Из плена тьмы. Если ты долго смотришь в бездну, то тьма поглощает тебя

Среди всех масок выделялась одна. Это была маска смерти, которая оказалась самой сложной по рисунку. Она представляла собой абсолютное разрушение, разложение тела, опустошение души, лишение дыхания. Полное прекращение самого существования. После осознания этой маски человек становился вне смерти. И жизнь, и смерть для него были бы лишь тенью, отбрасываемой светом существования. Черная бездна глаз маски поблескивала подобно обсидиану, пока наблюдала за мной. По спине моей пробежал холодок, и я сглотнула, прогоняя внезапную дурноту. Со страхом и болью я чувствовала, словно вся моя жизнь тоненьким лучом переходила в глаза маски. Мне даже показалось, что я становлюсь чужой для самой себя, опустевшей и безгласной — почти мертвой. У меня бешено колотилось сердце, резко ослабли ноги и похолодели руки, очень сложно объяснить, но я как будто бы почувствовала, как эта маска ложиться на мое лицо.

— Как ты меня достала, — в сердцах сказала я. — Что тебе нужно от меня? Я и так боюсь тебя, так ты еще и ходишь за мной по пятам. Долго ли будешь меня преследовать?

— Она не преследует. Это ты к ней стремишься.

— Ну, да! Делать мне нечего — стремиться к ней. Я, наоборот, стараюсь убежать от нее, а она преследует меня всюду.

— Отрицание жизни после смерти, то есть вечной жизни, приводит людей к греху через соблазн сиюминутной выгоды в сиюминутной жизни. Смерть не приносит боли.

— А кто причиняет боль? — спросила, поеживаясь от страха. — Что вы хотите от нас, смертных?

— Ничего!

— Я не хочу умирать, — невольно слезы хлынули из глаз, и больше не сдерживаясь, я заплакала навзрыд, — я еще не такая старая, чтобы идти сюда. Я еще хочу жить, видеть и радоваться жизни.

— Живи! Тебя пока никто не собирается забирать, — голос звучал спокойно и хладнокровно.

— А маска смерти почему тогда за мной ходит?

— Она за всеми ходит.

Глаза маски смерти словно смотрели из глубины веков, взирая на меня, проникая в самые потаенные глубины моей души, мерцали то золотом, то надменностью в своей истине. Не дыша, я вглядывалась в черные глаза маски, парившей среди других масок. От страха перед ней я беззвучно плакала, все еще борясь с душевной болью и удерживаясь на ногах. Все страхи втекали в самый большой страх — страх смерти.

— Смерть — это лишь отделение души от физического тела. Это отправная точка для новой, более совершенной жизни, — бормотала я, и мне показалось, что я вижу смерть, ощущая на щеке ее равнодушное холодное дыхание, заглядывая в бесконечно мудрые и безразличные глаза. И мне стало страшно.

— Я не хочу умирать! — уже который раз я твердила как мантру. — Мне страшно! — Я испуганно пробормотала: — Неужели смерть неизбежна?!

— Самая страшная смерть — душевная. Легкой смерти достойны только те, кто старается контролировать себя и свое эго.

Люди думают, что на свете существует одна только смерть, одинаковая для всех. На самом деле в мире их несколько. Две из них — это смерть естественная, от которой должны умирать люди, и смерть неестественная, которой в действительности умирают почти все. Смерть, которую видят врачи ежедневно, — это мучительная смерть, сопровождающаяся предсмертной агонией. Она наводит на человека страх и ужас, лишая его самосознания и заставляя бояться и трепетать от приближения смертного часа. Эта смерть превращает тело человека в смрадный труп, который в короткий срок превращается в зловонную массу, кишащую червями. Но, есть смерть душевная и духовная. Человек все время сохраняет полное самосознание. Разложение тела после душевной смерти совсем не такое, какое бывает при естественной смерти. Там духовное гниение, сопровождающееся известным страшным запахом.

— Но, моя душа еще жива и зачем меня хоронить раньше времени?

— Ты сама стараешься похоронить себя. Не боится смерти тот, кто не боится жить вечно! — вдруг услышала я вблизи себя потаенный голос. — Только смерть позволяет быть честным и откровенным с собой до конца.

— Но страшна не смерть, а процесс умирания, — поддержал кто-то собеседника.

— Ожидание смерти страшнее, чем сама смерть. Свободен тот, кто не боится умереть. Значит, нужно как-то преодолеть этот страх. Да и спешить не нужно.

— Но как? — спросила я.

— Каждый находит свой метод. Если бы не было смерти, то люди, возможно, никогда бы не научились ценить жизнь, понимать ее цель и назначение.

— Смерть не знает возраста. И возраст не определяет, когда придет смерть. Что тебя сильно пугает в настоящее время? — спросил кто-то, словно прошелся по моей душе.

— Я боюсь вот эту маску, — и направила в сторону маски смерти палец. — Я боюсь боли, болезни, потерять жизнь и здоровье. Мне страшно после того, что вы мне показали. Неужели смерть не одна?

