…под соломенной стрехой. Стихи

Опять потянули на юг косяки лебедей,

И следом холодная грусть по ушедшему лету,

А лето как будто гостило лишь несколько дней

И быстро с листвой облетело палёное ветром.

Всё тянут и тянут с собой побледневшую синь,

Прощаясь отлётною песней на долгую зиму…

А ночью под белой луной проявляется стынь

И утром хрустят под ногами листы словно иней…

Прощаются лебеди — жалобно песни поют,

Не многим, наверно домой возвратиться придётся.

— А если и так, оставайтесь — найдём вам приют! —

Кричу я вдогон им, а сердце в грудине так бьётся…

— Прощайте! Свидание будет в цветении весны.

Дождусь — я, конечно, дождусь, — мне уже доводилось.

Я снова про вас буду видеть прекрасные сны

В которых любовь лебедей навсегда поселилась…

Поют, улетая на юг, косяки лебедей,

Опять загрустилось по быстрому, тёплому лету.

А лето промчалось как будто за несколько дней

И пало с листвой тополиной под северным ветром…

Когда строку диктует чувство

Пространства новые творя,

Душой рождённое искусство

Сплетает нити бытия,

И всё, немыслимо что было,

Вдруг обретает ясный смысл,

Где в букве каждой сказ и были,

И каждый слог вселенной мысль…

Как на горниле плавленая медь —

День остывает огненно-бардовый,

К востоку крутит свет земную твердь,

В стремлении день скорее выжать новый.

Сырой прохладой тянет от реки —

Сентябрь в рассвете, но тепло как летом,

Галдят в дворе соседнем старики,

Собаки воют мелкие дуплетом…

Чудна картина, но как мир стара —

Уж сколь с неё написано сюжетов?

Прекрасная, осенняя пора,

Приправленная тёплым, Бабьим летом!

О, как Бальмонт, как Пушкин славный прав,

О, как был прав и Тютчев, и Есенин —

Прекрасен увяданья кроткий нрав,

Но горок, как дымы костров осенних…

В том сентябре, прощались мы с тобой,

Но отпускать нас время не хотело,

Мы над моложской плыли тишиной,

Что нам прощальной музыкой звенела.

Кружились звёзды в вальсе неземном —

Была нам ночь торжественно-печальна,

Мы покидали этой ночью дом —

Наш дом любви, где сосны нас венчали…

Когда рассвет чуть слышно заалел,

Расставшись, мы не дали обещанье,

Что повторим — вернёмся в этот плен…

Печальный взгляд, молчанье и прощание.

И тот автобус знал, что навсегда

Увозит ту, что в сердце сохранится,

Что будет вечность светом — не года,

Светить в пути и ждать, что повторится…

В том сентябре, прощались мы с тобой,

Но отпускать нас время не хотело

И до утра молчали с тишиной,

Что над Мологой музыкой звенела…

Пахнет вечером жжёным —

Вновь костры у реки,

Там, где рыжие клёны

И туманы горьки,

Это Осень танцует

Чуть касаясь воды —

Ветерком порисует,

Пустит листья-ладьи

И седыми власами

Клёны в ночь оплетёт,

Чтоб обжарить дымами

И отправить в полёт.

Этот огненный танец

В предзакатной заре,

Словно Лета посланец,

В дар о тёплой поре

Сохранится, чтоб память

Рыжим чудом согреть —

Нужно только в гербарий

Лист багряный сберечь.

В саду у нас рассветы не поют,

Давно не распускались розы…

Цветут холодные мимозы,

Да травы росы стерегут.

В саду у нас осенний листопад,

Все чувства словно лист осины

Скрутились в ржавые пружины —

Слова и слёзы невпопад…

У нас в саду закончилась любовь —

Её мы сами гнали, гнали…

Не там мы радости искали,

Теперь себя же ищем вновь…

В эту долгую ночь, мне по-доброму мама приснилась,

Говорила со мной — трудно вспомнить, о чём разговор.

Может просто сказать мне хотела о том, что не сбылось,

Что с тяжёлой судьбиной ещё не окончила спор,

Что и там, где сейчас, как и прежде радеет о детях,

Что жалеет о том, что не выдалось дольше пожить…

Улыбалась она… Как нужны мне порою сны эти —

Чтобы помнить о ней, и конечно, как прежде любить.

