русских монархистов»⁵⁷. Учитывая, что уже в следующем 1922 году более 85 организаций русской эмиграции приняли платформу ВМС, этот тренд прослеживается уже с 1921 года, и следует признать оценку современников правильной. Уже тогда отмечалось, что «для успеха монархического дела нужно, чтобы было достигнуто объединение, дисциплина и организация. Объединение достигнуто в Рейхенгалле; дисциплина достигнута фактом существования Высшего Монархического Совета и привычкой исполнять общие директивы. Организация невозможна без организации составления объединенных частей»⁵⁸. Однако говорить об объединении правых сил в эмиграции под одним знаменем все же неправомерно. Как отмечает Н.В. Антоненко, до революции право-монархические организации и партии (Русское Собрание, Русский Народно-Монархический Союз Михаила Архангела, Союз Русского Народа, Всероссийский Национальный Союз и др.) имели всесословный характер. Как видно из наиболее полного списка активных участников российского монархического движения в начале ХХ века, составленного ведущими специалистами по истории правого движения, в составе монархических организаций были крестьяне, ремесленники, аристократы, большое количество лиц духовного звания и т.д.⁵⁹ В эмиграции основой для возрождения правого движения стали представители высших аристократических семейств и чиновничества, «монархические настроенные офицеры белых армий, разочаровавшаяся в демократических ценностях русская либеральная интеллигенция»⁶⁰. По мнению исследователей (в частности, Н.В. Антоненко), монархически настроенная часть эмиграции разделилась на несколько лагерей:

крайне правые, которые ставили своей целью обязательное восстановление монархии в виде самодержавия в «неизменном виде»;

центральную часть право-монархического лагеря в эмиграции занимали общественно-политические течения и клубы, на настроение которых влияла ситуация в Советской России;

левый фланг русской эмиграции занимали «бывшие либералы» (правые кадеты), которые были настроены на восстановление монархии с ее модернизацией под изменившиеся условия.

Однако, применяя данную логику к политическому процессу в эмиграции, мы рискуем потеряться в течениях правого лагеря. Член Республиканско-Демократического Союза Б.А. Евреинов в 1930-е давал следующую расстановку сил в эмиграции справа налево: реставрационно-монархическую, непредрешенческо-монархическую, демократическую и демократическо-социалистическую⁶¹. Он справедливо отмечал, что количество сторонников крайне правых было достаточно невелико, а превалировали деятели непредрешенческого направления. Исходя из этого, следует не согласиться с позицией Н.В. Антоненко. Наличие «группы центра» в монархическом лагере не соответствует логике идеологической эволюции. Н.В. Антоненко утверждает, что на мнение именно этой группы влияло положение в Советской России. Однако это влияло на все направления внутри эмиграции без исключения. Таким образом, подход Антоненко в этом моменте стоит подвергнуть сомнению. П.Н. Базанов выдвигает свой вариант политического разделения лагеря правых. В его трактовке следует разделять монархическую часть эмиграции по нескольким уровням:

деление на «германофилов» и «франкофилов» «в зависимости от ориентации на получение помощи России»;

деление по принципу отношения к будущей форме монархии: самодержавное, конституционное и парламентарное;

деление по принципу разделения на «предрешенцев» и «непредрешенцев»;

деление по принципам работы: культурно-просветительской работы («фиолетовых») и активных действий («активизм»)⁶².

В данном случае нам кажется правомерным поддержать точку зрения П.Н. Базанова в силу четкости тех критериев, которые были им выбраны в качестве «точек отсчета». Мы в свою очередь хотим предложить достаточно спорную, но в данном случае другую точку отсчета, по принципу партийно-политической работы.

Посмотрим на проблему политического размежевания с иной точки зрения. Какой главный фактор, согласно которому происходит выделение политической идеологии в начале ХХ века? На самом деле, пожалуй, главное, чем отличались политические партии начала ХХ века в своих программах, — вопросом о форме правления в государстве. Разумеется, нельзя упускать из виду и базовые идеологические установки представителей разных направлений. Так, либералы в своей политической программе отдавали предпочтение представительным органам власти, свободному рынку, личным правам и свободам человека. Социалисты отстаивали социальные гарантии для рабочих, а также в принципе трудящихся, защищая идеи ограничения рабочего дня 8-ю часами, улучшения условий труда, расширения избирательных прав граждан и т.д. Консерваторы отстаивали традиционные ценности, важность сохранения религиозного и духовно-нравственного воспитания, поддерживали монархический строй и т.д. При этом базовое разделение на республиканцев и монархистов в политическом вопросе нами берется за точку отсчета по причине того, что в программах политических партий этот пункт был одним из первых. Если партии консервативного крыла отстаивали важность сохранения монархии, то чем левее становились политические силы в спектре, тем менее значим был монархический строй для них. Даже скорее полномочия, которыми, по мнению представителей определенных партий, должен был наделяться глава государства, также влияли на то, кто должен был встать во главе страны. Не менее важным фактором является право на занятие высшего государственного поста. Либо он остается наследственным, либо глава государства становится избираемым. Именно отношение к формам передачи власти главы государства зачастую и определяло установки политиков-эмигрантов, среди которых были как монархисты, так и республиканцы.

