Марго

Марго не спалось. Не сумев побороть бессонницу, она взяла с полки книгу. Буквы и слова проносились перед глазами единой бегущей строкой, но голова была занята совершенно другим. Мысли все время возвращались к Максиму.

Его появление вызывало у нее противоречивые чувства. Печальный опыт неудавшихся отношений уже не причинял боль: ей удалось стереть из памяти то ужасное предательство, — но и к новым связям она совершенно не стремилась. Тем удивительнее оказалось то, что творилось сейчас у нее в душе.

Максим ворвался в ее жизнь настолько стремительно, что казалось, будто так и должно быть. И, что удивительно, в его присутствии она не испытывала ни малейшего дискомфорта — наоборот, рядом с ним ей было очень уютно. Он не стремился показаться лучше, чем есть, не хвастал и не льстил — и это вызывало симпатию. А еще было забавно наблюдать, как Максим старательно скрывал свое внимание к ней, тем самым делая его еще заметнее. Не прошло и пяти минут после того, как ребята подсели к ним за столик, а Лариса уже шепнула ей на ухо: «Ну вот и все, подруга, дождалась ты своего принца».

Что и говорить, у каждой пары отношения развиваются по-разному. У них с Максимом так. Быстро.

Удивительно? Конечно, удивительно. Разве можно влюбиться так скоропалительно? Всего один танец, один вечер, одна ночь, проведенная на улицах города, — и этого оказалось достаточно, чтобы все стало понятно…

В комнату вошла мама.

— Можно, доченька?

— Конечно, мам! — Марго отложила в сторону бесполезную сейчас книгу.

— Увидела свет, думаю, дай зайду. — Мама присела на край кровати. — Ты куда это после застолья умчалась?

— Мам, скажи, а бывает так, что люди всего один раз встречаются и сразу влюбляются? — пропустив мимо ушей вопрос матери, задала Марго свой.

Мама улыбнулась и обняла ее.

— Уверена, что бывает.

— И по-настоящему?

— Как ты считаешь, у нас с папой по-настоящему?

— У вас очень по-настоящему, — подтвердила Марго, прижимаясь к матери. — А вы что, сразу полюбили друг друга?

— Пожалуй, сразу. Только мы это никогда не обсуждали. Ведь между нашей первой и второй встречей прошло целых три месяца.

— Значит, на самом деле бывает, — мечтательно произнесла Марго, поцеловав ее в щеку.

— Бывает, бывает, — закивала мама и спросила: — А как его зовут?

— Максим, — произнесла Марго и спохватилась: — Кого «его», мам? Нет никакого «его» пока.

Но было уже поздно: мамам в таких случаях все сразу становится ясно. Будто бы что-то вспомнив, она изумленно приподняла брови и произнесла:

— Удивительное совпадение! Скажи-ка, ты читала дневник моей прабабушки?

— Какой дневник? — пытаясь сообразить, о чем идет речь, спросила Марго и отрицательно покачала головой.

— Подожди. Я сейчас принесу.

Мама вышла в гостиную и через пару минут вернулась, держа в руках старую жестяную коробку. Сев рядом, она протянула ее дочери.

— Это то немногое, что осталось в нашей семье с дореволюционных времен, — пояснила она. — Держи. Думаю, тебе будет интересно.

Марго взяла в руки семейную реликвию, аккуратно приподняла крышку и заглянула внутрь. Сверху лежал старый блокнот в толстой кожаной обложке с золотым тиснением. Марго аккуратно достала его, положила рядом с собой на одеяло и стала рассматривать остальные вещи.

Сначала она взяла в руки веер — старинный атласный веер на перламутровом остове со свисающей шелковой кистью. Марго раскрыла его и с изяществом аристократки помахала на себя. И вдруг вокруг все ожило! Ей внезапно представилось, будто она на роскошном балу: в зале светло, играет музыка, а вокруг нее столпились офицеры…

Она положила веер обратно и вынула из коробки неплохо сохранившийся перочинный нож с несколькими лезвиями и накладкой из натуральной кости на рукояти. Повертев его в руках, Марго разглядела надпись: Robert Klaas Solingen.