…Отпускать тяжело, но давно так красиво не снилась —

Значит, время пришло, и пора ей уйти навсегда.

Но на сердце тепло, словно грусть навсегда поселилась,

Чтобы искрой любви отзываться и жечь иногда…

Снился добрый мне сон… Отпускаю — иди, отпускаю.

Знаю, знаю — пора, — возрождайся в других именах…

Как безоблачен день, — осень, добрая нынче какая,

И тепло от небес отзывается даже во снах…

Сегодня осень — похолодало,

Как капли, буквы в строках — сырые…

Раскрасить вечер — чернила мало,

Слова смывает капелью стылой.

Листва кружится — берёзы блёкнут, —

Ну вот, настала пора туманов,

Пора прощаний для перелётных

И для погодных — в окне, обманов…

Неделя, раньше-ль — кленам огниво,

Вспылают ярче свечей вечерних,

Дымиться будут костры сонливо…

И снова мысли не по теченью…

Похолодало… Повечерело,

Канючит морось незваным гостем.

От непогоды ломает тело

И крутит, словно от злобы, кости.

Сегодня осень и ночь дождлива,

И листья липнут к стеклу уныло,

И буквы в строках немых поплыли

Смешав с ручьями свои чернила…

Барабанит дождь по крыше —

Во дворе прокис октябрь,

Пса соседского не слышно,

Облетают листья с яблонь.

Воет в вытяжке противно,

Вязнет в доме полусумрак,

Смотрит кот в окно — наивный,

Ждёт тепла — вдруг всё же будет?

Зря надеется на Осень —

Прицепилась не прогонишь.

А хотелось бы, и очень,

Но пока октябрь всего лишь…

Слегка морозно. Золотится

Рожок подъеденной Луны.

С востока новый день зарится,

Дома выкрадывая с тьмы.

Уж кое-где гудят машины

И трудовой спешащий люд,

Шагами будто бы в аршины,

Спешит к местам, где ждёт их труд…

Ноябрь. Кажется, свершилось —

Морозец крепкий придавил,

Зима-таки и к нам решилась

Зайти по мере своих сил.

Но все прогнозы не шутейны —

Идёт к тому, что вновь тепло,

Порой с дождливой канителью

Вернётся, чтоб хранить сукно.

Сукно травы уже подросшей

И земляничный где-то куст,

Что в цвет пошёл — нет, не нарочно,

А потому, что Север пуст.

И потому, что полюс начал

Извечный танец перемен,

И времена теперь иначе,

И тем погодам не в пример…

Ноябрь. Утро зачиналось

Морозной праздностью зимы,

Но это только показалось —

В обед проснулись комары…

Былое в сердце стыло долго,

Сковав всё любое в гранит,

Но колет будто бы иголкой,

Придёт в ночи — болит, болит…

Рисует тень воображенье,

Стучится в окна память… Дождь.

На стёклах ночи отраженье —

Фонарный свет, зачем ты лжёшь?

В гранитном сердце невозможно

Огню гореть… и вспоминать.

Приди же сон! Как сложно, сложно…

Не хочет память сон отдать.

Томится в клети каменелой

Нетленной памяти огонь,

Стучит, стучит, стучит по венам,

Влечёт куда-то за собой…

Глаза прикрыв, бегу к былому —

Туда, где всё ещё болит,

И проживаю снова, снова,

Ломая времени гранит…

Ветры жгучие, дождь как крошево,

Осень стылая спину гнёт.

Запад зарится — не к хорошему,

Тянет с севера — снег пойдёт.

Как паршивенько… Ночи тёмные,

Утро инеем серебрит.

Листья падают испечённые

На дроблёный дорог гранит.

Будто дремлется, но воочию

Тучи мокрые и дожди.

До тепла верста с многоточием,

А листвы — за год не сгрести.

Расчихалось вот, да неможется —

Свитер, валенки и на печь.

Всё к утру пройдёт — потом сгонится,

Только раньше спать надо б лечь…

Стёкла мокрые плачут к вечеру,

Печка топится — дым к земле.

Чтиво кончилось, делать нечего,

Скука скучная — всё к Зиме…

Не удержишь, вдаль бегут лета —

Вот ещё засечка на пороге…

Праздники? — по мне, так ерунда, —

Глянь — вон столб свалили у дороги!