И в данном случае мы вынуждены раскрыть суть еще одной проблемы, решение которой позволит продолжить изложение материала без дополнительных неточностей. До сих пор бытует мнение, что в начале ХХ века в России существовали большевики, меньшевики, эсеры, кадеты, октябристы и… монархисты и черносотенцы. И как мы видим, последняя часть данной схемы значительно отличается от первой. И главная суть проблемы находится на уровне отождествления правых с конкретными политическими лозунгами — лозунгами сохранения монархии. Однако, с точки зрения политической практики, после октябристов шли правые и националисты (Всероссийский национальный союз) и ультраправые (Союз русского народа, Русский народно-монархический союз им. Михаила Архангела). Именно так располагались политические партии и фракции в Государственной Думе. В сознании же обывателя до сих пор закрепилось представление о правых исключительно как о монархистах. С одной стороны, это является верным утверждением, т.к. представители правых партий поддерживали монархию как форму правления в России. С другой стороны, до сих пор в общественном сознании не утвердилось представление о том, что разделение между монархистами и республиканцами возможно лишь в том случае, если разделять партии по критерию поддержки той или иной формы правления. Поэтому до сих пор между черносотенцами и монархистами стоит неисчезающий знак равенства. Однако важно помнить, что о своей поддержке монархии говорили и октябристы, и в целом достаточно лояльно к ее существованию относились представители кадетской партии, программа которой при этом была достаточно гибкой в отношении формы правления. Это в будущем и позволило кадетам в годы Первой мировой войны и революции трансформировать программу, практически не меняя базовых программных установок. Именно поэтому стоит говорить о том, что граница между республиканизмом и монархизмом в политике была достаточно зыбкой в либеральном лагере. В начале ХХ века в России характер партии конституционных демократов (кадетов) в большинстве своем определялся программой партии в отношении формы правления. Аналогичная ситуация характерна как для Союза «17 октября», так и для партий «справа» и революционных партий «слева». Такие направления существовали в России до революции и оставили свой след и в пореволюционный период. Левые партии почти все поддерживали республику. Центристы и правые были склонны к более традиционному варианту управления страной.

В общественном сознании на данный момент закрепился достаточно выстроенный образ монархиста как человека с достаточно жесткими консервативными устоями, обязательно человека религиозного, отчасти фанатичного, нередко милитариста. Этот образ щедро сдабривается большим количеством нелепых эпитетов: реакционер, фанатик, барин, заносчивый аристократ и т.д. Большое количество стереотипных образов продолжает существовать в результате достаточно сильной работы советской идеологической машины, которая отождествляла дореволюционную Россию не иначе как со словом «царизм», что тоже добавляет определенных штампов в сознание граждан.

Поэтому нам кажется важным именно в качестве отправной точки развести понятия монархист и консерватор, националист и черносотенец.

Монархист — идейно-практическая категория. Это человек, который поддерживает существование в стране монархии. Однако идейно-практический характер данной позиции зависит прежде всего от того, что монархизм на базовом уровне является идеей, а не идеологией, как могут сказать некоторые. Практическая сторона вопроса связана с тем, что выбирая данную траекторию, монархист не только поддерживает форму правления на идейном уровне, но также в большей или меньшей степени способствует ее сохранению. В частности, монархисты начала ХХ века проводили акции, празднования, богослужения и пр., которые утверждали в народе положительный образ монархии. К концу ХХ века средства для достижения задач популяризации изменились, однако не изменилась их суть. Кроме того, часто бывало так, что монархистами люди становились в силу сложившейся традиции. Кроме того, на формирование монархического мировоззрения влиял и сам факт наличия монархии в стране. Но в силу приведенных выше примеров монархист далеко не всегда является идеологическим консерватором. Конституционный монархист — тот же монархист, правда, он же в политическом спектре может быть центристом и относиться к кадетам.

Консерватор и националист — это идеологические категории. В основу своей деятельности они ставят идеи сохранения устоявшегося строя, при возможной неспешной модернизации отдельных его элементов, сохранении народной культуры от влияния других культур, сохранении религии как одного из главных государствообразующих символов. Националист дополняет эти характеристики опорой на то, что еще одним символом государства является титульная нация, которая и является главной опорой государства, и традиции которой должны стоять выше традиций других национальностей, даже проживающих на территории одной страны.

Черносотенец — политическая категория. Она относилась исключительно к представителям ультраправых политических партий (СРН, РНСМА, РМП и др.), которые отличились участием в еврейских погромах на территориях проживания иудейского населения империи. Именно к ним чаще всего применяют понятие «антисемиты». С этой группой политических активистов чаще всего и соотносят понятие «монархист», таким образом, дополняя образ антисемитскими взглядами.

На сегодняшний день в Европе характерна ситуация обратная, когда политик, являясь консерватором и националистом, а иногда даже антисемитом (впрочем, достаточно редко), совершенно отчужденно смотрит на монархию как потенциальную форму правления в своей стране. Это несовпадение в то же время может объясняться наличием в стране достаточно укоренившихся республиканских традиций, что, безусловно, влияет на мировоззрение политика. Ведь достаточно трудно отстаивать идеи возвращения монархии при достаточной поддержке республиканского строя, который уже устоялся. Влияет на сегодняшний день и наличие в стране общественного мнения, которое может выражать позицию и в отношении формы правления и т.д.

Однако стереотипные образы монархиста складывались не в силу желания общества видеть монархистов именно такими. Сформированный образ монархиста основан на совершенно реальных случаях участия представителей правого лагеря в еврейских погромах, участия в политических акциях, собраниях, где появлялись те или иные лозунги. Однако повторимся, что в данном случае правомерно говорить именно о формировании образа черносотенца, монархист же поддерживает форму правления, а не определенные политические акции подобного характера. При этом в начале ХХ века представители правого лагеря были чаще всего именно монархистами. Они были защитниками того строя, который существовал, именно поэтому и они и получили соответствующее наименование.