Следующим предметом было зеркальце в металлической оправе с фигурной ручкой, чуть потускневшее от старости. Марго посмотрелась в него, и ей показалось, будто она видит себя сквозь пыль ушедших времен… Зато на обороте сохранилась замечательная цветная картинка, на которой была изображена пасторальная сцена свидания барышни с пастушком. Глядя на эту дамскую безделицу, становилось понятно, как раньше относились к подобным вещам: их не делали на конвейере, а изготавливали штучно, с душой — и смотреться на себя в такое зеркальце было настоящим удовольствием.

Внизу, на самом дне коробки, лежала пара офицерских погон, перехваченных суровой нитью. Марго бережно взяла их в руки и вопросительно посмотрела на мать.

— Это полковничьи. После революции прадедушке пришлось их снять, — объяснила она. — Еще были медали и ордена, но их сохранить не удалось: во время блокады бабушка обменяла их на хлеб.

Марго убрала все обратно в коробку и с интересом раскрыла блокнот, а мама, поцеловав ее в макушку, тихонько вышла из комнаты.

Дневник

Мы шли едва заметной тропой, тянувшейся по неширокой долине между скал. Яркое солнце поднялось уже довольно высоко, и пришла пора подыскивать место, где можно спрятаться от дневной жары. Последние капли воды в единственном бурдюке закончились накануне вечером, во рту пересохло, и мы мечтали лишь о том, как утолить мучившую нас жажду. Вчера вечером мы услышали топот копыт и, устремившись на шум, вышли к этой дорожке, на которой увидели удаляющееся в сторону заката стадо джейранов. Предположив, что они могли двигаться на водопой, мы приняли единственно верное в этих условиях решение — отправиться вслед за ними. В конце концов, других вариантов у нас не было: оставшись одни, мы не имели представления, куда идти. Сейчас самым важным было найти источник воды.

Ночью мы немного отдохнули и еще до рассвета, пока на небо не поднялся белый диск жгучего солнца, отправились по тропинке на запад, куда умчались джейраны, подарившие нам эту маленькую надежду.

Воду мы так и не нашли. Зато, лишь выйдя на равнину, справа, у подножия горы, увидели огромный кишлак. Из последних сил мы направились к нему…

Обо всем этом я вспоминала, лежа в прохладной комнате на самой настоящей и невероятно мягкой кровати. Единственное, чего я не могла припомнить, — как здесь оказалась. По всей видимости, в какой-то момент я лишилась чувств.

Раздался стук в дверь.

— Маргарита Сергеевна! Маргарита Сергеевна! — услышала я голос Максима Владимировича…

Отправившись пять дней назад в Туркестан в составе научной экспедиции, организованной Императорской академией наук, мы с Максимом Владимировичем попали в сильнейшую песчаную бурю и отбились от основного отряда. Именно этому человеку я обязана чудесным своим спасением. Именно благодаря его отваге и знаниям, а также тщательной подготовке к путешествию мы остались живы в этой, казалось бы, безнадежной ситуации.

Маменька моя, Елизавета Андреевна, была категорически против моего участия в экспедиции, но батюшка, кадровый офицер, профессиональный военный, посвятивший свою жизнь служению Отчизне, решительно принял мою сторону и выказал полную поддержку. К тому же в экспедиции принимал участие маменькин брат, профессор Чижевский, и матушка после недолгих колебаний все-таки смирилась с моим решением. В конце концов, на пороге двадцатый век! Роль женщины в научной и общественной жизни не может оставаться прежней. Мир стремительно меняется, и мы, женщины, постепенно находим в нем свое достойное место.

Максим Владимирович с самого начала замечательным образом оказался рядом со мной и всегда был крайне любезен и предупредителен. Своим заботливым вниманием и удивительными рассказами о Туркестане, которых у него в запасе было преогромное количество, он помогал мне скрасить скуку и тянущееся однообразие долгого путешествия в поезде. Он рассказывал о необыкновенной природе и диких животных, обитающих в тех краях, о древних обычаях и красивых легендах, и все это казалось мне очень увлекательным. А когда наше бесконечное путешествие по железной дороге закончилось и мы, добравшись до Самарканда, пересели на лошадей, Максим Владимирович ни на минуту не оставлял меня одну, что было весьма любезно с его стороны. Дядя мой, профессор Чижевский, тоже был рад этому обстоятельству, ибо у человека, возглавляющего экспедицию, вдоволь обязанностей и совершенно нет времени приглядывать за юной барышней с нигилистскими взглядами, пусть даже она и приходится ему любимой племянницей.