Верстовой — как помню, всё стоял…

Надо ж, помешал ведь идиотам!

Помню, как грибы здесь собирал —

Я тогда в лесу ещё работал…

Нет таких столбов уже нигде —

Это был последний из эпохи.

Цифры, словно тени на звезде,

Выцвели… и вырезано — «Лёха».

Батю звали Лёхой в те года,

И погиб он здесь неподалёку.

Я когда бывал здесь, то всегда

Навещал и столбик одинокий.

Вот теперь к кому тут заезжать —

Не к чему прижаться после леса…

А лета бегут — не удержать,

По дорогам пыльным куролеся.

Вскоре отпылит и этот год —

Вот ещё засечка на пороге.

Что там ждёт — ухаб иль поворот?

А столба не будет у дороги…

Дым растёкся над рекою и осокою,

Тлеет вяло на углях сырой пенёк,

На соломе, под сосною кособокою

Спит, укутавшись в фуфайку паренёк.

Целый день пескарь наживку игнорировал,

А под вечер, словно сорванный с цепи,

Стал хватать на хлеб — а брали всё солидные,

Сантиметров аж почти до двадцати.

Мамка ищет битый час — поди волнуется,

А он дрыхнет, улыбается во сне.

Вот задаст, когда найдёт — век не забудется,

Спать не будет дня четыре на спине.

Там во сне поди берут сомы пудовые,

Да лещи по «три-с-полтиной» и судак —

Улыбается малец — сны снятся добрые,

Подсекает, да не вытащить никак…

Мамка тихо подошла, присела рядышком,

— Как на папку-то похож — ни дать-ни взять. —

Шевельнула угольки в кострище колышком,

— Наловился, у костра уснул опять.

Накидала ивняка на пень дымящийся,

Подпихнула берестину под него,

— Не замёрзнем, а домой уж не потащимся. —

Прилегла, обняв сыночка своего.

Дым растёкся над рекою и осокою,

Разгорелся на углях сырой пенёк.

На соломе, под сосною кособокою,

Мамка спит, а рядом с ней её сынок…

Я пришлю тебе осень

Не в письме — бандеролью,

Ту, далёкую — в просинь,

Где мы были с тобою.

Где тебя провожал я…

Адрес тот же? Я помню.

Где когда-то желали

Быть навеки с тобою.

Я букет из кленовых

Тебе листьев отправлю —

Тех, бордово-палёных…

Помнишь, как мы играли?

Помнишь, как запускали

По реке наши звёзды? —

Мы тогда и не знали,

Что разлуки так слёзны…

Я пришлю тебе дождик —

Соберу его капли,

Погрусти со мной тоже —

Не дожди виноваты.

Не ветра, не морозы —

Сами портим погоду…

Я пришлю тебе розы

За ушедшие годы.

Я пришлю тебе зиму

И рассветы, и лето…

И немую картину,

И письмо без ответа.

Не пиши мне — не надо,

Пусть останется осень,

Лишь она мне отрадна,

Только с ней довелось мне…

Только с нею спокойно —

Листья в вальсе кружатся

И прощаясь достойно,

Мне под ноги ложатся…

За рекою село. Ветер, странник гулящий,

Воет в трубах сырых и гудит в проводах.

Сто эпох и одна, что была настоящей,

Что цвела, а сейчас, лишь остовы в кустах.

Чемоданы, хламьё, самоварная зелень,

Битый чешский фарфор, старый фото-альбом…

Чёрно-белый портрет на стене серо-белой,

Словно страж стережёт покосившийся дом.

Сто эпох и одна — с фотографий истёртых,

В двадцать первый наш век, с укоризной глядят

Деды наших отцов на потомков упёртых,

Словно просят вернуть все эпохи назад.

Словно просят вернуть старых улиц названья,

И с колоннами клуб — наш родной «коллизей»

И, фонтанчик с водой питьевою, из камня,

И кино про простых, очень добрых людей…

Сто эпох и одна — ветер стыло взвывает,

На погосте скосились немые кресты.

За рекою село — не оно зарастает,

А эпохи стирают с настоящим мосты…

Встречались Художник и Осень под сенью кленовой,

Гуляли под старым зонтом, отбивая свой шаг.