Теперь вернемся к нашему базовому посылу — нами вводится базовый критерий для разделения — форма правления. Введение данного критерия для разделения можно считать поверхностным просто в силу того, что грань между республиканизмом и монархизмом достаточно зыбка. Данное разделение не предполагает большей детализации по партийно-политическому и другим критериям.

На наш взгляд, такое жесткое разделение по отношению к форме правления будет характерно для политического строя Франции второй половины XIX века. С 1871 года, когда Франция стала республикой, именно дискуссия о форме правления в будущем, а также синдром проигранной войны Германии, фактор национального унижения со стороны извечного соперника были основными факторами, определяющими облик французского избирателя, который приводил в национальное собрание определенные политические партии. Именно тогда во Франции существовали наиболее крупные лагеря республиканцев и монархистов. К первому лагерю относились радикальные республиканцы, республиканцы-оппортунисты. К ним примыкали представители либерального течения. К правому же лагерю относились бонапартисты и монархисты, причем последние делились на орлеанистов и легитимистов. Ниже нами приводятся три схемы, которые наглядно демонстрируют партийно-политический состав Национального Собрания Третьей Республики по итогам парламентских выборов 1871, 1876 и 1877 гг.

В начале ХХ века в России существовало два крупных направления: республиканцы и монархисты. Вполне понятно, что данный подход можно подвергнуть сомнению в том смысле, что взгляд на форму правления не дает права точно относить представителя конкретного идеологического лагеря к этой группе. Однако на протяжении XIX — начала ХХ века именно выбор формы правления — первостепенная категория, которая определяла того или иного политика по политическому спектру.

Обратим внимание на Францию на заре Третьей Республики, когда шли достаточно острые дискуссии о будущей форме правления при маршале П. де Мак-Магоне, герцоге Маджента (1873-1879), когда сам президент являлся монархистом по политическим взглядам. Тогда в политическом спектре республики было несколько партий (по выборам в Национальное Собрание 1871 года): роялисты (легитимисты и орлеанисты), бонапартисты, либералы, республиканцы-оппортунисты и радикальные республиканцы. Выборы 1871 года показали, что у большинства жителей Франции преобладают правые взгляды. Данное собрание работало до 1876 года. Тогда уже на выборах с огромным преимуществом победили республиканцы, тогда как правые не получили и половины мест в парламенте. Причиной столь резкой смены взглядов избирателя стали дискуссия и голосование о форме правления во Франции. По итогам голосования с незначительным перевесом в несколько голосов победили республиканцы. Принятая республиканская конституция не предполагала даже возможности для пересмотра формы правления. Сами же монархисты с этого момента достаточно быстро сходят с политической арены (во всяком случае, из публичной политики). Существование отдельных правых кружков, политических групп продолжалось, однако их участие в политике минимально. Национальное Собрание не по политическому спектру, а по своей идеологии становится республиканским.

В России начала ХХ века наблюдалась похожая ситуация в политической практике. С созданием Государственной Думы в 1905 году и ее первым созывом в 1906 году в стране появился первый в ее истории парламент европейского образца. В силу того, что в стране существовал монархический строй, в общем и целом идеология самого парламента строилась на монархических устоях. Однако революционность Дум I и II созыва в 1906-1907 гг. показывает обратную ситуацию. Парламент фактически не помогает правительству, а противостоит ему. Существование же «монархического» по идеологии (и парламентскому большинству) парламента приходится лишь на период III и IV созыва. Причем оговоримся, что в силу нарастания революционных настроений в 1914-1917 гг. Дума IV созыва может считаться монархической по духу в целом, ведь идея полного упразднения монархии не была важна для политиков даже в первые дни «великой бескровной».

Составленная нами схема пытается также продемонстрировать, как политические группы меняли свое местоположение относительно формы правления. В данной схеме мы попытались отразить, пусть на данный момент и достаточно неполно, схему идеологической эволюции. На настоящий момент эту схему нельзя считать до конца доработанной, но суть идеологической трансформации российской политической элиты на протяжении последних предреволюционных лет, Гражданской войны и годов изгнания она отражает.

Именно в годы Гражданской войны и эмиграции в среде интеллектуалов начинают зарождаться планы будущего переустройства страны⁶³. Наиболее острые дискуссии, как отмечается во всех исследованиях, происходили именно тогда, когда решался вопрос о политическом будущем России после победы над большевиками. Именно тогда в правом лагере русской эмиграции возникает целый ряд течений, которые нуждаются в их детализации.

В декабре 1920 года российский политик-эмигрант В.Д. Набоков написал вполне характерную статью, опубликованную в берлинской газете «Руль». Статья получила название «Мы и они (история русской эмиграции)». В ней публицист выступил как историк революционных дней 1917 года, отметив, что после февральских событий никаких беженских волн с территории России не возникает, а возникают они лишь с 1918 года, когда разразилась и набирала мощь Гражданская война. Отразив некоторые тенденции разрастания волн эмиграции после поражения белых сил на всех фронтах в 1919 году и «Крымской катастрофы», В.Д. Набоков отметил весьма характерную деталь: «в… потоках беженцев уже нет возможности найти единство политических взглядов или какую-либо определенную классовую принадлежность. И вместе с тем нет ни возможности, ни логического, ни морального основания проводить какую-либо грань, принципиально разделяющую ушедших от оставшихся»⁶⁴. Данная позиция будет отвечать идеям русской эмиграции. Знаменитое изречение Н.Н. Берберовой «Мы не в изгнании, мы — в послании» схоже с утверждением, данным в 1920 году Набоковым. В другой своей статье В.Д. Набоков рассмотрел положение русских правых. Он, в частности, писал, что монархическое объединение, которое собиралось в Берлине, пыталось показать на основе своих партийных лозунгов, что возврата к старым дореволюционным порядкам нет, звучит лишь «единение царя с народом». «…в этой фразеологии мы ясно слышим те старые-престарелые мотивы, которым первые славянофилы подыскивали идейную основу, а впоследствии деятели Союза русского народа использовали их для борьбы против стремления к правовому строю»⁶⁵. Но в то же время русский политик замечает, что данная формулировка имела своей целью совершенно другую идею — объединить монархистов-абсолютистов и монархистов-конституционалистов. Интересную характеристику социальному составу русской эмиграции в Берлине дает дипломат Випер фон Блюхер: «Русская эмиграция в Берлине представляла собой пирамиду, от которой сохранилась только ее верхушка»⁶⁶