— У смерти множество масок и обличий, поэтому она находится здесь. У зла нет лица, но оно проявляет себя во многих масках. Но, здесь не сама смерть, а только ее маска, которая меняется в зависимости от того, какую смерть вы изберете. И тебе не стоит искать причины, чтобы избегать ее.

— Да, я труслива, и что! А кто не боится? — призналась я. — Да, я боюсь смерти. — сказала это больше всего самой себе. — Я признаю это, — мрачная улыбка мелькнула на моем лице. — Мне следует отдать себя в ее руки и избавить всех от опасности, которую создает мое присутствие? Мне что, умереть?

— Нет! — возразил кто-то. — Если ты сдашься, ты умрешь. Тебе еще несколько раз придется встретиться с ней. Страх смерти — начало всякой мудрости, поскольку он требует от человека жить достойно.

— Философы сказали, что смерти нет, а есть лишь вечная смена различных форм жизни. Нечего мне бояться ее, поскольку за той гранью нет ничего, что могло бы внушать страх. Я вспомнила, что читала книгу одного профессора, — вступила в диалог, понимая, что хоть таким образом мне будет не страшно, — фамилии не помню. Он утверждает, что смерти нет. Есть трансформация, переход из одного состояния в другое. Даже пример привел. Пишет, что гусеница не умирает, а превращается в бабочку. Так и наше тело, разлагаясь физически, высвобождает энергию, и трансформируется в другое состояние. Но, я все равно боюсь смерти. И сколько иду, всюду чувствую ее дыхание.

— Вспомни Сократа. Он сказал, что следует не бояться смерти и помнить одно: для доброго человека нет никакого зла ни в жизни, ни в смерти.

— Философствовать — значит учиться умирать, так говорил Цицерон. Что я, кажется, сейчас и делаю. А Мишель Монтень повторял: философствовать — значит готовиться к смерти. Я философствую, потому что одна в этом мире и мне не с кем поговорить. Одна со своими мыслями, которые жгут. А еще тут меня пугают, и без того пуганную.

— Философствовать — это хорошо. Не так уж и страшно будет посмотреть смерти в лицо.

— По мне, смерть — это то, что бывает с другими, но только не со мной. В глубине души мы не верим в собственную смерть, а смерть других принимаем спокойно. И я не могу поверить, что я умру. Никогда не смирюсь с этой мыслью.

— Что толку убегать от смерти? Все равно догонит. Что толку оттягивать ее? Все равно она будет рядом. Нужно просто переступить через нее, и тогда страх неизбежной кончины исчезнет.

— Люди верят в то, что им выгодно. Всегда должен быть тот, на кого можно списать все свои ошибки и грехи.

— Мир тьмы существует лишь в вашем воображении. Там он велик и страшен, он обрекает на страдания и печали. Хочешь узнать правду?

— Ну-у и-и-и?!

— Тьмы нет. Вокруг лишь свет, только слепой этого не видит.

— Я не слепая, и все равно вокруг темно.

— В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле. Это тьма.

— Мы же о смерти говорили

— А тьма и смерть родственники, фактически одно и тоже. Говоришь «смерть» — видишь тьму, думаешь о тьме, рядом всегда стоит смерть.

— Это просто мрак! — передернулась я.

— Мрак — это тоже преддверие смерти.

— Сталкиваясь со смертью и тьмой, вы страшитесь лишь неизвестности и не более того.

— Верно.

— Из тьмы хорошо видно, что происходит на свету, но вот из света тьма непроницаема. Аксиома. Поэтому люди всегда боятся тьмы, но никогда — наоборот.

— Чего бояться, лучше сразу готовиться. Вы одинаково рождаетесь, так же и умираете. Ничего нового, — хихикнула маска. — Тот, кто думает, что у него будет время для подготовки к смерти, он уже сейчас умер, как умирал с самого рождения.

— И долго вы будете меня пугать?

— Мы не пугаем, а констатируем факты. Это как у наркоманов. Они знают, что умрут вот-вот. И поэтому фактически готовы. Они знают, как страшен мир, когда не под кайфом, поэтому и стараются вновь уйти в свой мир грез.

Мне даже показалось, что чернота надвигалась от маски смерти. В этой маске вообще ничерта, кроме темноты, не было! Весь воздух был пронизан смертью. Еще больший ужас охватил меня, когда передо мной открыли бездну, бездну человеческой испорченности. Боже! Каким нравственным зловонием пахнуло, когда приоткрылся занавес, и я увидела, как от посторонних взглядов люди прикрывали под красивой маской лжи свои душевные язвы. И я была в их числе. Ужас! Не было никакой надежды. Мрак. Темнота. И я понимала, что от кошмаров никуда не деться: они будут преследовать меня, либо встречаться на моем пути. Я четко представляла разницу между добром и злом. Но, смерть для меня была самым ужасным из возможных наказаний. Духи-маски плясали надо мной, напевая свою унылую песню, кружились, сплетясь бесплотными пальцами, хвостами и шеями, облепляли невидимые стены и стекали по скользким уступам земли, так что руки холодели, и волосы дыбом вставали. Теперь кричащие лица скрылись во тьме. Над головой метались зловещие темные тени. Я лишь мельком могла разглядеть пустые глазницы, следящие за каждым моим шагом.