О чём говорили? — о всяком, о времени новом,

О том, что меняется климат, но как-то не так…

Болтали о разных летах и о мокрой погоде,

О том, что теперь на экваторе падает снег.

Теперь — мол, не так, как когда-то бывало в природе,

И климат разительно съехал с катушек у всех…

Прогулки быть может с неделю у них продолжались,

С беседами долгими — днями бывало подчас,

Но как-то под вечер ветра над кленами игрались

И небо от влаги убрали всего лишь за час.

А утром взошло над туманами тёплое Солнце

И так разогрело, что лужи к обеду сошли.

А Осень… А что ей — до времени долго придётся

Гулять, выжидая свои незабвенные дни…

Июль отгулял, стали ночи длинней и прохладней,

Но днём ещё разогревало в кленовой тени.

Встречались Художник и Лето на летней веранде —

Портрет он писал ей и в ночь разговоры вели.

Болтали о разном — об осени, вёснах и зимах,

О том, что растаяли льды на земных полюсах,

И Лето потом танцевала и пела красиво

На разных (почти соловьиных) земных голосах…

Встречался Художник потом и с Весной, и с Зимою,

И с ними подолгу молчал, а потом говорил,

И каждой портрет написал своей доброй рукою

И каждой признался о том, что их сильно любил…

Другое время, другие люди устало стонут «Ну где же барин…

Когда приедет и нас рассудит — мы от сатрапов своих устали…»

Так прежде было (не там, где Сталин) и там хотели уйти в забвенье,

Когда за правду кричать устали… а после выли от сожаленья…

И войны были, и бунт «холерный», и даже «пьяный», но всё напрасно,

Никто не понял (сгорели нервы), но помнил каждый, как важен красный…

Взрывались разом как допекало, и шли, посмертно ища награды,

Но оказалось, что было мало, что очень много для жертвы надо…

Когда горела Москва и люди, и мрамор белый стекал слюдою,

Аплодисменты срывали судьи и брызгал нелюдь в седле слюною,

А после в мире леса горели и кости пеплом ссыпались в ямы,

И те, кто жадно на всё смотрели, как оказалось виновны прямо.

У них подсчёт есть на все столетья и знали верно, что будет дальше

(о каждой яме, в безлюдной тверди, сегодня знает хронолог каждый).

Не город — страны (Москва в финале), а то, что раньше — масоном скрыто,

Но всё исчезло — и прежде «спали», вот только память не лыком шита.

О том, что с искры вспылает пламя, навряд-ли помнят сатрапы те-же,

Но в каждом веке костры пылают («из-торык» вряд-ли меня поддержит).

Иван-ли «грозный», Олег-ли «вещий»… А вспомни каждый о Святославе,

Как он хазара громил успешно бросая в степи Итиля камни…

Их много было, эпох и «спящих» — их всех «заразой» одной «косили»,

А был-ли вирус тот настоящий… И цели всё же почти достигли…

Народ славянский доверчив очень — дурить такого, куда как легче,

Но это если он жить не хочет — а было время не так далече…

Забыли просто (а тут вот Сталин), как поднималась страна Советов,

Там люди лились с клинковой стали и Предков чтили своих заветы,

И шли, хоть знали, что бой последний, когда стравили двух кровных братьев,

Причём не в первой войне бесследной — а сколько ж будет ещё тех пятен?..

— Другое время! — кричат другие, а после стонут и пьют «сивуху»,

И прячут утром глаза слепые, кляня бессилье, смотрясь в разруху.

И долго-ль, долго-ль терпенью виться — в какой эпохе порвётся жалость?

Настало время кострам дымиться… Вот храбрых только совсем не сталось…

«Забывайте забывших вас…» —

Пел когда-то поэт народный, —

Если где-то огонь погас,

Будет пусть и для вас не модно.

Забывайте — пускай идут

Всяк забывший своей дорогой,

Если где-то уже не ждут,

Не топчите и вы к ним ноги…

Забывайте… И я забыл,

Только ночью теребят память

И стучатся на грани сил

Те, кого б я хотел оставить,

Может просто и не в друзьях,

А в душе, чтоб теплее было —

Позабыть-то совсем пустяк,

Но из сердца изгнать не в силах…

«Забывайте…» — писал поэт,

Но и он позабыл навряд-ли

Если в сердце остался след

И любить дал однажды клятву…

Дороги немые, дороги,

Столбы верстовые, поля —

Пылят за спиною тревоги

А следом и слава моя.

