Триумф броненосцев. «До последнего вымпела»

Даже самый экзотический пейзаж за окном поезда начнет надоедать очень быстро, будь то горы, будь то джунгли, будь то море, горы и джунгли, сменяющие друг друга. А уж если это поля и леса, через которые в основном пролегала Транссибирская магистраль, а после Волги степи, тайга и болота, то к началу второй недели пути смотреть в окно совершенно не приходило в голову. «Развлечением» могли быть только мосты через реки и тоннели. Василий с женой вполне конкретно маялись от скуки. Уже и наболтались друг с другом и о серьезном, и просто так, читать под стук колес даже очень интересные книги также изрядно поднадоело, «променад» по коридору вагона тоже развлекал не очень. В общем — тоска зеленая.

Даже радости всесокрушающей и торжествующей юности в отдельном купе потихоньку становились не столь эмоциональными. Хотя, конечно, взрывы эмоций периодически случались:

— Оленька, какая ты у меня все-таки трогательная женщина!

— И чего это во мне трогательного? Я похожа на кисейную барышню?

— Да Боже упаси! Ты натуральная амазонка. Вот только тебя все время хочется ТРОГАТЬ. За все места! Чем я и собираюсь заняться.

— Руки прочь! Ай! Лейтенант, я пожалуюсь вашему начальнику!..

Дальнейший сюжет фантазия читателя дорисует сама…

Но вряд ли кто попробует утверждать, что только таким образом можно коротать время на протяжении трех недель.

Редким развлечением были сколь-нибудь длительные остановки, когда можно было выйти из вагона и прогуляться по перрону или даже в окрестностях вокзала.

Нет, самих остановок после Урала было предостаточно, даже значительно больше, чем хотелось бы: чуть ли не каждые пятьдесят верст поезд останавливался на час-другой на какой-нибудь заштатной станции или разъезде. Но, согласитесь, что это не те места, где можно развлечься в долгом пути. Отдыхом можно было назвать только стоянку в сколько-нибудь крупном населенном пункте, где на вокзале имелся хотя бы буфет, а перрон не представлял из себя просто участка утоптанной земли.

Кстати, именно в такой ситуации, в Иркутске, у Василия появился повод задуматься над проблемами, которые его ожидали на службе.

— Ну конечно, господам офицерам за эту войну крестов понавешают. И георгиевских, и всяких. А нам и деревянных может не достаться. Похоронят в одной общей яме после боя какого-нибудь… — лейтенант совершенно случайно услышал разговор двух мобилизованных солдат, отправлявшихся, вероятно, в Маньчжурию и не заметивших находившегося рядом офицера.

— Ну да. Им-то зачем о мире договариваться — их, господ, война кормит, а меня от семьи, от хозяйства оторвали, чтобы в китайской земле непонятно за что зарыть…

Василий не стал ни одергивать «политиканствующих» солдат, ни дослушивать их разговора. По пути к вагону он вдруг подумал о том, что должны чувствовать его матросы, которые прошли через войну, через ад Цусимского пролива, ждущие мира и зачастую предвкушающие свое возвращение в родную деревеньку… А тут снова воевать. Потому что «господа не договорились». Ведь даже он, офицер, был уверен, что мирные переговоры закончатся именно миром. Ан нет! И теперь большинство матросов, если не все они, будут чувствовать себя обманутыми. Будут! А ведь их нужно как-то заставить воевать, воевать не хуже, чем раньше.

Вернувшись в купе, лейтенант поделился тревогами с женой, и реакция Ольги была совершенно неожиданной для молодого офицера:

— А чего ты ожидал, Вася? Ты совершенно напрасно ждешь от меня осуждения этих солдат или твоих матросов — я их прекрасно понимаю и разделяю недовольство тех, кто должен рисковать своей жизнью в этой войне. Не обижайся, мой родной, но я женщина. И для меня твоя жизнь значительно дороже, чем Корея и Китай, вместе взятые.