— Что вы хотите от меня? — мои слезы как алмазы сверкали на бледном свету.

— Чтобы ты освободилась от своей боли. Рассталась со своей ненавистью и страхом. Ты же обрекаешь себя на вечные скитания в поисках истины! Твой путь еще долгий, — после этих слов, мое сердце судорожно забилось, — ты должна идти вперед.

— Только от тебя зависит исход этой битвы. Битвы сама собой. Хочешь тьму — получишь.

— Не нужна мне тьма, я просто хочу домой.

— Заладила. Как вы все предсказуемы, — протянула одна из масок, пародируя меня. — Радуйтесь, что вы пришли сюда. Здесь очень весело.

— Вокруг тебя урок. Твой каждый шаг — экзамен. Ты даже не будешь подозревать, когда будет происходить на твоем пути что-то важное. Но, ты должна будешь пройти, чтобы не умереть и вернуться. Это своего рода игра. Ты же любишь играть? Я знаю, что любишь.

— Люблю играть, и что? Там я руковожу героем и могу возродить его, если он погиб.

— Верно, верно! Но, если здесь сделаешь ошибки, тебе не дадут больше шанса.

— Поэтому я не хочу играть в ваши игры.

— Придется. Как дитя! Игра эта вовсе не безнадежна. Она очень интересна. Выиграв, ты можешь спокойно вернуться на землю. Играй осознанно. Делай выводы, думай.

Мои мысли метались, лихорадочно водя хороводы. Они выстраивались в каком-то абсолютном беспорядке, не давая мне обдумать план действий. Неужели придется стоять здесь в темноте и смотреть на эти зловещие маски, особенно на маску смерти? По коже побежали мурашки. Раздался шорох. Я затаила дыхание, голос охрип от страха, сердце стучало так, что звенело в ушах. Чем чернее был круг воспоминаний, тем чище и светлее стала проглядывать моя ясная душа. Голос раскаяния и страстного желания совершенства и был главным новым душевным ощущением в период моего духовного развития.

— Ладно, я согласна пройти этот путь играя. К чему пустая болтовня?

— Вот и ладненько, договорились. Тьма не ведает злобы, не ведает доброты: это абсолютное спокойствие снимет с тебя путы

Раскаяние, конечно, снимает часть тяжести с души, но полностью очиститься можно лишь поступками, изменив свой образ жизни. Шипучая энергия злобы покинула меня, выметенная резкими порывами усилившегося ветра. Ярость, клокотавшая как лава, и ненависть прошли, уступив место детской обиде и разочарованию, а еще — усталости. Я присела, чтобы подумать над тем, в какую сторону идти. Через какое-то время решилась все же идти вперед, пока не выйду на более прочную дорогу. Да и знала, мне не вернуться назад, пока не пройду весь этот путь. Я двинулась вперед, покидая негостеприимную ледяную пустыню.

— Дорога, дорога, ты видела много, — подбадривала я себя. — И помнишь, как годы летят. Дела боевые, походы былые твоих краснозвездных орлят.

Перешагнув невидимый рубеж, я оказалась на поляне, где увидела останки какой-то древней церкви. Каменные стены церкви были во многих местах проломлены — словно бы, пробиты исполинским молотом. Косяки дверей были вырванными, окна — выбиты, стена фасада и перекрытия — разворочены. Выбитые окна были похожи на слепые глаза. На крышу поднималась извивающаяся лестница. На полу валялись сломанные подсвечники и другая церковная утварь. Над царскими вратами алтаря и на колоннах угадывались следы когда-то прекрасных росписей. Если хорошо присмотреться, можно было разглядеть росписи икон, хотя краска почти вся отвалилась. Красная кирпичная кладка издали была похожа на кровавые раны. Казалось, скоро безжалостное время не оставит здесь и следа.

Когда я подошла к руинам, то мое тело стало обволакиваться какой-то энергетической гадостью, гнилью. Постоянно движущаяся по телу энергия остановилась, перекрытая плотным негативом, заметно оказывающим влияние на ауру. Внутри появилось чувство угнетения, физическое ощущение резкого и сильного упадка сил. Все это произошло в первые же секунды, когда я вошла внутрь церкви. Где-то в глубине развалин глухо стонал ветер, слышался шепот, вздохи, урчание. Я почувствовала, как позади что-то происходит, но поворачиваться не было никакого желания.