Вдогонку дурные собаки

Как будто за зверем бегут

И в клочья отцовы рубахи

На мне словоблудием рвут.

И ветры дербанят ночами

Остывшие сны на куски,

Чтоб я не цеплялся руками

За небыль и выл от тоски…

Пороги гнилые, пороги —

Забытая память моя —

Не сыпьте мне сажу под ноги,

Забудьте совсем про меня.

Не лайте собаки мне в спину,

Я сам направленье найду

И если в дороге не сгину,

То к дому отцову приду…

Здесь пахнет по особенному вкусно —

И липой, и опавшею листвой,

И чистое, лирическое чувство,

Рождается в душе само собой.

И время канителью конопляной,

Из прошлого, дорожкою немой,

Влечёт тебя к осеннему бульвару,

Пройтись под его кровлей вековой.

И только в тень бульварную вступая,

Теряется с реальностью вся связь —

С того, что здесь она совсем иная,

Не липнет здесь к ногам сырая грязь.

И день иной здесь времени не знает —

Века забыты кем-то на скамье.

А люди всё шагают и пинают

Судьбу свою, и листья по земле…

Блекнет тёплый октябрь, стали улицы серо-седыми,

Под ногами листва — не ожжёт багряницею взгляд.

Этот день… Посмотри! Словно дети ногами босыми

Здесь по тропке прошли — так листочки от дуба лежат.

Надо ж так! Всё ж приходят к нам Духи природы —

Глянь, один наследил, показав нам частицу себя.

Да и день-то какой! Бабье лето — судить по погоде.

Вот, теперь расскажи всем своим о конце октября!

Не поверят — в Тверской уже холод промозглый с дождями,

Иногда и снежит, и морозит бывает с утра,

А у нас — во как, Дух топчет тропы босыми ногами,

Только стелет листву, чтоб к ногам не цеплялась лузга…

За неделей ноябрь — он то точно испортит погоду,

Так бывает всегда, как придёт — задождит, заснежит…

Стынет в вечер октябрь. Листья дуба ложатся на воду —

Дух природный под ночь уплывает по речке в свой скит…

Село Солнце за дом, сразу стало темно и прохладно,

И подул ветерок обнажив на востоке Луну.

Всё ж Природа мудра — основательно всё в ней и ладно,

Чтобы корни сберечь, укрывает их в Зиму в листву.

Блекнет тёплый октябрь. Стали улицы серо-седыми…

Малиновый, тлеющий вечер…

Что смотришь задумчиво вдаль

И прячешь озябшие плечи

Под мамину тёплую шаль?

Как ты молчалива сегодня,

Не скажешь ни слова в ответ

И кажется, будто бы с полдня,

Тебя в этой комнате нет.

Как часто тебя увлекает

В далёкое прошлое грусть —

Тебя туда ждут и встречают?

Оставь, всё ушло уже. Пусть…

Как снег шелестит за окошком

И будто бы шепчет о чём,

Всё было у нас понемножку —

И холодно, и горячо…

Зачем, мне скажи, возвращаться

В ушедшую прошлую жизнь,

Что может в той жизни остаться,

Что вводит в холодную стынь?

Стемнело, оконные своды

Закрыла ночная вуаль,

Разъяснилась к ночи погода,

А ты всё молчишь. Смотришь вдаль…

Летят листы понурых ясеней

на багровеющий асфальт,

Их Осень в серый перекрасила,

одела в траурный наряд

И гонит прочь из дома отчего

в монашьи хладные скиты,

И треплет ветер их, и мочит их,

а те сгнивают от воды…

Горька судьбина эмигрантская,

но листьев ясеня удел

Покинуть дом в ночи октябрьской

не для того чтоб лес редел,

А для того чтоб в мае ряженом,

вернуться вновь в родимый дом

В цвет изумрудный разукрашенным,

блестящим, перистым листом…

Бывает, снится река в пустыне —

Одеты в мрамор седой брега,

Прозрачны воды её и стылы,

И всюду женщины в жемчугах.

И всюду пальмы, и город древний,

Не счесть верблюдов несущих груз,

Там люди к старцам своим почтенны

И чтят священный любви союз.