— Но подожди! Ведь честь России…

— Нет, это ты подожди. Не перебивай меня. Я все понимаю — ты офицер. Герой. Мне очень приятно идти рядом с тобой и видеть, как люди с восхищением смотрят на твои ордена. Ты служишь благородному делу — защищаешь Родину. Я горжусь тобой, Васенька, но ты бы знал, как мне страшно, когда вдруг приходит мысль, что ты можешь не вернуться с моря в этой войне. А я ведь дочь офицера. И жена офицера. И совсем неглупая девочка. Я понимаю, что ваша профессия — воевать за Россию, когда это потребуется. А матери и жены солдат и матросов — они что думают об этой войне, по-твоему? Ведь не Наполеон же топчет русскую землю, правильно? Где-то на краю света «господа» что-то не поделили. И из-за этого русские женщины будут терять навсегда своих самых близких мужчин? Мужей, отцов и сыновей?

— Эх, Олечка, — Василий приобнял явно разволновавшуюся от своей речи девушку, — я, бывало, тоже так раньше думал. Но мы, мужчины, на то и мужчины, чтобы встречать врага еще там, где он не может до вас, женщин и детей, дотянуться. Вот недобили Наполеона в италиях и австриях, так пришлось его в Москве встречать. Мы же не где-нибудь в Южной Африке или Америке сражаемся. И если японцы, как они утверждают, собрались строить Великую Азиатскую Империю вплоть до Уральских гор, то лучше уж встретить их где-нибудь в Китае, чем во Владивостоке, Иркутске, а то и, не дай Бог, Москве…

Но, кажется, жену Василий не убедил. Снова потащились нудные дни пути. Поезд по-прежнему шел «спотыкающимся аллюром»: час ехал — два стоял. Но все когда-нибудь заканчивается, сначала замелькали горы, потом открылся Байкал и, так как Кругобайкальская железнодорожная ветка уже была закончена, пересекать озеро на одноименном с ним пароме не пришлось. Проведя в пути почти месяц, Василий с Ольгой наконец ступили на перрон Владивостокского вокзала.

Встречавший друга мичман Денисов обменялся энергичным рукопожатием с Соймоновым, после чего, представившись, преподнес Ольге букет цветов и церемонно приложился к ее ручке.

— Насчет квартиры не беспокойтесь — все сделал в лучшем виде: и от порта недалеко, и район приличный, и цена не особо высокая, — поспешил ответить на еще не заданный вопрос ревизор «Пересвета», прекрасно понимая, что в первую очередь волнует его друга.

— Спасибо тебе огромное, Володя, я твой должник!

— Ладно тебе, ты бы для меня сделал то же самое, ведь так?

— Разумеется, но все же…

— Да перестань! — Денисов вдруг лукаво посмотрел на лейтенанта. — А ты больше ничего интересного вокруг не заметил?

— Рад приветствовать тебя, Василий Михайлович! — подошел к молодым людям улыбающийся капитан второго ранга с черной повязкой на левом глазу.

— Александр Васильевич! — задохнулся от неожиданности Соймонов. — Вы живы!

Василий со всей юношеской непосредственностью обнял любимого командира, раскрывшего объятия.

— Ай! — скривился Колчак. — Василий! Тебя не устраивает, что я жив? Хочешь доделать то, что не смогли японцы?

— О Господи! — испугался лейтенант. — Извините ради Бога! Совсем забыл… Вернее, не подумал… Вернее…

— Да хватит уже, — усмехнулся кавторанг, потирая левое плечо, — понятно, что не хотел. И, честно говоря, несмотря на боль, даже приятно, что не забыл меня и не загордился.

— О чем вы говорите, Александр Васильевич?! — попытался обидеться Соймонов…

— Может, в конце концов представишь меня своей супруге?

— Ох! Простите, пожалуйста! Моя жена, Ольга Михайловна. А это Александр Васильевич Колчак — мой первый командир. Помнишь, Оленька, я тебе писал, рассказывал о нем…

— Очень приятно, — протянула руку Ольга, — Василий действительно рассказывал о вас очень много хорошего.

— Александр Васильевич, — вмешался в разговор Денисов, — разрешите я пока распоряжусь насчет багажа? А вы пока побеседуете…

— Разумеется, — кивнул Колчак.

— Спасибо, Володя. Буду очень благодарен, — поддержал Соймонов. — Действительно… Ну, сам понимаешь…

— Да все понимаю, не беспокойся, — улыбнулся мичман и пошел к багажному вагону.