Вопрос, однако, оставляет за собой множество проблем. Когда 29 марта 1922 года во время собрания по случаю лекции П.Н. Милюкова в Берлине был убит В.Д. Набоков, разные представители русской эмиграции отнеслись к этому события неоднозначно. Большую часть эмигрантской общественности охватила некоторая ненависть к ультраправым. Н.В. Савич зафиксировал в дневнике: «…это убийство, сделанное руками оголтелых правых, на руку левым и антирусски настроенным сферам. Практически это покушение сделает невозможным изъятие из обращения большевистских главарей, проживающих за границей, и даст повод для новых гонений на весь эмигрантский лагерь, особенно на монархическое в нем течение. Услужливый дурак опаснее врага»⁶⁷. Интересно, что на это событие отреагировали и большевистские органы печати. Так, берлинский «Новый мир» за 31 марта 1922 года открылся передовицей «Черносотенные “террористы”». В статье отмечалось: «Убитый В.Д. Набоков был вождем того крыла кадетской партии, которое, по существу, ничем не отличается от монархистов. Это крыло поддерживает Врангеля и его армию…». И далее давалась трактовка событий в Берлине: «Настоящие монархисты убивают почти монархистов и конституционных монархистов. Эмигрантская белогвардейщина дошла до последней черты своего морального и политического падения»⁶⁸. В данном случае не совсем ясно определение «настоящих» монархистов. Скорее всего, авторы просто вложили стереотипное понимание образа монархиста как человека реакционных взглядов, готового пойти даже на крайние меры, чтобы избавиться от тех сторонников монархической идеи, которые еще не совсем до нее «созрели». Однако верно была передана суть — грань между конституционными и «настоящими» монархистами заметно стиралась.

Здесь стоит сделать некоторое отступление. Конституционно-демократическая партия (кадеты, Партия народной свободы) к этому времени уже значительно трансформировалась с момента революции 1917 года. Появление кадетов в эмиграции, в частности в Берлине, приходится еще на июнь 1920 года с прибытием группы партийных деятелей в составе примерно 30 человек во главе с И.В. Гессеном⁶⁹. Как отмечает Шелохаев, на изменения в сферах внутри партии (идеология, организация и т.д.) влияло несколько проблем. Во-первых, вынужденная разобщенность по странам эмиграции; во-вторых, иллюзии о падении власти большевиков, которые питали некоторые члены кадетской партии; и, в-третьих, неопределенность в своем будущем⁷⁰. По мнению Н.И. Канищевой, период с мая 1920 года (т.е. с появления Пражской и Парижской группы партии) до июля 1921 года следует считать периодом «интенсивного организационного устроения» кадетов. Уже позднее, в 1921-1924 гг., в рядах кадетской партии начнутся процессы, которые будут еще больше разделять партию: выделение новых политических групп (в частности, Республиканско-Демократической группы или объединения под руководством П.Н. Милюкова). Своей идеологической эволюцией в сторону правых кадеты показывали, что они разрушали русский либерализм⁷¹. Наиболее активными, после появления Парижской группы партии, стали члены Берлинской. Однако политический активизм здесь более всего основывался на действиях И.В. Гессена, А.И. Каминки, но особенно В.Д. Набокова, убийство которого повлекло за собой резкое падение активности действий группы в Германии. Кроме того, близость с правыми делала кадетов ближе к конституционным монархистам. По сути, они и составили крыло конституционалистов. О некотором характере их идеологии писал Б.А. Евреинов. Он отмечал, что как «группировка партийная», конституционалисты «не многочисленны и не влиятельны. Их оттесняют, с одной стороны, более определенные и темпераментные правые соседи, с которыми роднит их общность социального лица, а с другой, большие группы монархических по своему существу, но не говорящих открыто и прямо о своем монархизме»⁷². Вокруг П.Н. Милюкова формировались левые силы кадетов. Они продолжали стоять на позициях республиканизма с федеральным устройством. Главным положением «новой тактики» П.Н. Милюкова, которая была рассмотрена на парижском совещании в мае-июне 1921 года, являлся отказ от реставраторских тенденций. Это утверждение значительно отдаляло левых кадетов даже от своих однопартийцев. В результате на совещании произошел раскол. Появились внурипартийные группы: старотактики, центристы и новотактики⁷³. Последние оказались в явном меньшинстве по отношению к остальным. Причем интересно, что основной раскол произошел между членами Парижской группы, где были образованы комитеты старотактиков во главе с Н.В. Тесленко и новотактиков во главе с П.Н. Милюковым. Большая часть групп в Белграде, Берлине, Варшаве, Константинополе и Софии придерживалась старой тактики, а в Праге и Гельсингфорсе были лишь отдельные сторонники старотактиков, не оформивших создание партийных «ячеек». Таким образом, старотактики придерживались позиции сохранения партийных рядов. Следует отметить также, что во время Гражданской войны кадетская партия прошла некоторые этапы эволюции: от попытки восстановления организационного и идеологического единства на основе неприятия большевизма и поддержки союзников в 1918 году; всецелой поддержки курса Белого движения в 1918-1919 гг. до перехода всех партийных структур за рубеж в 1920-1921 гг. При этом большую часть времени члены партии в годы войны тратили на внутренние идеологические и организационные споры между однопартийцами, при отдельных малозначимых попытках участвовать в политической деятельности. Согласованности позиций и выступлений во время боевых действий между кадетами также не было. «Единство партии исчезло», — отмечают отечественные специалисты. Разительные противоречия внутри партии по ключевым политическим вопросам стали дополнительными факторами, обусловившими изменение позиций кадетов. Все это в целом привело к расколу партии в 1921-1922 гг.⁷⁴