Не правит в городе том правитель —

Там чтят с рожденья Свободы Кон,

И каждый в городе том воитель —

Всегда готов защищать свой дом.

Там ценность жизни превыше злата,

Там люди грамотны и мудры,

Ни встретишь бедных там и богатых,

Там все приветливы — нет вражды.

Повсюду счастье на добрых лицах,

Смеются дети, цветы в садах…

Но город этот мне только снится

В таких, как сказка, мудрёных снах…

А Осенью, стихи как песни пишутся, —

С грустинкой к уходящему теплу,

В них крики журавлей меж строчек слышатся

И запах пряных листьев поутру.

И вроде так не хочется, но Осенью

Не сложатся стихи в весенний лад,

С того, что строки в них, с небесной проседью,

Ложатся в свой, особый, нотный ряд.

То капли по стеклу, то листья о землю,

То ветер загудит вдруг в проводах…

Прохладные стихи поются под Зиму,

Но снится Лето тёплое во снах.

И пишется, и пишется, и пишется…

И где-то — на обрыв, под фа-минор,

Меж строчек утро летнее послышится,

Но смоет дождь осенний всё во двор…

Ложатся строки на землю осенние,

Осиновыми листьями желтя, —

Не пишутся стихи с теплом весенние,

С того что журавли на юг летят…

Как за грань бытия, в миг последний ступая,

Словно камень-гранит, онемела душа —

Позабыв о Руси, русский Дух погибает

Необдуманный, в пропасть, снова делая шаг.

На чернёном кресте бьётся бренное тело

Исторгая свой крик о прощении Руси,

Но немые рабы — до него нет им дела,

Они молча влекут в пекло мощи свои.

Не о прошлом своём, не о будущем вовсе —

Так случалось ни раз, Русь сгорала дотла.

О сегодняшнем дне — что же будет там после?

Это «после» сейчас… Там великая мгла…

От эпохи Тартар не осталось и знаний,

Только пепел и пыль, и забвенье в веках.

Но ещё есть места, что хранят лишь названия

В непоющихся песнях и в нечтимых стихах.

Есть-ли где-то страна, где глупеют так люди,

Где святое не чтут и не знают как жить?

Вряд-ли есть на Земле, да уже и не будет —

Русь, что прежде была, уже не повторить…

Как за грань бытия, в неизбежность шагая,

В прах стирается Русь за немою чертой.

Лишь мятущийся Дух над Землёю витает

И взывает проснуться и вернуться домой…

Мёрзлый яблок на ветках сырых —

Не отбила разлука седая,

Сколько было их здесь, наливных,

Только этот остался висеть.

Словно память о днях золотых,

О рассветах июльского рая,

О ночах августовских — застыв,

Будет в холоде зимнем корпеть.

Мёрзлый яблок — скорузлая грусть

Недопитого жаркого лета.

Стиснув зубы, смотрю на него,

Вспоминая о первой любви.

Далёко, истрепалась — и пусть!

Я ведь помню, и может быть где-то,

Вспомнит яблока вкус моего

Та, что чувства дарила свои.

Та, к кому я под утро, в окно

Лез с цветами, и руки целуя,

Говорил о любви и мечтах,

И вдыхал жаркий тела бальзам…

Словно сон — бесконечно давно,

Мы расстались немые — вслепую,

Обещая встречаться во снах

И писать на стекле по утрам…

Я ей яблок в автобус принёс —

Сумку целую, красных, с кислинкой,

Она выбрала самый большой

Чтоб не плакать, а есть и молчать,

Но я видел как капельки слёз,

По щекам рисовали тропинки,

Может знала что общей судьбой

Не дано будет счастье познать…

Мёрзлый яблок на серых ветвях —

Недопетая юности песня,

Словно поздний посланник от той,

Что когда-то уехала вдаль.

Что-то там потерялось в тех днях,

Я б нашёл это, только бы если…

Не вернуться к той вехе былой,

Нет тропинки, а жаль — очень жаль…

В доме твоём и град, и дождь,

Холод и мрак ночной…

Что же ты счастье не найдёшь,

Не позовёшь с собой?

