А я тоже с Урала! Шутки, местами очень серьёзные

1.

Как я жизнь твою сломал,

так и ты мою сломала.

Разбегаемся. Финал.

В довершение финала

Я всю мебель поломал,

Ты всю технику сломала.

Ты простила. Я простил.

Так у нас один другого

На свободу отпустил,

Припечатав добрым словом.

2.

Чужие стихи не люблю,

и собственные надоели.

…закончу — а всё же пошлю

в журнал соловьиные трели.

Пишу эти клятвы, пишу,

а сам ненавижу всё это…

Начисляют гонорар —

Мерзко. Подло. Ненавистно.

Я-то знаю свой товар —

Платят, гады! Что за свинство?

Надо меры предпринять,

Не ходить у них в холопах:

Бухгалтерию взорвать,

Главредактора ухлопать.

Словно камешек в кармане —

под ресницей городок.

Это поезд на стоп-кране

ловит воздуха глоток.

— — — — — —

Отощала в полёте земля

и вошла в ячею роговицы.

Юрий Казарин, из книги «Поле зрения»

Позвонили в десятом часу,

Через трубку внушали всё это:

Что поездка на самом носу,

Ни в едином глазу — ни билета.

Перемёрз милицейский патруль,

Но отметил моё появленье.

И, клубясь на спиральном ветру,

Пересек я его поле зренья.

Эта очередь мне не предел,

Ей мои аргументы — в печёнке,

Я гудком запредельным гудел —

И она оказалась в сторонке.

У кассира я выжал слезу…

Но заметит прищуренный критик

У меня только шпалу в глазу,

А в своём — паровоза не видит.

Машину, сверкавшую лаком,

он бросил по злакам…

…Искали напрасно…

И птица, названия коей

никто и не ведал,

Метнулась со свистом

и скрылась

с испуганным писком.

В. Мясников

Я — птица, название коей

оставьте в покое.

Такое

слыхала от деда — никто и не ведал!

Как жили на свете Ванюша с сестрёнкой

Алёнкой.

С пелёнок

Иванушка помнил проказы сестрёнки:

Как била его по рукам,

за конфеты корила,

Дарила

ему тумака,

и на ужин грядущий

Дирала за уши, и пуще,

чем кочет,

орала.

И хочет

Иванушка скрыться,

а попросту — смыться,

Забыться,

идёт он в дубовую рощу,

под дубом попроще

Садится

и думает грустно: «Ну что я за птица!»

И видит: из рощи,

естественной шерстью обросший,

Выходит

неведомый ослик,

и к Ване подходит,

И возле

становится кротко,

и гривкой короткой

Кивает,

и по-человечески речь начинает:

«Привет тебе, братец

Иванушка! Катятся годы,

Невзгоды неся.

Я ведь бpaт твой, по имени Васька.

Не маска

на мне, но обличье

земного величья:

Не бьёт меня нынче сестрёнка,

дурёха

Алёнка.

Неплохо

тебе то же самое сделать:

нагнуться — и смело

Напиться

воды дождевой из любого копытца.

Скорее! Ты слышишь? —

зовёт тебя где-то Алёнка.

Вот, видишь следы?»

— «Но телёнком

я стать не желаю.

Не то ведь поймают,

забьют меня, Ваньку, на мясо…

Вон козье копытце. О Вася!

Я буду с тобою!»

И чудо такое

свершалось

при том водопое:

Слезала одежда,

и шерсть обнажалась,

и нежно

Она щекотала

ещё непривычную кожу;

Чумазая рожа

в мордашку с зачатками рожек

Пере-ображалась.

Алёнка бежала,

кричала: «Иванушка, где ты?

Уж я за конфеты

тебя колошматить не стану

И лопать сметану

позволю, когда ты захочешь…»

Но почесть

была запоздалой:

Алёнка узнала

Те драные лапти, что прежде на братике были…

Следы уходили

сквозь рощу,

росою искрились,

Объедки травинок топорща,

где ранней порою

Неведомый ослик

с неведомым козликом

скрылись,

Навеки пропали в пути своём склизком

и мглистом…

Рыдала Алёнка с отчаянным писком и визгом.

…а сегодня — чтоб ты сдохла!!!

Дмитрий Рябоконь

Ох, душа у поэтов, у нас, непростая!

Всё молчу, да терплю, да вдруг как прикажу:

«Чтоб сегодня же сдохла!» — А то ведь, не знаю,

Может, завтра ещё и пожить разрешу.

В саду мой рай, а здесь — мой скромный ад.

Вот тут горю я вечером и утром,

А здесь меня пытают поминутно,

Как будто что-то выпытать хотят.

А там, повыше, вделаны крючки,

Затем чтоб душу вынимать из тела,

А чтоб душа совсем не улетела,

Покрепче заготовлены силки.

Так я живу, не требуя наград,

Владея адом и немного раем.

Войдите, не боясь, в мой дом и сад,

И я над вашей мукой зарыдаю.

Я просто Пушкин

Аркадий Застырец

Жаль, в школе вы меня не проходили.

Вы думали, что я простой жонглёр,

По ком роняет слюни крокодильи

Банальный волк у бранденбургских нор?

Нет: я воспел движение флотилий

Гомером в древнегрецкой стороне…

Но мы с Рембо один корабль споили,

Он до сих пор пьёт горькую на дне.

Сейчас я Пушкин! Знайте, коль неймётся,

Каких я рангов и каких племён.

Но если травят Моцарта — я Моцарт,

И если бьют Вийона — я Вийон!

И если сам Шекспир решит явиться

И звать, как собеседника на пир,

Я долго буду клясться и божиться

И даже рвать рубаху: «Я — Шекспир!»

Со слезами во рту Франсуа возражал:

Нафталин — это бог! Нафталин — это ветер!

Аркадий Застырец