— Сударыня, — слегка поклонился Колчак, — очень рад знакомству с вами. Василий никогда не рассказывал, что у него есть такая очаровательная невеста. А то, что вы решились последовать за мужем на войну… Примите мое восхищение не только вашей красотой, но и мужеством. Черт!.. Ой! Извините моряка за чертыханье, но «мужество» по отношению к вам… Не найду подходящего слова…

— Оставьте, я прекрасно поняла, что вы хотели сказать. Мне очень приятно было это услышать. Благодарю вас. — Ольга слегка раскраснелась от комплиментов, ей было действительно приятно, но хотелось все-таки сменить тему.

— Александр Васильевич, — весьма кстати встрял в разговор Соймонов, — а вы-то как здесь оказались? Я очень рад вас видеть, но не могу понять как, будучи интернированным, вы смогли попасть во Владивосток.

— Да все просто и банально — дал подписку о неучастии в войне и во время перемирия на нейтральном пароходе — сюда. Увы, послезавтра уезжаю на Черное море. В штаб. Должности на судах для меня теперь… Ну, сам понимаешь — не пиратским же бригом мне теперь командовать с одним-то глазом.

— Думаю, что любой командир броненосца был бы рад получить такого старшего офицера, как вы.

— Увы. Начальство решило по-другому. Да и подписка эта… У меня есть только одно слово. И я его дал. Освобожу от обязанностей хоть одного офицера-черноморца, среди них, после вашей победы, немало желающих поучаствовать в войне, — немного грустно улыбнулся бывший командир Василия.

Повисло неловкое молчание, которое почти сразу нарушил вернувшийся Денисов.

— Все готово, багаж грузится, пока дойдем до извозчика, уже можно будет ехать.

— Ну что же, — Колчак козырнул Ольге и протянул руку Соймонову, — очень рад был познакомиться с вами, сударыня, и увидеть тебя, Василий Михайлович. Удачи тебе в войне. Да минуют тебя вражеские снаряды! Даст Бог, еще свидимся.

— До свидания, Александр Васильевич, — с чувством пожал протянутую руку лейтенант и улыбнулся. — А свидимся обязательно, я, как оказалось, везучий.

— А ну-ка сплюнь быстро, — сердито шлепнула Ольга мужа по плечу, — нашел время хвастаться!

Василий не посмел ослушаться супругу и немедленно сымитировал плевки через левое плечо.

Простившись с кавторангом, молодежь отправилась к экипажу. Багаж весь поместился в отведенном ему месте, не пришлось даже ничего брать с собой на сиденья.

— Здесь совсем недалеко, если бы не багаж — минут за пятнадцать бы дошли, — мичман, пожалуй, даже слегка рисовался перед Ольгой, разыгрывая роль местного «белого охотника», но это было вполне понятно и простительно для все-таки еще очень молодого человека.

Василий слегка усмехнулся в реденькие усы и не стал мешать другу производить впечатление на свою жену.

Пока коляску трясло по дороге, Соймонову вдруг пришла в голову мысль о том, сколько счастья… Да-да, именно счастья принесла ему эта война. Василий просто внутренне ужаснулся своим мыслям о том, что война может приносить счастье хоть какому-нибудь честному человеку. Но факты били наотмашь: не будь тяжело ранен в том бою под Артуром Колчак — не видать Василию ни Георгиевского креста, ни лейтенантских эполет, ни свадьбы с Ольгой (во всяком случае в обозримом будущем). Не погибни Дмитриев в бою, и не было бы должности старшего офицера…

Черт! Ведь он не хотел карабкаться к своему счастью по чужим костям! Ведь само так вышло! Просто честно выполнял свой долг. Ведь разве думал о карьере, когда заменил на мостике тяжело раненного командира? — Нет и еще раз нет! Неужели в бою можно думать о том, чем тебя за это наградят? И ведь не думалось!

Василий окончательно запутался в своих мыслях. Вероятно, это отразилось и на его лице, потому что Ольга вдруг окликнула мужа:

— Василий Михайлович! Вернитесь к нам! Что за черные думы вас посетили?

— Ой! Простите — задумался, — очнулся лейтенант и виновато посмотрел на жену и друга.