Вокруг церкви ходил призрак священника, плакал и просил у кого-то прощения. Глаза его были впавшие, волосы — немытые и нечесаные, взгляд — затравленный и дикий. Его фигура словно плыла над обломками. А сквозь нее тускло просвечивали остовы здания. Рядом со священником крутились больные, слепые, хромые, убогие, нищие, пьяные. Они мелькали перед ним, исчезали и вновь появлялись бесконечной вереницей, иногда сливались в одну беспредельную, гнойную, смердящую язву. Они стонали, рыдали, безумно смеялись.

— Молитесь, молитесь! Становитесь на колени! — кричал над ними сердитый священник. — Отмаливайте свои грехи! Грешники!

Под монотонный его голос многие призраки крестились и отбивали земные поклоны. Кто-то просил прощения у Бога, кто-то ныл, некоторые плакали, молили о чем-то, кто-то каялся, а кто-то пьяно гоготал. Я медленно двинулась по аллее между рядами крестов и могильных плит с возвышающимися над ними кое-где фигурами скорбящих ангелов.

Ближе к крестам подходить у меня желания не возникало. Со всех сторон наплывали тени. А если затаить дыхание и стоять без движения долго-долго, то можно было не только почувствовать их присутствие, но и услышать, как они скулят и стонут в темных щелях стен храма, шепчутся возле могил, задевая кресты. В моей голове шептало множество голосов, напоминавших шелест сухих опавших листьев. Слова, раздававшиеся в мозгу, не принадлежали ни одному человеческому языку. Им не требовался переводчик, чтобы понять, о чем они говорят.

Я почувствовала, как стали вставать дыбом волоски на моем теле. Я ощутила чей-то взгляд — тяжелый, мертвый взгляд. Меня охватила паника и в мгновение ока распространилась по моему телу, выгоняя холодный липкий пот. Меня затрясло, как в лихорадке, и я пошатнулась. И передо мной возникли глаза, которые были налиты густой темнотой. Они словно обещали проникнуть в самую суть моей души, стоило лишь поддаться соблазну и нырнуть в эту тьму. Мне ни разу еще не доводилось видеть чего-то подобное, но я была готова молиться, чтобы никогда больше не видеть это снова.

— Глаза! — простонала я в ужасе. — О Господи! Они смотрят на меня. — меня передернуло от этого пронизывающего взгляда. — Ужас! Ну, правильно, ужас! Где я нахожусь? В ужасном месте. Глаза в стенах! Глаза на церкви! Они повсюду! Они словно следят за мной.

В то же время я знала, что глаза не могут причинить мне зла. Но не хотелось, чтобы они копались в моей голове. Эти вязкие, тягучие взгляды все так же холодно следили за мной. Слезы наворачивались на глаза, вроде бы и хочется, и как-то глупо. Пронзительный взгляд неотрывно следящих за мной черных глаз заставил меня нервничать. Вдруг я ощутила рядом присутствие кого-то. Почувствовала, как нечто зловещее пронзает меня холодным взглядом. Стало очень холодно и страшно. Я от страха не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Внезапно мое запястье обхватила ледяная ладонь.

— Глаза — зеркало души, — сзади раздался голос. — Так вы говорите?

Это был голос, внушающий одновременно ужас и преклонение. Я отпрыгнула в сторону и развернулась к незнакомцу. Перед собой увидела человека в длинном черном плаще. Лица видно не было, поскольку оно было закрыто капюшоном. Тем более голова была опущена, что совсем усложняло задачу по определению того, кто передо мной. Под капюшоном плаща, я заметила, как в темноте вспыхнули два огонька. Все чувства замерли, а в голове возникла мысль: это демон! Вокруг него сиял серебристый свет, который не был светом.

— Но, не эти же глаза! В них только злоба плещет.

— Посмотри на меня, — голос вывел ее из оцепенения. — Вглядись в свой ад в моих глазах.

— Зачем? — я медленно подняла голову. Прямо в глаза мне смотрел своими прожигающими насквозь, огненными и в то же время какими-то мертвыми глазами Дьявол, из них медленно сочилась тьма. — И что я увижу в твоих глазах? Только ужас и не более! Я не переношу, когда мне приказывают, — страх словно пригвоздил меня к месту, я не смогла даже шевельнуться. — Час от часу не легче, — чуть не задохнулась я от ужаса, чувствуя, как руки смерти приближаюся к моему горлу, — Сколько я буду встречать на своем пути смерть? Что-то всюду меня преследуют только смерть и тьма! И почему ты повелительным тоном заставляешь меня смотреть в твои глаза? Может, я не хочу смотреть. Я и так знаю, что там нет жизни. Вы что, здесь так любите пугать?

— Пора привыкать к встрече смерти и образу тьмы. Глядя в наши глаза, вы увидите свое прошлое, которое вам поможет освободить и очистить душу. У нас много лиц! И пугать — это наша прерогатива.

— Напугав нас, вам что, становится легче? К такому не привыкнешь. Почему ты меня преследуешь?

