За буйки заплывать – разрешается!

Утром следующего дня за Валентином внезапно приехала жена, когда его не было в номере и, как потом стало известно, нашла под его подушкой кружевные трусики. Когда Валентин вернулся с завтрака, она ему закатила скандал с криками, визгами и ударами по физиономии.

Феликс, зашедший в корпус, увидел, что побитый, Валентин шёл впереди со своей большой красной сумкой, а жена в красном брючном костюме шла за ним и лупила маленькой сумочкой по спине, выкрикивая довольно неприятные и порой матерные слова.

Валентин увидел обалдевшего Феликса и обратился к нему за помощью:

— Феликс! Скажи ты ей, что ничего не было! Что я вёл себя достойно. А эти трусики я вообще первый раз вижу. Что они твои.

Феликс обалдел от такого.

Он хотел сказать в защиту товарища, и тут же получил сумочкой по загривку.

— Собутыльник и такой же бля…н! — пророкотала дама в красном, отвешивая заодно ещё один удар мужу.

— Катрин! Да больно же! Хватит! Люди смотрят. Неудобно! — фальцетом прокричал Валентин.

— Позвольте! — пропищал Феликс, пытаясь инстинктивно защититься ещё от ударов рукой. Вы что себе позволяете?

— Не позволю! — проревела особа, усердно раздавая удары, остановившемуся мужу и заодно не успевшему отбежать Феликсу.

«Хорошо, что у неё в сумочке килограмма картошки нет или кирпича!» — подумал Феликс, защищаясь руками от очередного удара.

Народ, собравшийся на шум, радостно внимал происходящему действу. «Что надо народу для полного счастья? — говорили древние римляне, — хлеба и зрелищ!»

Жены усердно щипали своих мужей: «Смотри, несчастный, что с тобой будет, если ты только посмеешь!»

— Что тут происходит? — спросил вышедший на шум из кабинета плотненький и лысоватый врач.

— А то, что вместо лечебного заведения вы устроили здесь дом терпимости. Дом для совращения мужей, отрыва их от семьи и детей. И здесь сплошные эти…, прости господи! Вы их специально набираете? А заодно и пьянствуют здесь офицеры! — кричала жена Валентина, вытирая слезы одной рукой слезы, а другой все лупя по спине мужа, который терпеливо выносил удары.

«Не иначе, как любит!» — подумал Феликс, занимая дистанцию за дальностью достижения её ударной сумочки.

— Позвольте, уважаемая, э-э-э-э… дама! — пролепетал врач.

— Я вам не дама! — взвизгнула женщина, — я мать троих детей! И пока я занимаюсь их воспитанием, этот кобель, мотивируя, что парных путёвок у вас нет — наслаждается прелестями продажной любви.

— У нас на территории санатория нет продажной любви! — взвизгнул уже врач, — в следующем году вы получите парную путёвку, я сам прослежу.

— А эти бл…и! — она добавила довольно грубое слово, характеризующее женщин с пониженным социальным статусом, — что здесь делают? Вы видели сколько одиночек и разведёнок ведут охоту на наших бедных мужей? А сейчас, высоко подкидывая ноги и задирая юбки, носятся в надежде на лёгкую добычу по аллейкам вашего парка.

— Женщина, прекратите! — внезапно сказал врач, — пройдёмте ко мне в кабинет и поговорим! — Он распахнул перед ней дверь.

Она гордо подняла голову и, посмотрев зло на мужа, со злостью прошипела:

— Жди меня здесь!

Валентин поставил свою сумку на пол и прислонился к стенке. Руки его тряслись.

— Вот позор! Правильно ты сделал, Феликс, что завязал со своей мегерой! — сказал он, глядя исподлобья на боязливо подошедшего к нему Феликса.

— Да у меня вроде была не такая, а лучше. Во всяком случае, такого никогда не позволяла. Много недостатков у неё было, но чтобы вот так, при всех отца своих детей унижать?

— А у меня такая! — вздохнул Валентин, — чуть что — сразу в политотдел! Начальник от неё уже бегает, когда видит. Теперь понимаешь меня?

— Я-то понимаю, а что так вывело её из себя?

— Утром она вломилась в номер. Ты же убежал и почему-то не закрыл! Нашла пустую бутылку из-под шампанского, которую мы вчера вечером выпили с тобой и, что самое страшное — женские кружевные трусики у меня под подушкой. Откуда они взялись не представляю. Я же спал, постель убирал. Ничего там не было. Я ей сказал, что это твои.

— Что? Женские кружевные трусики мои? Ты за кого меня принимаешь? — удивился Феликс, — ну, брат, ты меня и ославил! Я что их сам ношу? А почему же они под твоей подушкой оказались?

— Да эта дура Надька наверно вчера забыла или специально оставила! — засомневался Валентин.

Из-за дверей врача доносились крики дамы в красном, которая учила врача, как должен работать санаторий.

— Тогда все понятно, Валя! — усмехнулся Феликс, — расхлёбывай свою кашу сам, а я пошёл по своим санаторским делам.

— И что? Даже не скажешь ей, что трусики твои, к примеру, твоей жены?

— Нет! — улыбнулся Феликс, — по загривку больше получать не хочу лишний раз. А чего же ты её не бросишь?

— Люблю я её, дуру! — нахмурившись ещё больше, признался Валентин, — и дети у нас, понимаешь? Она хорошая! Но, понимаешь, дома одна с детьми все время, а ей периодически нужна кафедра трибуна. Вот она и выступает сейчас. Пробую других дам и все же осознаю, что она все же лучшая из всех.

За дверью раздалось цоканье каблучков, направлявшихся к двери, и Феликс, пожав на прощание руку Валентину, счёл за лучшее ретироваться.

Из-за поворота коридора он слышал уже вдалеке крики жены Валентина и искренне радовался, что сумел сбежать.

После массажа и электрофореза он пошёл на пруд. Сел на скамеечку и уснул сидя. И снилась Феликсу дама в красном, лупцующая его сумочкой по спине.

Только спустя много лет Валентин рассказал Феликсу, что на самом деле его жена сама подсунула ему под подушку свои трусики, чтобы забрать его из санатория. Нужна была причина.