Фельдмаршал

Кристиан, впоследствии датский король Кристиан II, родился в тот год, когда его отец, Ханс, стал датским королём Хансом I после смерти в 1481 году его отца, датского короля Кристиана I.

Когда ему исполнилось всего каких-то пять лет, отец поручил его воспитание близкому к его двору канонику Гейнцу. Тот служил священником в храме Спасителя в Копенгагене. Каноник был человек занятой, и король поместил своего сына в доме мещанина Ганса Бухбиндера, ближе к месту службы каноника. И там маленький принц имел комнату и стол. Кухарка кормила его, присматривала за ним, держала в чистоте его постель и бельё.

Так с малых лет его, принца, окружала простая незатейливая среда, в которой он, привыкнув, не чувствовал себя чужаком.

Каноник постоянно пропадал на службе в храме. И маленький принц был предоставлен самому себе. Очень скоро у него появились друзья, сыновья мещанина. К тому же у того на дворе, у прислуги, было полно его сверстников. И они, познакомившись с ним, увлекли его на улицу, где полно было таких же сорванцов. Так маленький принц окунулся в самую гущу городских трущоб. А улица, признав в нём своего, низко поклонилась ему, как уличному королю.

Когда он немного подрос, каноник стал брать его с собой на службу в храм. Теперь маленькому принцу предстояло петь в хоре таких же мальчиков, учить наизусть катехизис. К последнему у него уже сложилось стойкое отвращение под влиянием улицы, её безбожных босяков.

Но первое время ему было интересно петь. Под своды готического храма, под нервюры и розетки, улетал его голос, дерзкий и звонкий, вплетаясь в хор таких же голосов, вибрировал между трифориями минорной нотой тягостной, лизены трепетали как будто перед кем-то в страхе… Затем оттуда он, усиленный, вопящим возгласом обрушивался на центральный неф^[59], на головы внизу стоящих… Устав, затравленный, спасался он в нефе боковом. Но там его, как злодея распоследнего, швыряла сила неземная в окна стрельчатые, пронзая небо детской чистотой…

И это нравилось ему, всё рушить, трепещут все: бродяги уличные, изысканно одетые все паразиты-толстяки…

Заметив, что с сыном происходит что-то неладное, король забрал его от каноника. Теперь он передал его учителю, чтобы тот обучал принца латыни.

Сухая латынь и нудный учитель-немец из Померании, которого выписал оттуда король, не вызвали в душе уже сформировавшегося улицей мальчика ничего, кроме презрения к академическим знаниям.

— Чтобы управлять — знания не нужны! — сразу же безапелляционно заявил его новый учитель. Столь же категорично он съязвил насчёт конституции. — Мыслящему субъекту уже достаточно для счастья того, что он имеет её!..

И это больше всего понравилось маленькому принцу. И он так и не научился изъясняться на латыни, а о конституции сложилось мнение как о бесполезном увлечении.

Маленький принц уже достаточно подрос. И король вернул его обратно во дворец. Но из принца уже получился форменный босяк. Его тянула улица, трущобы, кабаки, бродяги, проститутки, жулики, вся нечисть, проходимцы… Та жизнь народная, что крутится и плавает, воняет на поверхности…

И он стал тайком от отца и придворных исчезать из замка, как только темнело. Спустившись вниз по стене замка на верёвке, он подавал знак своему верному слуге. И тот, подняв верёвку, прятал её в укромном месте до утра, до его возвращения.

В кабаках завсегдатаи уже знали его. Пьянчужки, как присоски, липли к нему, все набивались в приятели, в друзья. Выпив с ними пару чарок рома, он пускался с этой компанией в приключения по ночному городу… Буянили, дрались…

Слухи об этих ночных его похождениях дошли и до короля.

После одной такой ночи, вернувшись к себе тем же путем, каким уходил, он бухнулся, не раздеваясь, на постель.

В комнату вошёл отец… За ним придворные…

Король Ханс, подтянутый и видный, с локонами седины. Лицо усталое, разгневанное.

— Встань! — приказал он ему, подойдя к его постели.

Кристиан поднялся. Пошатываясь, он встал перед ним: помятый и грязный после очередной драки где-то в городских трущобах, где с такими же, и таких же били… Он тяжело вздохнул…

Короля обдало перегаром. Он поморщился. Наливаясь гневом, он сжал кулаки.

— В кого ты уродился! — вскричал он. — Ублюдок!..

Кристиан криво ухмыльнулся:

— В тебя!..

Демократическое начало улицей, кабаками уже въелось в него. Он говорил правду, невзирая на того, кто был перед ним.

Это было уже слишком.

— Ты ещё и паясничаешь! — вскричал король.

Он выхватил из рук слуги плётку, уже приготовленную для воспитательных целей.

Первый удар плёткой пришёлся Кристиану по ногам…

Король хлестал сына, ненавидя его в эту минуту.

Кристиан не сопротивлялся. Улица научила его молча сносить обиду и боль. К тому же он боялся отца, боялся его припадков безумия, накатывавших на того внезапно…

Посчитав, что на первый раз достаточно, король ушёл к себе, в гневе пробурчав:

— Подонок!

К утру обида на отца у Кристиана прошла. Следы побоев исчезли не так скоро. Но к этому он уже привык.

Потом отец преподавал ещё не раз ему такие же уроки: после каждого громкого похождения его, о чём говорил весь город.

Прошло какое-то время, и король оставил его в покое. Он понял бесполезность перевоспитать сына.

Кристиану уже исполнилось девятнадцать лет. Он был агрессивен, безбожен, нелюдим, уют и дом, одежду не ценил, спокойно голод он терпел.