— Когда ты увидишь свой ад, то будешь знать, что нужно жить, чтобы не сожалеть, когда будешь на смертном одре. Прожить свою жизнь на земле и не запачкаться невозможно. И сейчас будет жечь позор за твои подлые дела на земле.

— Ах! Ах! — осмелилась я дерзить. — Мы знаем Н. Островского! Самое дорогое у человека — это жизнь, — решила процитировать я, показав тем, что я и не такая уж глупая и читаю умные книги. — Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы отданы самому главному в мире — борьбе за освобождение человечества. Но я не патриотка, — мой голос зазвенел с призрением, — чтобы бороться за человечество. Мне бы себя защитить и прожить счастливо. А спасением быдла от смерти пусть занимаются те, кому нравится, когда эти ничтожества вонзают в кромешной ночи нож в их родственников, насилуют их детей, грабят людей. Вот их и мучайте. Оставьте меня без нравоучений.

— Я не цитировал вашего писателя. А эти мрази, как ты их называешь, они получают свое.

— Поняла. Тогда молчу. Если их здесь пропустить по коридорам тьмы, то думаю, что меньше станет зла на земле.

— Ты за них не волнуйся, каждый получает по заслугам. Ты думай о себе.

— Я их здесь не вижу. Мне бы хотелось увидеть, как они жарятся на сковородке.

— Какая ты наивная, — его смех эхом пронеся во тьме, ударившись о стены заброшенной церкви, рассыпался, — здесь нет того, что пишут в ваших книгах. Это ваши фантазии. Да ты не бойся меня! — успокоил меня незнакомец. — Как всегда, главная проблема в жизни человека — поиск своего пути. Причем сколько людей — столько дорог. Одни стремятся к истине, другие пробуют убежать от нее. Кто-то пытается свести счеты с жизнью, а кто-то норовит обмануть смерть. Людям не нужна истина, они заняты собой!

— Странные вы! Сами пугаете нас, а потом успокаиваете.

— Не мы вас пугаем, а вы сами создаете себе проблемы.

Я часто думала о том, какая мне выпадет смерть, хотя за последнее время поводов находилось достаточно. Но даже начни сейчас размышлять об этом, вряд ли смогла бы вообразить для себя финал. Внезапно охватил беспричинный страх, оказаться запертой в гробу. Тут же в памяти возникли рассказы, фильмы о запертых в гробах людей. Мне представилось, как я бьюсь, умоляю выпустить и кричу, надрывая свое горло. А сквозь щели доносится смех заколачивающего гвозди в крышку гроба. Сердце забилось так сильно, что я подумала, что оно вот-вот взорвется. В висках заболело, и у меня вырвался свистящий вздох. От ужаса перехватило горло, и я подумала, что сейчас потеряю сознание. Что я могла ответить? Боль сжигала меня. Мне также показалось, что я слышала вопли грешников, которые оглушали.

— Ишь! Как тебя пронзает страх быть мертвой! Не это страшно, страшно, когда ты будешь вечно скитаться здесь! Да, страшно, но надо уметь смотреть своим страхам в глаза.

— Я понимаю, но это очень цепкий страх. В нем какая-то угроза, я не могу ее найти, не могу назвать. Мне кажется, что этим страдает все человечество.

— Это страх смерти! Смерть — это рентгеновские лучи, которые высвечивают все скрываемое, делая очевидным, каков ты есть на самом деле. Вы пытаетесь проанализировать его, но, такое чувство, что вы все словно бы сговорились не вглядываться в солнце. Вы избегаете открытой конфронтации с призраком смерти. Растворись во тьме, впусти ее в свое сердце, и ты увидишь свет.

— Ну, да, ну, да! Я боюсь. Сделав шаг во тьму, я отдам свою плоть и кровь, свой разум и свои чувства этой темноте. И что потом? Останусь здесь влачить свое существование.

— Свет во тьме — это редчайший дар вечности, который невозможно практически обрести. Мы выбираем единицы душ, чтобы зажечь свет в груди. Свет — это не фонарь, который освещает вам путь. Вы должны стать светом, чтобы сиять во тьме.

— Я подумаю.

— Тебе надо поверить в свои силы. У тебя их предостаточно, чтобы выйти из тьмы, в которой ты находишься. Куда вы идете? Вы никуда не идете, вы ходите по кругу, блуждаете и пытаетесь таким образом получить опыт вашего бессмысленного блуждания. Я не настаиваю, но когда захочешь, то будет уже поздно. Взгляни на меня, — не попросил, а потребовал собеседник.

Я подняла свой взгляд и посмотрела ему в глаза. Я увидела, что в его глазах замерцал огонь. Но через мгновенье исчез, и снова глаза заволокло непроглядной тьмой. И зачем меня заставлять смотреть в их глаза, если у меня нет желания, и я напугана? Что я могла там увидеть, кроме тьмы? Я уже не была удивлена происходящим, и что беседую с Тьмой о высоких материях, даже не зная, кто она. Это было снова испытание, и я должна была освободиться от страхов перед входом во тьму.