Попытки объединения русской правой эмиграции предпринимались в это время достаточно активно. Наиболее удачной следует признать создание Монархического Объединения в Германии. Об обстоятельствах его создания вспоминал А.С. Гершельман. Он рассказывает, что получил приглашение на Учредительное собрание Российского Монархического Объединения в середине февраля 1921 года. Заседание состоялось 26 февраля 1921 года близ Большого Тиргартена (центрального парка города Берлина, к западной части которого примыкает здание Рейхстага с Площадью Республики⁷⁵) на Бельвюштрассе (Bellevuestraße) 19-22. Само здание зала Вейн Гаусс Рейнгольд до нашего времени не сохранилось, на его месте расположен торговый центр и здания транснациональных корпораций. В пригласительном письме, которое А.С. Гершельман включил в свои воспоминания, от членов объединения, в частности, было сказано следующее: «Если Вы признаете своевременным создание… идейного монархического фронта, который бы объединил всех разделяющих принцип легитимного монархизма независимо от того, являются ли они сторонниками монархии парламентарной, конституционной или самодержавной, — не откажите почтить Вашим присутствием учредительное собрание Российского Монархического Объединения»⁷⁶. По сообщениям «Последних новостей», присутствовало более 200 человек, среди которых были князь В.М. Волконский, А.А. Римский-Корсаков, В.П. Баранский, А.М. Масленников, генерал В.В. Бискупский, М.А. Таубе, князь О.О. Ливен, Н.А. Ордовский-Танаевский, Н.Н. Воронцов-Вельяминов, Е.А. Ефимовский и др.⁷⁷ На статью В.Д. Набокова отреагировали и из русской Праги. В еженедельнике (орган эсеров) «Воля России» на слова русского политика и публициста анонимный автор откликнулся статьей «Прозрение слепых», в которой отметил, что «как далеки эти… строки от статей кадетского органа, издававшегося при Деникине в Ростове кадетом Мануйловым, в которых заявлялось о необходимости для России… царя». Монархистов в этой статье ее автор характеризовал не иначе как «недавних спутников “Руля” по интервенции», а также писал об их «презрительном отношении к демократии»⁷⁸. «Последние Новости» дополняли следующим: «Вообще гг. монархисты зашевелились. Прежде они конспиративно разъезжали по Европе под прикрытием неподходящих учреждений», а на новом этапе они «шумно служат молебны, шумно встречают и провожают претендентов на российский престол», ведут активную политическую работу, создавая ячейки своих организаций. Единственное, что отличало монархические организации — их однородный состав, среди коих «бывшие министры и генералы Врангеля (Пильц, Слащов, Денисов и т.д.) встречаются здесь с деятелями тайной полиции и разведки (Климович, Глобачев, Самохвалов)»⁷⁹. В свою очередь «Руль» сам так отреагировал на собрания монархистов в столице Веймарской республики: «В недрах совета монархического объединения [совет был управляющей структурой монархического объединения. — В.Ч.] идет глухая борьба между представителями крайне правого абсолютистского течения и левого конституционного крыла этого объединения. После целого ряда совещаний, происходивших в течение последних недель, представители крайне правого фланга сделали ряд уступок левому крылу»⁸⁰. Здесь следует обратить внимание на то, что между абсолютистами и конституционалистами появилась достаточно острая дискуссия о том, каких позиций должен придерживаться центральный орган периодической печати русской правой общественности, если он будет создан. Как известно, к 1921 году начал свою публикацию правый журнал «Двуглавый Орел», который контролировался сторонниками абсолютистов — Н.Е. Марковым 2-м и его соратниками. В то же время о том, какой орган нужен единой правой общественности, пока лишь ходили различные слухи, которые на тот момент еще не получили своей реализации в издательской работе. В «Руле» сообщали именно об этой дискуссии уже в рамках подготовки к съезду в Рейхенгалле (т.н. «Хозяйственного восстановления России»)⁸¹.

Весьма примечательно, что официальное название съезда русских общественных деятелей на курорте Бад-Рейхенгалль в гостинице «Пост» в Баварии не отвечало тем целям, которые преследовались в действительности. Официальное название съезда — «Съезд хозяйственного восстановления России». Примечателен состав участников: председатель Главного совета Союза Русского Народа и черносотенец Н.Е. Марков 2-й; член Союза русского народа и депутат Государственной думы Г.Г. Замысловский; бывший тверской губернатор, обер-прокурор Святейшего Синода, член Государственного Совета и сенатор А.А. Ширинский-Шахматов; сенатор и член Государственного Совета А.А. Римский-Корсаков; гофмейстер Высочайшего двора А.Н. Крупенский; депутат Государственной Думы 4-го созыва А.М. Масленников; член Русского Собрания Н.Д. Тальберг; председатель Главного совета Всероссийского Национального Союза и депутат Государственной думы П.Н. Балашов; епископ (митрополит с 1922 года) Евлогий (Георгиевский), капитан 1-го ранга Г.Е. Чаплин, а также бывший посол в Сербии С.Н. Палеолог. Н.В. Савич справедливо заметил, что «среди рейхенгалльцев пестрят старые имена»⁸².