В это время отец и направил его в Норвегию: усмирять восставших там жителей. С этим он успешно справился: показал уличную науку не ценящего своей и чужой жизни.

За восемь лет, которые он провёл наместником в Норвегии со своим рыцарством, там навсегда исчезло дворянство как сословие.

Один раз его занесло в портовый город Берген, расположенный в глубине Бю-фьорда. Ганза, всё та же Ганза, вездесущая, была хозяйкою и там… Товары, торгаши, портовики, матросы, проститутки, кабаки… Всё на него дохнуло юностью его. И окунулся он в привычный с детства мир. Пошёл по кабакам. В одном трактире закутил и сразу же подрался… Но здесь никто не знал, что маленький он принц. И в драке, в пьянке, в суете его избили, он память потерял… Очнулся он нескоро, лежал на чьём-то ложе… Кругом стояла тишина… И он подумал было, что, может быть, уже попал на небеса… С сарказмом было всё в порядке у него, а значит, остальное тоже всё при нём… Тут к ложе кто-то подошёл… Он присмотрелся: то женщина была, похожая на его мать… Хозяйкою трактира оказалась та, вот этого, где он кутил и дрался… Представилась:

— Сигбритта!

Он поднялся с лежака. Голова у него закружилась. И он снова упал на лежак.

Женщина настойчиво, но тактично уговорила его лежать, не двигаться. Голос у неё грудной, обволакивающий — успокоил его сознание. И он, блаженно улыбнувшись, уснул.

Когда он проснулся, наступил уже следующий день. Светло. Тепло. На дворе было лето.

У его ложа сидело и что-то вязало прелестное юное создание… Так показалось ему в первый момент.

Хозяйка трактира уже узнала, что маленький он принц, и приставила к нему сиделкой свою единственную дочь.

А маленький принц, взглянув на диво, сразу же в неё влюбился. В этот же день он поднялся на ноги. Поблагодарив хозяйку трактира за помощь, он попросил её дочь немного проводить его.

Беседуя о пустяках, они пошли по городу.

— Düveke^[60]! — представилась девушка, когда он спросил её имя.

— Кристиан! — слегка поклонился он ей и стал рассказывать о тех странах, где уже успел побывать, а то и просто слышал о них и врал напропалую.

Они постояли зачем-то у королевской крепости… Зашли в церковь Святой девы Марии. Там Голубка поставила свечку под образом Пресвятой. Когда же он спросил, зачем, то она, мило улыбнувшись ему, ответила уклончиво:

— Потом узнаете…

Она рассказала, что они с матерью родом из Амстердама. А здесь её мать, торговка, держит трактир.

Они вышли к морю, к порту. Вот здесь-то и нашли его телохранители и рыцари, товарищи его.

С того дня он стал часто наведываться в тот трактир. Вскоре Голубка стала его любовницей.

Он уехал опять в свою резиденцию, в Осло. Туда же перебралась и Голубка со своей матерью. К тому времени он построил им там большой каменный дом.

Через два года его безмятежной жизни с Голубкой его вызвал обратно в Копенгаген его отец, король. И он предстал перед ним, предвидя, что тот закатит ему скандал за связь с простой девкой, золушкой…

Но отец не знал о его похождениях в Норвегии. Знал только, что он подавил там всякие ростки мятежных выступлений.

Отец выглядел плохо. По всему было заметно, что он долго не протянет. Действительно, через три года, двадцать первого февраля 1513 года, его не стало. Перед кончиной же, в один из дней, в ясной памяти, отец настоял, в своей обычной категоричной манере, чтобы он заключил брак с Изабеллой, дочерью австрийского эрцгерцога Филиппа Красивого и королевы Кастилии и Арагона Хуаны Безумной^[61].

— Дед Изабеллы, император Максимилиан, согласился на этот брак, — лаконично сообщил он.

Кристиан не стал перечить ему, чтобы не доводить его до очередного припадка…

И на трон взошёл он под именем короля Кристиана II. Теперь, уже как король, он открыто перевёз в столицу Голубку и её мать. Такое, связь его с женщинами низшего сословия, появление его с ними на торжествах в королевском замке, восстановило против него многих в аристократических кругах.

Приготовления же к заключению бракосочетания шли своим чередом. Оговаривались условия приданого, обязательства сторон, оформлялось множество договоров.

Император выставил ему через архиепископа условие, чтобы он, прежде чем пойдёт на ложе новобрачных, удалил от себя свою наложницу… Кристиан обещал…

Когда он вступил в зал с Изабеллой на торжественный обед, в честь неё, только что коронованной, то там, в зале, была и его Голубка… Он так и не выполнил своего обещания, не терпел, когда ему что-либо диктовали. Он содержал её перед глазами королевы и дальше.

Через два года, в 1517-м, его Голубка занемогла странной болезнью. Она умерла у него на руках. Подозревая в этом что-то неладное, он велел одному из верных ему придворных тайно разузнать, кто бы мог это совершить… Он подозревал, что здесь замешана длинная рука императора… Через несколько дней придворный доложил ему, что его начальник замка пытался соблазнить Голубку, так скомпрометировать её, удалить от двора, но ничего у него не вышло… И он тут же приказал отрубить голову начальнику замка… Двор, ужаснувшись, притих…

К этому времени уже распался союз трёх северных государств: Дании, Швеции и Норвегии, закреплённый Кальмарской унией^[62] 1397 года, под верховной властью Дании. Швеция, всё та же Швеция, первой отпала от унии. Государственным правителем в Швеции стал Стен Стуре Младший.