— Такое впечатление, что задумался ты о геенне огненной, — не преминул поддеть Денисов.

— О войне, Володь, — не принял шутливого тона Соймонов.

— Ах, в этом смысле… — Денисов тоже стал серьезным. — Война, Василий, — наша профессия. И о ней, по моему глубокому убеждению, нужно говорить на службе. А иначе мы с тобой с ума свихнемся. Я сейчас не на броненосце, а в обществе друга и очаровательной женщины. И говорю о том, что мне приятно и интересно. Мы с тобой обязаны думать о победе над врагом, и это правильно. И, смею тебя уверить, в бою или перед боем все мои мысли только об этом…

— Я тоже согласна с Владимиром Сергеевичем, — вступила в разговор Ольга. — Вам, конечно, мнение женщины не особенно ценно, но в самом деле служба службой, а вне ее нужно быть просто человеком, с простыми человеческими желаниями и проблемами.

— А я что, возражаю? — Василий почувствовал себя противопоставленным любимой и другу. — Черт побери! Вы мне дали хоть слово вставить? Я…

— Приехали! — оборвал лейтенанта Денисов. — Потом доспорим. А сейчас выгружаемся и устраиваемся на месте.

Квартирка была в самом деле неплоха: две уютные меблированные комнатки на первом этаже двухэтажного дома и остальные помещения по стандарту — прихожая, ванная, уборная, кухня. Конечно, ее нельзя было сравнить с квартирой Капитоновых на Васильевском, но молодым супругам было достаточно и этого, тем более что Соймонову предстояло почти безвылазно находиться на корабле, а пока еще Ольга сумеет нанять прислугу. В одиночку управляться с уборкой обширных апартаментов, готовкой, покупками и прочим молодой женщине явно было бы не под силу. Тем более планировалась еще и работа в госпитале.

Хозяйка дома, Антонина Федотовна, миловидная сорокалетняя дама, весьма радушно приняла новых жильцов. Тем более что это радушие было «подогрето» оплатой за три месяца вперед.

Соседями, которые не преминули заглянуть познакомиться, когда новоселы хлопотали, устраиваясь в квартире, оказалась семья штабс-капитана Гусева из крепостной артиллерии: миниатюрная брюнетка Александра Игоревна с пятилетним сыном Сережей. Сам глава семьи был на службе. Появление соседей было для Гусевой приятной неожиданностью, и женщина любезно предложила вновь прибывшим свою помощь в обустройстве на новом месте.

Как бы разумно и уютно ни была расположена мебель в квартире, заселяющаяся в нее женщина всегда найдет несообразности и немедленно начнет эту самую мебель переставлять по-своему. А когда рядом есть еще одна представительница прекрасного пола, с которой можно посоветоваться…

Ольга не являлась исключением, она, как и все женщины, была «дочерью Евы». Денисов достаточно быстро отбыл на броненосец, сообщив, что катер будет ждать в шесть часов вечера. Василию вместе с нанятым за двугривенный дворником пришлось ворочать кровать, сервант и прочую обстановку квартиры на протяжении без малого еще двух часов.

Имеющиеся занавески Соймонову тоже не устраивали, но, на счастье для лейтенанта, других пока не имелось и замена была отложена на потом, когда будет возможность подыскать соответствующую ткань.

Как бы ни хотелось расставаться, но Василий должен был к вечеру прибыть на «Пересвет». Намека на этот факт оказалось достаточно для соседки, и она, тактично сославшись на дела, поспешила удалиться вместе с парнишкой, который уже успел изрядно подпортить нервы Соймонову, регулярно пытаясь помочь в перемещении тяжелых предметов по квартире.

— Ну вот, Оленька, мне пора, — грустно посмотрел лейтенант на жену, — и даже не знаю, когда смогу снова сюда заглянуть. Придется нам поскучать…

— Знала, на что шла, когда за моряка замуж выходила, — попыталась пошутить Ольга, — Пенелопе и подольше ждать приходилось. Иди уже, вижу, что весь на нервах.

Супруги обнялись и все равно еще несколько минут не могли оторваться друг от друга.

— Все, Вась, иди, — наконец положила конец затянувшемуся прощанию Ольга.