Основным источником по истории проведения съезда 16 (29) — 24 мая (6 июня) года в Бад-Рейхенгалле является журнал «Двуглавый Орел». Остановимся лишь на господствующих настроениях на съезде.

А.Н. Крупенский писал: «Съезд имел следующее устройство: из состава съехавшихся членов были образованы семь отделов.… 1) по вопросам Государственного восстановления России, 2) по религиозно-нравственным вопросам, 3) по военным делам, 4) по иностранным делам, 5) по финансово-экономическим вопросам, 6) по пропаганде, 7) по организации монархической работы [Выделено мной. — В.Ч.]»⁸³. Последний отдел весьма показателен. Стоит сказать, что на протяжении всей работы съезда в Бад-Рейхенгалле его участниками проводилась идея — хозяйственное восстановление страны возможно лишь в случае восстановления монархии. Об этом говорилось в «Обращении Съезда Хозяйственного Восстановления России ко всем русским»: «Хозяйственное Восстановление России немыслимо [Выделено мной. — В.Ч.] без возвращения к коренным заветам ее прошлого и восстановления Монархии»⁸⁴. Епископ Евлогий (Георгиевский) в своем выступлении в первый день работы съезда сказал: «Православие есть одна из великих основ, на которой зиждилась Российская Монархия. Съезду следует громко провозгласить своим лозунгом великие слова “За Веру, Царя и Отечество”»⁸⁵. Для того, чтобы показать неразрывную связь православной церкви и русских монархистов, почетным председателем съезда был избран Митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий). Сам он не имел возможности с открытия присутствовать на съезде. Митрополит Антоний пользовался поддержкой большей части русской эмиграции и был широко известен своими монархическими взглядами. Кроме того, 3 июня 1921 года на очередном заседании съезда был представлен доклад Церковного отдела по вопросам отношений Церкви и государства, который представляется важной вехой в работе съезда. В докладе подчеркивалось, как монархисты предполагали строить взаимоотношения со старообрядцами. Ведь говорить о том, что в черносотенном движении было уважительное отношение к старообрядцам, было бы неправильно. В целом же представители духовенства поддерживали логику реставрации монархии как залога восстановления хозяйства в России.

Какими путями делегаты съезда в Рейхенгалле хотели идти к возрождению монархии в России? На этот вопрос ответ дает доклад Е.А. Ефимовского «Децентрализация власти и отношение к окраинным образованиям». В докладе автор обозначил позицию, что монархистам «желательно войти в переговоры и соглашение с политическими группами населения и, по возможности, и с властями создающихся и имеющих создаться на территории России окраинных государственных новообразований»⁸⁶. Иными словами, монархисты Рейхенгалля хотели действовать немедля, даже несмотря на то что крупные очаги антибольшевистского сопротивления, как их обозначил специалист по истории Гражданской войны на востоке России д.и.н. В.Г. Хандорин, к маю-июню 1921 года фактически прекратили свое существование. Интересно, что естественным следствием взаимодействия с «окраинными образованиями» могло стать предоставление права автономии таким образованиям в воссозданной Российской Империи. Это заявление тем более странно, учитывая, что участники съезда не хотели предрешать тех изменений, которые стали бы естественным следствием их победы в борьбе с большевиками. Но делегаты отметили, что постановления подобного рода давали возможность «государственно мыслящим кругам… новообразований найти пути сближения с ними»⁸⁷.

Для организации деятельности российских монархистов требовалось создать единую организацию, которая являлась бы «полноправным и неограниченным руководителем русского монархического дела». Таковой организацией стал Высший Монархический Совет, образованный и избранный 4 июня 1921 года в ходе очередного заседания съезда. Во главе организации встали: Н.Е. Марков 2-й, князь А.А. Ширинский-Шахматов и А.М. Масленников⁸⁸. «Отныне, — отмечалось в передовой статье «Двуглавого Орла», — должны прекратиться отдельные выступления организаций и лиц, именующих себя монархистами, и для монархической семьи единственно законным и обязательным будет признаваться лишь то, что станет исходить от Высшего Совета»⁸⁹. Фактически Высший Монархический Совет (далее — ВМС) и стал оплотом абсолютистов в эмиграции.

А.М. Масленниковым на съезде 30 мая 1921 года был зачитан доклад «Идеология Российской Императорской Власти». Оратор отметил: «для спасения России недостаточно только уничтожить большевиков», а требуется «внимательное изучение исторического процесса создания государственной власти в России и тех источников, из которых она черпала силы для того, чтобы быть авторитетной в умах и сердцах подавляющего большинства населения»⁹⁰. Авторитетом носителя государственной власти «не может быть аноним — учредительное собрание, которое неведомо когда, неведомо из кого состоится и неведомо что постановит»⁹¹. Единственным, кто может быть носителем этой идеи, является «законный Царь», который «должен быть из дома Романовых на основании законов о престолонаследии»⁹². Это станет одной из причин, почему монархисты разделились на легитимистов «кирилловцев» и непредрешенцев «николаевцев», особенно учитывая, что на съезде в Рейхенгалле никаких имен не было произнесено. Но подчеркнем принципиальный момент — монархисты поддержали нерушимость Основных законов. Хотя на этот вопрос с учетом архивных материалов ответил О.К. Антропов, говоря, что «в сущности “предрешенцы” были скрытыми “непредрешенцами”», потому что монархисты избегали говорить о том, какие действия они будут предпринимать после падения советской власти⁹³. Позиция историка в отношении отсутствия вопроса престолонаследия на съезде оказывается ошибочной. При отсутствии конкретных имен вопрос о наследовании престола был поставлен на повестку дня.

