Диалоги, которых не было

После трёхчасового бдения у дисплея ноутбука я долго не мог заснуть. Что будет с нашей культурой? Есть ли шансы на возрождение или все попытки что-то изменить обречены на неудачу? Размышления, продолжавшиеся где-то на грани бодрствования и сна прервал странный звук, чем-то похожий на шелест листьев на деревьях или трепыханье занавесей на окне. Открыл глаза, и вот что я увидел. Передо мной стоял некто в чёрном сюртуке, каких давно уже не носят, лица я не разглядел, но он сам представился:

— Фридрих Ницше. Надеюсь, тебе это имя что-то говорит.

— Ну да! — на более внятный ответ я оказался не способен, ведь не каждый день меня навещают такие знаменитости.

— Вижу, тебя удивляет мой визит, но дело в том, что с недавних пор я получил возможность читать чужие мысли, — тут он скорчил презрительную рожу, видимо, был недоволен тем, что прочитал, и тут же пояснил причину недовольства: — Твои сомнения относительно перспектив возрождения культуры меня крайне огорчили.

— Но вы же сами писали, что"культура — это лишь тоненькая яблочная кожура над раскалённым хаосом". Можно ли в таких условиях её сберечь, не говоря уже о том, чтобы сделать лучше. Или вот ещё:"Совокупность ощущений, знаний, опытов — словом, вся тяжесть культуры настолько возросла, что чрезмерное раздражение нервных и умственных сил является всеобщей опасностью; более того, культурные классы европейских стран сплошь неврастеничны, и почти каждая более многочисленная семья в них в лице одного из своих членов приблизилась к безумию".

Он покачал головой, словно бы признавая, что был не прав или, по крайней, не вполне ясно выразил свою мысль:

— Мои умозаключения сделаны более ста лет назад, и я надеялся, что за прошедшее время что-то изменилось к лучшему. Ну и потом, не стоит все мои слова воспринимать всерьёз. На меня тогда повлияло расставание с любимой Саломе.

Ох, уж эти женщины! Вот до чего могут довести философа. Неужто все его труды следует подвергнуть переосмыслению, а то и вовсе сдать в утиль? Поэтому я продолжал настаивать:

— Но вы же очень точно описали причины кризиса культуры, — и дальше процитировал отрывок из его книги: — Преступные люди отодвигают общество на более низкую ступень культуры, чем та, на которой оно находится: они влияют регрессивно. Стоит только вспомнить о тех орудиях, которые общество создаёт и поддерживает ради самозащиты — искусную полицию, тюремщиков, палачей; причём не следует забывать и публичных обвинителей и адвокатов. Всё то же самое мы наблюдаем и сейчас.

— Весьма прискорбно, если так. Самое обидное, что сколько ни кричи об этом хоть на каждом перекрёстке, никто не обратит внимания. И только один из сотни, может быть, прислушается к твоим словам, да и то не всякий их поймёт. Причина в том, что люди озабочены тем, как заработать на пропитание своей семьи, а состояние культуры их нисколько не волнует. Именно поэтому все жужжат и суетятся, как пчёлы и осы. Эта подвижность так велика, что высшая культура не может уже пожинать своих плодов — времена года как бы слишком быстро следуют друг за другом. И в результате наша цивилизация рискует перейти в новое варварство.

Сомнения сомнениями, однако надежда умирает последней, поэтому я пытаюсь возразить:

— Но есть же люди, которые пытаются спасти культуру от вырождения. К примеру, поэты и писатели…

— Ой, не смеши! Да посмотри ты внимательно на них и тогда поймёшь, что это сплошь воры, плагиаторы! Ни одной оригинальной мысли в голове, всё позаимствовано из чужих произведений. А журналисты… Они выблёвывают свою желчь и называют это газетой. В погоне за сенсацией родную мать могут продать!

— Вы преувеличиваете. Конечно, в семье не без урода, но…

Он не позволил мне договорить:

— Да нужно быть слепцом, чтобы не видеть, куда катится литература! Все эти писаки не более, чем шуты гороховые, помешанные на жажде славы и богатства. Ну вот и ты… Был у тебя один замечательный роман, а что потом? Ты стал писать на потребу незрелой части публики.

Я пытаюсь защищаться, хотя понимаю, что он в чём-то прав:

— Не все же способны читать философские трактаты. Приходится важные мысли излагать в доступной форме.