— Что ты ощущаешь? Что ты видишь в этом?

— Я вижу тьму. Там ощущается зло, — ответила я.

— Ты ставишь Зло и Тьму на один уровень? Отождествляешь эти понятия?

— Да! Это одно и то же, — без тени сомнений ответила я, хотя сама уже не совсем верила тому, что говорила.

— Почему? — задал вопрос незнакомец.

— Сейчас сформулирую ответ, — ответила я, оглядываясь, в поисках любого камня, чтобы присесть. — Тьма — это когда темно, а зло — это когда в три раза темнее. Темнота поглощает все вокруг, даже изображения.

— Это две разные вещи. Тьма не порождает зло. Тьма — это одна из форм существования, но противоположная свету. Но главное — это не зло, просто иная форма. Тьма милосердна. Когда ты во тьме — ты волен находиться в грезах. Свет может показать ужасную реальность, что напугает тебя до смерти. Тьма, в действительности, есть полное отсутствие света.

— Я помню школьную программу. Мы можем изучать свет, но не тьму. Тьма — это слово, которое лишь описывает состояние, когда нет света. Так что здесь просто нет света и я бреду в потемках.

— Страх, озабоченность, злость — это и есть ваша тьма. Вы просто забываете, что тьма имеет власть над вашими душами, природой и Вселенной. Вы побеждены не тьмой, а вашим непониманием.

— Но кто вы? — я поняла, что хотел сказать мне таинственный собеседник. Да и сама не верила, что тьма — это истинное зло. — Если ты говоришь, что свет, который в тебе, — тьма, то какова же тьма? Я всегда задавала вопрос, что такое тьма? Тьма — это когда совсем нет света. В моем понятии, для каждого из нас свет — это люди, которые нас окружают. И чем больше источников этого света гаснет, тем больше человек погружается во тьму.

— Возможно.

— Что в твоем понятии зло?

— Да какая разница? Зло как зло!

— Зло — это смрад, гниль. Вы не видите зло и не чувствуете ее смрада. С запахом зла человек ходит всю свою жизнь. Зло нельзя увидеть, вы можете только увидеть его последствия. Животные видят и чувствуют зло. Но зло не окрашено в черный цвет, как ты считаешь. У него смердящие краски.

— Но, смерть тоже пахнет. И ужасно пахнет. Не хотелось, лежа в гробу чувствовать этот запах.

— Жизнь тоже имеет специфические запахи. С этим запахом каждый человек рождается на свет. Запахи болезни, запахи смерти и жизни многообразны, как многообразно само зло, но в сущности-то он один и тот же. Даже предательство и подлость имеет ужасный запах.

— Ну, прямо уже, как будто здесь нет запахов, — возмутилась я, — здесь цветами пахнет! Скажете тоже! В этой кромешной мгле я и чувствую ужасные запахи. Они отвратительны.

— Чем сильнее в вас зло и ненависть, тем сильнее вы ощущаете его. Человек живет в атмосфере зла. Зло, разъедающее человечество, многообразное и всеобщее.

Я не отводила взгляда. Глаза его горели черным пламенем. Ни зрачков, ни ее отражения. Просто черное, жалящее ее суть пламя. И что за привычка показывать свою тьму? Запугать, что ли, хотят? Я и без этого боюсь. В моих глазах, наверное, отразились самые разные и противоречивые эмоции: от леденящего ужаса и бесконтрольного страха до чего-то такого, чего я никак не могла понять.

— Печать зла на каждом человеке, — продолжал мой собеседник. — Я имел в виду, что вы сами себя окунаете в этот мрачный мир, мир зла, — словно хотел запугать до смерти. — Люди сами создают этот мир, куда впускают тьму. Ничего не проникает в мир души, кроме самой тьмы.

прочитала чьи-то стишки, давая себе возможность успокоиться.

— Это серьезная битва, и она решает твою судьбу, а не всего человечества. Каждый человек, пришедший сюда, думает только о себе. Это суровая битва света и тьмы, на внутреннем, духовном плане.

— А я и не собиралась спасать мир! Мне бы себя спасти.

Злость и горечь, звучавшие в моем голосе, пронзили меня насквозь. Я почувствовала свою боль, обиду, но в то же время я успокаивалась от этого спокойного голоса. Меня захватили мелочные соображения относительно своей безопасности, своих целей, своих надежд в этом мире, своих проблем и тревог. Однако подумав, я вынуждена была признать, что мое единственное истинное беспокойство — смерть. Я приложила усилие, чтобы остаться спокойной, но мысли о смерти не давали покоя. Это было пострашнее чем сама Тьма.

— Я часто задаю себе вопрос: почему люди знают, понимают, но все равно поступают не так, как считают нужным и полезным?

— Ответ простой: они не верят в то, что считают правильным.

— Они боятся смерти, ада, потому что чувствуют — жизнь прожита зря. А потому и страшно думать о возможной расплате. Когда я думаю о смерти, что-то внутри меня переворачивается, внутренности все леденеют.