В доме твоём бывает свет —

Ты ж на него кричишь,

Ну а когда рассвета нет,

Ты всё молчишь, молчишь…

Где же твой отсвет от зерцал —

Ты прогнала его?

Он на стене писал… мерцал

В доме, где нет всего.

Нет там улыбок, смеха нет,

Нет и любви моей —

Так убеги со мной в рассвет

В дом, где вдвоём светлей!

Там нет ни града, ни дождя,

Бриз только есть ночной…

Ты же таишься от меня

И не зовёшь с собой.

Канавы, разруха… Темнеют руины…

Кому-то казалось — была здесь война,

Но где-то на памяти живы картины,

Как на эстакаде кряжует пила;

Визжат лесовозы, стучат бревнотаски,

Гигантские краны за вёрсты видны…

Теперь преподносят реальность как сказку,

Что не было вовсе великой страны.

Как будто глазницы зияют пустые

У «тарного» цеха в растерзанный мир,

И ветры взвывают, как призраки злые,

На странное время, на глупости пир…

Руины, руины — молчите, не слова,

Не нужно о времени том горевать,

Пускай зарастают останки былого,

Теперь уже некому жизнь продлевать…

Лет тридцать ещё, или может чуть больше,

Не вспомнится вовсе родной леспромхоз,

Затянется лесом навеки замолкший,

Оставивший в сердце местечко для грёз…

Канавы, разруха… Темнеют руины…

Кажется, было так ветрено

В день, когда встреча случайная

Жизнь изменила намеренно,

Высушив чувства отчаяньем.

Знаю, что было бессмысленно

Верить и долго надеяться,

Тень обнимать её мысленно…

К тени дорожка не стелется.

Значит, так было задумано…

Тени не чувства — не вяжутся.

Фраза крутилась заумная —

Думал, при встрече всё скажется…

Думал, но было так ветрено,

Пыль поднималась над улицей.

Знал же, что внешность заметная,

Вряд-ли когда-то забудется…

С небес под вечер каплет грусть

Смывая бренное земное —

Я под гармонь пою про Русь,

Про наше лето наливное.

Про сенокос и про Сибирь,

Про куст смородины у речки,

Про глубину её и ширь,

Про бабу Шуру на крылечке.

Играй гармонь моя, играй,

Спою немного и про осень,

Про Бабье лето через край —

Люблю небес немую проседь.

Про паутинки в волосах,

Про сладко-горькую рябину…

Спою об огненных лесах

Кленами в осень опалимых.

Ещё про зиму пропою

С её морозными ночами,

Я так снега её люблю

И хруст сугробов под ногами,

Люблю на лыжах по лесам,

Когда немного щиплет щёки,

Берёзки любы по утрам

И россыпь звёзд на небе блёклом.

И про весну я пропою,

Про серый снег и южный ветер

Что прогоняет стынь мою

В поля, где солнце ярко светит.

Я буду петь вам песнь свою

Чтоб грусть прогнать свою сырую,

Про Русь великую мою,

Про край, который так люблю я!

Играй гармонь моя, играй…

В парке зажглись фонари —

Мыши летучие жмурятся.

Будем сидеть до зари,

Лясы точить и сутулиться.

Что нам с тобой — «молодым»,

Семечек сумку да зонтики,

Спать комарам не дадим —

Пусть развлекаются додики.

Пусть нашу кровушку пьют —

Щёлочь со вкусом вареников,

Может их гены сгниют —

Нам хоть не надо их веником…

Небо как ярко звездит —

Чисто сегодня, не облачка.

Пёс под скамейкой храпит,

Как старый дед после стопочки.

С хрустом мы мысли грызём —

Ножки качаются веером,

В травы чехуйки плюём —

Ложатся как с под конвейера.

Ночь до утра как юла,

За разговорами скрутится —

Встретим рассвет добела

Что с «молодыми-то» случится…

Тапки шагают домой,

Зонтики в такт им качаются.

— Слушай — а как же зимой?

В холоде плохо щелкается…

Это зверь, или скрипнуло деревце,

Или трётся быть может где сук о сук?

Здесь бывает такое! — не верится,

Приключается чудо в глухом лесу.

Если ягоды брать — встретишь Лешего,

За грибами — Ёгиня к тебе придёт,

На машине нельзя здесь — лишь пешему,

Дядька Леший обидится — заведёт…

Вот скрипит и скрипит — всё ж не деревце,

Хоть немного похоже, что сук о сук,

Так бывает, что стонет медведица

Иль попавший в силки молодой барсук.