И все было хорошо до тех пор, пока мы не попали в эту злосчастную песчаную бурю. Никогда раньше я даже предположить не могла о существовании таковой, а теперь на собственном опыте узнала, какую опасность она представляет.

Перед самой бурей все вокруг будто замерло: исчез дувший до этого приятный теплый ветерок и в одночасье затихли звуки и шорохи — в воздухе повисла тревожная тишина. Сразу стало душно, а на сердце непонятно откуда появилось щемящее чувство беспокойства. Еще ничего не понимая, все как один стали оглядываться по сторонам в ожидании неприятности, которая где-то затаилась и готовила нам свой гнусный сюрприз.

Вскоре на горизонте появилась черно-багровая туча и, на глазах увеличиваясь в размерах, стала быстро приближаться к нам.

— Буря! — крикнул кто-то. — Песчаная буря!

— Ищите укрытие! — громко скомандовал дядя. — Ищите укрытие!

— Я видел слева скалу! — выкрикнул кто-то и указал направление.

Все устремились туда.

Вначале появился слабый ветер, который нарастал с каждой минутой. Я совершенно не умела скакать галопом, и мы с Максимом Владимировичем постепенно отстали от отряда. В небе потемнело, а воздух стал намного горячее. По земле быстро покатились щепки, ветки, сорняки, все набирая скорость, и стало понятно, что добраться до укрытия мы не успеем, тем более что скалу мы так и не увидели. Максим Владимирович резко остановил наших коней и, ловко спрыгнув, помог мне спуститься на землю.

— Быстро закрывайте лицо! — скомандовал он. — Иначе его посечет песок.

— Чем закрывать? — растерянно спросила я.

— Платком, платьем, в конце концов, чем угодно! — прокричал он мне прямо в ухо, ибо ураганный ветер мгновенно уносил его слова.

Сняв с лошади скатанную шинель и вещевой мешок, Максим Владимирович достал из него батистовую сорочку и стал обматывать себе голову, показывая мне, что надо делать. Я тотчас сняла с себя шарф и последовала его примеру.

Огромная коричневая стена песка приближалась к нам с немыслимой скоростью. Максим Владимирович, не церемонясь, схватил меня и повалил наземь. Положив мешок в изголовье, он укрыл нас обоих своей шинелью, подвернул полы и сумел застегнуть на ней несколько пуговиц. Мы оказались тесно прижатыми друг к другу… Было ужасно неловко находиться в такой деликатной ситуации, но обстоятельства, в которых мы пребывали, не оставляли мне выбора, вынудив мириться с таким положением.

Через несколько мгновений неукротимая стихия накрыла нас со всей своей неистовой силою. Шинель стало рвать из стороны в сторону, яростный ветер пытался стащить ее и унести в жуткую коричневую мглу, но каким-то необъяснимым образом она продолжала держаться на нас и защищать от смертоносного песка и пыли. Мое сердце билось как сумасшедшее, пытаясь вырваться из груди, голова раскалывалась, песок пробирался во все щели нашего убежища, и казалось, что поступающего в легкие воздуха совершенно не хватает.

Сколько продолжалось это безумство, понять было решительно невозможно. Полагаю, несколько часов. И когда наконец буря стихла, сознание наше было измотано до крайности. Еле живые, мы долго не могли подняться и оставались недвижимы. В ноздрях, в ушах и даже в глазах чувствовался песок. От жары во рту пересохло, а голова раскалывалась от боли. Очень хотелось пить.

Первым пошевелился Максим Владимирович. Он с трудом высвободил руку из шинели и сумел одну за другой расстегнуть все пуговицы. Отбросив полу, он перевернулся на спину, дав мне возможность вдохнуть полной грудью. Между тем желанного облегчения это не принесло: воздух был густым и горячим. Еще почти четверть часа мы пролежали так, собираясь с силами и приходя в себя.

Вскоре Максим Владимирович сел, подтянул к себе вещевой мешок и, с трудом его развязав, достал флягу с водой. Он открутил крышку, приподнял мою голову и прислонил флягу к слипшимся губам. С неимоверным трудом я сделала первый глоток. Во рту оказалось столько песка, что я тут же все выплюнула.

— Прополощите рот и промойте глаза, — посоветовал Максим Владимирович.