— Смерти не нужно бояться. Вы сами создаете образ смерти. Вы боитесь смерти и пытаетесь узнать, что такое смерть.

— Нет уж, спасибо, лучше не знать. Жить в постоянном страхе, каждый день, ожидая смерть, просто невыносимо. Вас послушать, так получается, будто мы всю жизнь только и делаем, что стоим в очередь на кладбище.

— Стоять можно по-разному. Можно вообще не стоять. Зачем бояться того, о чем вы не имеете даже представления? Все равно умирать. Раньше или позже — не все ли равно?

— Хочется жить полной жизнью, брать из жизни все, что возможно. Конечно же позитивное — это не обсуждается. А просто ждать своей очереди за смертью… Тогда зачем и появляться на этот свет?

— Чтобы жить.

— Ага! Жизнь — это очередь за смертью, но некоторые лезут без очереди… так что ли? — страх перед стоящим незнакомцем прошел, и я словно вела светскую беседу, философствуя на тему жизни и смерти.

— Я понимаю, что такое настоящий страх. Ты живешь с ним. Тебе нужно просто освободиться от него. Очистить душу от тяжести ноши.

— Мне что, предлагаете ходить в церковь? — вдруг съязвила я, глядя на безумного священника, который кружил среди могил.

— Церковь не очищает! Она дает возможность вам осознать всю ответственность перед вашими преступными мыслями, чтобы вы сумели очистить свою душу от зла. И не маскировать ваши преступные мысли, когда вы исповедываетесь перед вашим настоятелем. Отпустит он ваши грехи, но это еще не значит, что он освободил вас от них.

— Почему вы решили, что я хожу в церковь? Во-первых, я некрещеная, а во-вторых, я-я не верю в Бога. Тем более, я в церковь не хожу. В этой церкви одни лжецы служат.

— А как же ты живешь без веры? Вера — это ключ к постижению тайного.

— Вау! Вы поп, что ли, что начинаете мне тут проповедовать? Если проповедник, то идите к своим овечкам. Я верю, но только не в придуманного людьми Бога. Все люди верят, но только каждый во что-то свое. Вообще-то, все религии придуманы человеком. Он сотворил целую систему богов. В наше время Бог настолько забыт, что некоторые отрицают и само его существование. Даже в рамках отдельно взятой религии личные толкования Бога сильно варьируются.

— Вера и понимание противоположны друг другу. Верит тот,, кто не способен или не хочет понять, потому что там, где наличествует понимание, уже не может быть веры. Кто хочет оказывать влияние на окружающий мир — тот должен понимать его, кто хочет утешиться в подчинении обстоятельствам — тот должен верить, что все в мире происходит правильным образом. Источник неверия скептика находится в его сердце.

— Не люблю обсуждать то, что мне не понять и не желаю понимать. И что вы ко мне пристали со своим Богом? — разозлилась я так, что мой звонкий голос разнесся в воздухе. — Сами сидите здесь во тьме и стараетесь мне тут читать проповеди. За собой следите, а не меня учите, — я чувствовала, как глаза мои засверкали, когда я посмотрела ему в глаза. — Учите, учите! Что от меня-то ждете? Вы же не знаете, что вытворяют на земле священники? Если бы знали, какие глупости подчас вытворяют монахи, священники, папы, святые отцы, то пропала бы вера и во всю их святость, и в их чудеса. Поэтому, я никаким святым не ставлю свечи, никогда не хожу исповедоваться, потому что священники — сплетники.

— Хорошо! Человек — это существо, которое не может жить без философских вопросов. Он устроен так, что жаждет отрицания. Хочу сказать, что я не собираюсь доказывать, есть Бог или нет его, вечен Он или нет, материален или идеален. И тем более я не собираюсь переубеждать тебя в чем-либо. Я просто хочу, чтобы ты порассуждала на эту тему. Многие задают себе вопрос: кто такой Бог? К какой бы религии вы не принадлежали, все они вас учат одному: Бог — это Творец. Ты, наверно, тоже задавала себе вопрос неоднократно. Давай, просто поговорим, может, придем к одной истине. Про священников и что творится в церквях, мы здесь все знаем. Этим грешникам также придется проходить здесь очищение, так что не волнуйся. Каждый получит по заслугам.

— Я вообще не понимаю людей, которые верят в Бога. Существует столь много истолкований Бога в обыденном понимании этого слова, столько, сколько существует религий на земле. Представления о нем разнятся — от веры в некое неопределенное «универсальное космическое сознание» до изображения его в виде антропоморфного существа, следящего за каждым деянием каждого человека. И если существуют столь сильные разногласия по поводу способов служения Богу, сколько же может быть различных истолкований Бога, и какое из них верно?

— Люди нуждаются в вере, а потому с готовностью верят тем, кто дарит им надежду на улучшение жизни в ближайшем будущем, даже если обещания эти неисполнимы и абсолютно нелепы. Можно, конечно, не верить ни в Бога, ни в дьявола, но нет оснований, веря в личного Бога, не верить и в личного дьявола.