Сунет нос где привада разложена,

Лапой мягкой продавит подход-мосток —

Раз! и всё — лапы с мордой стреножены,

Начинает беситься и драть кусток.

То рычит, то застонет — озлобится, —

Ну да ладно, не то — растянул байду…

Вот же, ветви трещат — кто-то ломится,

Так и знал, будет что-то как в лес приду.

Вот уже это «что-то» поблизости —

В молодом ельняке будто зверь пыхтит,

А чуть дальше — скрежещет как жилисто, —

Всё ж похоже на сук, что о сук скрипит…

Шевельнуться боюсь — вдруг медведица,

Иль какой-то неведомый чудо-зверь?

Вот уж близко совсем канителится,

Но на свет не выходит… И что теперь?

Через ельник продралось огромное,

В два обхвата почти… в высоту — сажень,

Не бревно, не скотина голодная,

А обросший грибами и мхами… пень!

Грозно зыркнув «как-будто глазницами»,

Мне, «как-будто рукой» он махнул присесть.

— Что застыл-то? Ну да, я безлицая,

Но зато мне не надо ни пить, ни есть.

Вон — грибочки, и кормят, и радуют,

И лишайник как шуба — всегда тепло.

Ну а ты что молчишь-то — рассказывай! —

По делам здесь каким или так… занесло?

— А ты кто хоть, чучундра мохнатая?

Напугала меня, аж дышать забыл.

А с тобою кто был — не сохатый-ли,

То не он-ли рогами о ель скрипел?

Предо мною лохматое чудище —

Я таких не встречал здесь в глухом лесу,

— Ты реальное хоть, или чудится?

Напугало-то как… я здесь Лень пасу.

Не грибов да не ягод — гуляю так,

Надоело уж дома без дел сидеть.

Вот и думаю — что там в лесу, да как,

И пошёл прогуляться да поглазеть…

Пень чихнул на мои изъяснения,

Буркнул что-то и лес зашумел вокруг,

А потом, словно по мановению,

Отовсюду полезли пенёчки вдруг.

Вдоль дороги расселись — кряхтят, галдят,

А о чём — дюже речь непонятная,

Только в сторону, вроде, мою глядят,

Глаз-то нет… вот картина занятная!

— Не пойму, кто вы есть, да откуда хоть?

Ну а эти твои все… сопливые?

Пень хихикнул незлобно:

— Мои все вродь.

Мы же эти… в народе — кикиморы.

— Это ж надо — присел я, — вот это день!

— Что, ужель на меня не похожие?

Попадётся им кто, будем нем как тень…

Глянь, красавцы как я — мохнорожие!

Я не выдержал всё же — «заржал как конь»,

Пять минут хохотал залихватисто…

— Ладно, больше не буду. Простить изволь?

Ну уж больно «детишки» чудатисты!

Знаешь, как не пойду погулять в лесу,

То с Ягой заболтаюсь, то с Лешими,

А сегодня скрипело, что сук о сук —

То проделки твои или «меньшего»?

— Ты ступай лучше парень — идёт гроза. —

Пробубнила мне… пень иль Кикимора? —

В раз другой приходи. Как найти нас зна… —

В этот миг меня будто подкинуло,

Силой, ране неведанной, понесло

Над тайгой, над рекой, над равниною,

А вокруг — в небесах, всё от стрел цвело

И гремело, гремело невиданно!

Эта Сила меня принесла за двор,

Опустила к землице спокойненько…

Вот с тех пор затеваю с собою спор —

Кто ж меня переправил так скоренько?

Чьи проделки такие — не пень-ли тот,

Иль Кикимора, — в общем, без разницы.

Не сказала она мне про скрип-то тот,

Или стон… Ах, лесная проказница!

Ладно! Всё-таки завтра иду с утра

По малину… а там может к Лешему.

Расспрошу, что за Сила меня несла —

Почему не позволила пешему?

А ещё, расспрошу кто там мог скрипеть,

Иль стонать как больная медведица,

И кто в ельнике мог, как меха сопеть…

Как подумаю — даже не верится…

То ли осень где-то загуляла,

То ли зимам место не осталось,