— Но что толку от детективных романов и мелодрам? Это не более, чем одноразовое чтиво — прочитал и напрочь всё забыл. Ну а твои якобы важные мысли в итоге оказываются на помойке! Проснись и напиши что-нибудь значительное, на это ты вполне способен!

— Если я напишу большой роман, что-то вроде «Братьев Карамазовых», никто не станет это моё творение читать. Ну разве что старичьё, мои ровесники, истосковавшиеся по той литературе, которой в прежние времена славилась Россия.

Он задумался — то ли не знал, чем возразить, то ли искал какое-то решение. Затем помотал головой, словно бы признавая поражение, и молвил:

— Пожалуй, без психоаналитика нам не обойтись.

Тут в темноте что-то замерцало, и передо мной явился Фрейд, тот самый, собственной персоной.

— Я слышал, о чём тут говорили, и вот вам моё мнение. Ницше прав! Причина всех нынешних невзгод человечества в том, что индивид невротизируется, не в силах вынести давление нынешней культуры на психику, на свой организм.

В научных терминах я не силён, поэтому ожидаю разъяснений:

— Что вы подразумеваете под невроти…?

Дальше не смог выговорить, а Фрейд, словно бы не слыша моих слов, перескочил на тему о правах человека:

— Дайте человеку жить, как он хочет! Конечно, если при этом он не нарушает закон. А мораль нынешнего общества способна довести людей даже до безумия!

— Но, если наплевать на мораль, во что же превратится культура? Страшно себе представить!

Фрейд только замахал руками:

— Вы не там ищете. Вера в то, что культура является панацеей от всех бед, залогом процветания человечества — это пагубное заблуждение, предрассудок. Прежде всего надо ликвидировать разруху в головах, только тогда появится какая-то надежда на возрождение культуры.

Я опять не понимаю:

— Вы о хирургическом вмешательстве, лоботомии?

— Я бы не советовал доводить идею до абсурда, — Фрейд насупился, словно был оскорблён моими подозрениями, но после короткой паузы продолжил: — Речь идёт о том, чтобы освободить личность от нравственных запретов, которые сложились в обществе. Ваше Эго вынуждено подчиняться, а вот «второму Я» на все эти запреты наплевать, и в результате возникает внутренний конфликт, чреватый разрушением вашей психики.

Раньше такая мысль мне в голову не приходила, поскольку жил с alter ego в полном согласии, хотя и тут не обошлось без нервотрёпки. Однако никакой разрухи я не замечал, разве что в последнее время… Вот потому и задал свой вопрос:

— Так что же с нами будет?

— Взять на себя роль пророка мне не хватает смелости, увы. Я даже готов принять упрёк в том, что не в силах принести вам никакого утешения.

Сказав это, он вслед за Ницше растворился в полутьме. Близится утро, и время призраков вот-вот закончится, они опять возвратятся в небытие, так и не подсказав: то ли мне смириться с тем, что происходит, то ли написать сатирический роман. К счастью, Ницше немного обнадёжил… Но только я повернулся набок и закрыл глаза, как снова слышу чей-то голос:

— Влад! Да перестань ты заниматься ерундой! Я воздержусь от искушения наметить слишком отдаленный период времени, но предельно очевидно, что в умственной жизни искусству уготовано очень скромное место.

— Но если влияние искусства упадёт ниже плинтуса, во что же превратится наша жизнь?

Сказал и только после этого открыл глаза. И вот что вижу — передо мной сам Макс Нордау! Стоит в углу комнаты, потрясая седой бородой и размахивая кулаками.

— Во всём виноваты новаторы, последователи психопатически модных течений в искусстве и литературе. Не будучи сами психически больны, они близки к сумасшествию, поскольку пытаются удовлетворить болезненные свои наклонности не ножом или динамитом, а пером или кистью. Бесполезно им доказывать, что увлекаются ерундой, они этому просто не поверят. А в результате искусство может возвратиться к уровню каменного века.

Никак всё же не пойму, что нужно делать. Один говорит: «пиши!» Другой твердит о необходимости снятия нравственных запретов. А третий катит бочку на новаторов… То есть все недовольны состоянием искусства и культуры, но каждый из философов по-своему. Могли бы между собой договориться прежде, чем пудрить мне мозги. На этой счастливой мысли и заснул…

Ну а приснилось мне что-то ещё более нереальное, чем беседа с Ницше или Фрейдом — приснилось, будто я стал свидетелем встречи президента России с Михаилом Булгаковым.