Одной из резолюций, принятых по докладу В.П. Соколова-Баранского по основам тактики и организации монархического движения, помимо создания ВМС, стало создание единого авторитетного органа периодической печати, о дискуссиях вокруг которого мы уже говорили. После съезда ВМС учредил Еженедельник. По данным В.Б. Кудрявцева, за 1921-1926 гг. было издано 143 номера Еженедельника, выпускало его издательство «Двуглавый Орел» в Берлине. Этим же издательством выпускался и одноименный журнал «Двуглавый Орел». Известно имя ответственного редактора газеты (с №99). Им был Н.Д. Тальберг, участник съезда в Рейхенгалле, будущий церковный историк и богослов, а редактором Еженедельника и журнала ВМС, вероятно, был Н.Е. Марков 2-й, хотя это достоверно не установлено⁹⁴.

Весьма показательно и то, что на съезде присутствовал представитель мюнхенского общества «Ауфбау» («Возрождение») М.Е. Шейбнер-Рихтер, который обратился к участникам съезда 29 мая со словами: «Только при совместной работе России и Германии и мирном сожительстве этих стран с другими народами возможно их возрождение»⁹⁵. Столь яркий сюжет не остался незамеченным у противников монархического съезда в Рейхенгалле. После этого мало кто в эмиграции сомневался в германофильских настроениях в среде монархической эмиграции.

Не стоит забывать, что большую роль во взаимоотношениях между монархистами играли и немецкие правые, которые имели реальные шансы вернуться во власть в этот время. Только вот насколько эта роль была большая? Поэтому было важно присутствие на съезде и представителей общества «Ауфбау», а также соответствующая реакция со стороны немецких периодических органов. Остаются совершенно непонятными отношения между консерваторами двух стран. Данные ОГПУ за 1921 год сообщают, что между немецкими и русскими правыми в Германии устанавливаются прочные связи. В частности, в сводке Иностранного отдела ОГПУ значатся граф Эрнст фон Ревентлов⁹⁶, граф Куно фон Вейстарп⁹⁷, генерал Э. фон Людендорф⁹⁸, генерал М. Гофман⁹⁹, граф Р. фон дер Гольц¹⁰⁰ и другие¹⁰¹.

Но было ли так сильно влияние немецких правых на русских монархистов? Было ли у них что-то общее?

Чтобы ответить на этот вопрос, важно понимать один крайне важный момент. Следует разделить русскую эмиграцию на тех, кто воевал во время Гражданской войны в составе Добровольческой Армии и ВСЮР, а также на тех, кто составлял другие очаги сопротивления большевикам. Русские люди в годы братоубийственной войны не столь большую роль уделяли вопросам сотрудничества с кем-то ради достижения успеха. В данном случае вопрос не о тех, кто возглавлял, а тех, кто подчинялся. Для обычного человека или члена вооруженных формирований было важно достижение главной цели — прекращение гражданской войны и переход к мирной жизни. Для политиков мир выглядел несколько сложнее. С самого момента создания Алексеевской организации (в будущем Добровольческой армии) ее руководство в лице генерала М.В. Алексеева, А.И. Деникина и Л.Г. Корнилова разработало определенную политическую программу. Ее основой стала идея о том, что будущая Добровольческая армия отстаивает идеи Единой Великой Неделимой России, а в соответствии с этим положением считает себя Русской Армией, которая борется как против узурпаторов власти в Петрограде, так и против тех, кого направляет на территорию России руководство Тройственного Союза — а именно немцев, австро-венгров, турок-османов, болгар и других. К тому же именно белогвардейцы последовательно отстаивали позицию верности международных договоренностям, которые имели место до 25 октября 1917 года, и не отказывались от своих обязательств перед странами Антанты. Казалось бы, как может отдельная армия, которая в силу объективных обстоятельств не способна отстаивать за всю Россию данную позицию, стараться следовать букве письменных договоров? А именно это и старалось делать руководство Добровольческой армии, а впоследствии и Верховное правительство под руководством А.В. Колчака, который пришел к власти в ноябре 1918 года в ходе государственного переворота в Омске. Доходило до того, что после этого переворота у русской контрреволюционной белогвардейской оппозиции появились аргументы в пользу дипломатического признания власти А.В. Колчака. По сути, если бы это правительство было признано хоть одной западной державой, это давало бы право представителям российского правительства отправлять своих представителей на Версальскую мирную конференцию с целью подвести итоги Первой мировой войны. Для этой цели и вовсе был предпринят ряд дипломатических шагов. Назначенный в качестве министра иностранных дел глава российской дипломатии в годы правления Николая II, С.Д. Сазонов и вовсе хотел найти наибольшее количество точек соприкосновения со странами Запада. В январе 1919 года правительством А.В. Колчака создается Русская политическая делегация во главе с бывшим председателем Временного правительства князем Г.Е. Львовым, чтобы представлять интересы России на конференции. Несмотря как на моральное одобрение действий своих солдат-интервентов, так и общее удовлетворение от действий заговорщиков, приведших А.В. Колчака на его место, ни одна западная держава не торопилась с дипломатическим признанием¹⁰². Уехавший в конце 1918 года с берегов Крыма, Великий Князь Александр Михайлович, внук Николая I, прибыл в Париж с той же целью — предпринять всевозможные усилия с целью представлять интересы России на мирной конференции. Он написал позднее в своих воспоминаниях: «Я отправился в Версаль с докладом по положению в России… Я хотел переговорить с Клемансо до открытия мирной конференции, хотя представители союзных держав, которых я встретил в Константинополе и Риме, проявили весьма ограниченный интерес к действиям… носителей “трудных русских имен”»¹⁰³. И вот таким образом, лишь слушая представителей русских дипломатических миссий во Франции, западные державы решили оставить Россию без права подойти к плодам своей победы¹⁰⁴.