Он подал мне руку, и я села. Омыв лицо, я немного пришла в себя и осмотрелась.

Лошадей нигде не было видно, местность изменилась до неузнаваемости, а в воздухе висела серо-коричневая пыль, через которую еле различимо пробивалось темное солнце. Дышать по-прежнему было тяжело из-за сухого раскаленного воздуха и мельчайшей пыли, которая, по всей видимости, еще долго не опустится на землю.

Я передала фляжку проявлявшему чрезвычайную выдержку Максиму Владимировичу, и он, сполоснув рот от песка, с жадностью выпил воды. Так мы посидели еще немного, собираясь с силами, после чего он повернулся ко мне спиной и стал освобождать от песка свои сапоги и одежду. После непродолжительных сомнений я все же решила последовать его примеру, предварительно попросив не поворачиваться до моего разрешения.

Избавившись от песка, мы снова стали осматриваться вокруг, но, к нашему глубокому сожалению, следов отряда не обнаружили. Не понимая, где и как его искать, мы решили оставаться на месте, рассчитывая, что дядя в срочном порядке организует наши поиски и участники экспедиции вскоре нас обнаружат.

Пока я отдыхала, Максим Владимирович устроил ревизию нашего нехитрого скарба, достав из заплечного мешка все содержимое и тщательно его изучив.

Из теплой одежды у него имелась только шинель, роль которой в нашем спасении было невозможно переоценить. В самом мешке находились бритвенные принадлежности, блокнот с ручкой, который я довольно часто видела в его руках, портсигар с папиросами, компас, коробка спичек и прочие личные вещи. Еще я заметила карманный складной нож немецкой компании Robert Klaas и комплект военной формы туркестанского линейного батальона, полученный им неизвестно каким образом, о чем он предпочитал не распространяться. Хотя где и как Максим Владимирович его добыл, я догадывалась, особенно учитывая его приличные запасы сухофруктов, которые он приобрел на местном базаре. В моем же дамском кисете, висевшем на поясе, имелась лишь расческа, небольшое зеркальце и кое-какие женские безделушки. Как ни странно, Максим Владимирович очень обрадовался, увидев содержимое моего мешочка, хотя мне было непонятно, что полезного он в нем обнаружил.

Позже, когда все самое страшное осталось позади, я много размышляла: откуда у него такая основательность и предусмотрительность? Неужто эти качества присущи всем мужчинам? Максим Владимирович много знал о здешних обычаях и нравах, о том, чем занимаются местные жители, как они живут и чем питаются, о туркестанском климате и о многом другом. Он всегда искал и собирал новые сведения, которые могли пригодиться в нашем путешествии. И теперь все это оказалось не напрасным!

Забыв о своих воззрениях, я смотрела на Максима Владимировича как на мужчину, от которого зависит мое спасение и даже жизнь. Наблюдая за тем, как тщательно он раскладывает наши, а точнее свои, вещи, как изучает их и оценивает пригодность в будущем, мне становилось гораздо спокойнее. Я даже подумала, что если бы меня спросили, с кем из членов экспедиции я бы не побоялась оказаться в подобной ситуации, то я совершенно точно выбрала бы Максима Владимировича.

А он, подробно рассмотрев все вещи, снова сложил их в мешок и стал оглядываться по сторонам в поисках чего-то еще. И не напрасно! Раскопав небольшой бугорок неподалеку, Максим Владимирович извлек из него целый бурдюк воды! То ли он нарочно сбросил его перед бурей, то ли бурдюк случайно упал с лошади, когда Максим Владимирович снимал свой заплечный мешок, — мне неизвестно. Главное, что теперь мы не умрем от жажды! В тот момент я поняла, как благосклонна была ко мне судьба, подарив встречу с этим человеком…

Мы обыскали все вокруг, но не нашли ничего подходящего для того, чтобы устроить сигнальный костер. И тогда принялись просто ждать…

***

Марго почувствовала, как глаза начинают слипаться. И хотя ей очень хотелось узнать, что же случилось дальше с ее прапрабабушкой, она отложила дневник в сторону и легла, уставившись в потолок. Совпадение имен было просто удивительным. Но она никак не могла вспомнить отчество Максима. Хотелось встать, взять сумку и найти там его визитку.

— Завтра, — решила Марго и закрыла глаза.