Но одержав победу над немцами в мировом масштабе, антибольшевистское сопротивление одержало победу и на своих собственных пространствах. Контролировавшие Украину, западную Белоруссию, страны Прибалтики, Финляндию и др. регионы после Брест-Литовского мира 1918 года, немцы в ноябре 1918 года вывели свои войска из этих регионов, пусть даже и не все. Созданный как раз после этих событий союз ВСЮР фактически получил полный контроль над регионами Юга России и совершил реванш на освобожденных территориях. Однако, в более раннее время, немцы и в гражданское противостояние в России внесли свою негативную лепту. Для достижения победы над большевиками, фактически на немецкие деньги и под влиянием немецких вооруженных сил, на Юге России были созданы две армии, которые по своей политической принадлежности относились к монархическому лагерю. Были созданы Южная и Астраханская армия. Несмотря на то, что они не внесли никакого существенного вклада в противостояние, сам факт их появления, монархические лозунги и иные внешние атрибуты заставляли как-то «по-особому» относиться к этим образованиям. Мало того, что это накладывало на антибольшевистский лагерь определенные идеологические штампы, так еще и посредничество немецких войск сыграло свою роль. Таким образом, получается следующее любопытное явление: Германия как оказывала негативное влияние на добровольческие формирования, не давая им выполнять возложенные ими самими на себя политические и военные задачи, так и вбивала клин между русскими военачальниками, которые возглавляли Добровольческую армию и армию фактически независимого Всевеликого Войска Донского под руководством П.Н. Краснова.

Уход немцев с Юга России изменил соотношение сил в регионе в пользу вновь созданных Вооруженных сил Юга России во главе с А.И. Деникиным, но породил множество слухов о степени влияния немцев на русских людей.

В этом смысле события уже эмиграции принимают совершенно иной окрас. Ведь на территории Германии в 1921 году проводился первый после революции «правый съезд», а участие немецких политиков здесь трактовалось неоднозначно.

Следует обратить внимание, что немецкие правые находились в этот период в достаточно двойственном положении. Среди наиболее влиятельных правых сил выделялись консервативные клубы и партии. Среди них следует выделить Германскую (Немецкую) народную партию (ГНП или ННП), которая «объединяла в своих рядах правое крыло национал-либералов,… которое не желало отказываться от своего анннексионистсского военного национализма и решительно отвергало Веймарскую конституцию», однако участвовало и в правительстве К. Ференбаха в 1920 году. Другой наиболее влиятельной партией являлась Немецкая национальная народная партия (НННП), «которая с 1919 года объединила консервативных противников демократического национального государства разнообразных направлений. Наряду с монархизмом базисом этой партии был позднеимпериалистический национализм», резко противопоставляющая себя социал-демократам¹⁰⁵. Именно ее лидером являлся граф К. фон Рейстарп в середине 1920-х гг. Идеологические особенности русских и немецких правых в определенной степени совпадают. Для германских правых, в общем и целом, было характерно непринятие парламентарной модели власти, которая была установлена в конституции 1919 года. Кроме того, в то время правые в Германии находились в ситуации идеологического тупика, некоторые партии из которого выходили на основе модели «консервативной революции». Среди немецких партий наиболее демократичной являлась католическая Партия Центра, созданная еще в декабре 1870 года. По оценкам специалистов, ее нельзя считать однозначно национально-демократической, она стояла на позициях великогерманской государственной модели, однако являлась до второй половины 1920-х гг. носительницей «конституционного компромисса». Периодически она вступала в коалиции с Баварской народной партией¹⁰⁶, а также с СПГ и другими¹⁰⁷.

Нужно с определенной долей скепсиса подходить к данным о связях между русскими и немецкими правыми. Главными источниками по этому вопросу остаются лишь сводки Иностранного отдела ОГПУ. Стоит предполагать, что с одной стороны поиск союзников и униженная национальная гордость заставляли правых искать союзников в том числе и в стане бывших врагов. С другой же стороны, вероятно, не стоит переоценивать эффект данных взаимоотношений как исключительно антисоветский. Во всяком случае, пока не выявлены даже общие направления данных взаимоотношений, об отдельных особенностях говорить даже не приходится.

Столицей же русских правых в Германии стоит считать Мюнхен (Бавария). В 1921 году «Мюнхен был средоточием русской эмигрантской аристократии и офицеров гвардии… там устроилось до 350 русских. Сейчас же были организованы церковь и монархическое объединение. Временно там был Высший монархический совет, возглавляемый А.П. Крупенским и Марковым 2-м», — так вспоминал о политической окраске Баварии будущий начальник канцелярии Главы Дома Романовых, капитан 2-го ранга Г.К. Граф, который проживал в Мюнхене в пансионе «Модерн»¹⁰⁸.

Реакция на решения съезда в Бад-Рейхенгалле была неоднозначной. Н.В. Савич, который в это же самое время являлся участником Съезда Русского Национального объединения в Париже¹⁰⁹