— Вы не ответили на мой вопрос. Конечно, от нашей философии попахивает признанием, что за всем существует логическая целесообразность. В ее основе лежит обычный инстинкт самосохранения. Забавно, что этот же инстинкт лежит и в основе всякой религии. Люди боятся умирать и выдумывают себе загробную жизнь и Бога.

— Значит, ты все-таки отрицаешь Бога?

— Я не отрицаю Бога, и не говорю «Бога нет и быть не может». Нет, я говорю так: хорошо, допустим, что он есть. Ну, так докажите мне это. Переубедите меня. Покажите мне этого Бога, чтобы верить. Вполне может быть, что я чего-то недопонимаю и ошибаюсь — я допускаю такую возможность. Религия основана на вере и не допускает иного толкования. Приходится сделать вывод, что она ничего не объясняет.

— Так-так! Очень интересно! — стал меня подбадривать собеседник. — Значит, по-твоему, Бог — это только персонаж религиозной и философско-религиозной фантастики?

— Несмотря на то что Бог во всех этих религиях в основном один и тот же, каждый рассматривает избранный другими путь как предосудительный. Каждый находит Бога там, где хочет найти. Многие слепо верят в то, что написано в религиозных книгах, не замечая очевидных противоречий. А если и замечают их, то считают несущественными или пытаются толковать их так, чтобы они, хоть как-то уложились в единую систему представлений.

— Действительно, глупо верить в Бога, о существовании которого нет никаких реальных свидетельств. Если бы Бог действительно существовал как существо и личность и желал бы, чтобы все люди исполняли его заповеди, то он сделал бы себя предметом знания, а не предметом веры, — улыбнулся мой собеседник. — Хорошо, если ты не принимаешь христианского Бога, то ты, все равно веришь в какого-то другого бога.

— Верю в то, что есть что-то или кто-то над нами. Сразу хочу отметить, что ничего плохого против православных я не имею. Но, нельзя насильно навязывать свою веру и втаптывать чувства других верующих и атеистов в грязь. Религии существуют несколько тысячелетий. За это время кануло в Лету более трех миллионов богов и не найдено ни одного факта, подтверждающего существование Бога. Все как один говорят о Боге, но никто не может объяснить, во что или в кого, же они верят. Однако любому человеку нужны доказательства. Для меня все религии одинаковы.

— Значит, ты все-таки веришь? — провоцируя, произнес собеседник.

— Вы меня совсем запутали, скорее нет, чем да.

— Стало быть, что Бог не заслужил? Если человек верит в мифы, то он будет искать доказательства. Все вы верите в одного, только каждый по-своему. Так зачем же пытаться доказать себе, что вы не верите? — ухмыльнулся он. — Чувствуете примерно все одинаково, только словами выражаете по-разному. А все потому, что слова — лишь восковые слепки наших переживаний, грубые оттиски наших чувств. Я даю тебе возможность выговориться.

— Вы всегда так туманно говорите, мистер Неизвестность? Вы эти проповеди читайте верующим.

— Я послушаю тебя. Мне интересны твои рассуждения.

— Я считаю, что Церковь покрыта язвами зла, лжи и обмана. Там больше лжи и смрада, чем в других светских заведениях, — разозлилась я. — Хочу сказать, что церковь — это второе государство, а отнюдь не сообщество духовных единомышленников. Церкви, храмы представляют собой небольшие, очень четко структурированные институты с жесткой иерархией и безумным количеством обрядов, заповедей, внутренних законов и громких красочных пророчеств, обещающих страшную кару всем неверным и безмерное счастье и процветание своим крещенным. Сейчас даже доходит до того, что церковь не только протягивает свои щупальца в учебные заведения, но и вводит новые грехи. Видимо, они думают, что вправе так делать. Бездоказательная, слепая вера в Бога — это результат внушения и самовнушения церкви. Да что говорить — Христа распятого продают! А раз продают, значит, наживаются. Какая может быть тогда здесь божественность?!

— Я слушаю тебя, — подбодрил собеседник, когда я сделала паузу, чтобы передохнуть.

— А что говорить, если вы сами все тут знаете? Говори, не говори, ничего не изменится. Вы же знаете, что многие в церковь ходят только для того, чтобы покаяться, попросить прощения, причаститься, и вновь грешить. Грешить, чтобы вновь прийти за очередным разрешением убивать, грабить, насиловать. А то сами как будто не знаете, какой в церкви принцип: не погрешишь — не покаешься. А если покаялся, можно снова грешить и потом снова каяться. Поэтому я не хочу верить в ложного бога, который разрешает грешить, не хочу никому подражать и не желаю, чтобы меня заставляли верить в несуществующего Бога.

— Так, так, так! Я понимаю тебя.

— История знает немало подобных примеров, когда убивали и сжигали людей только потому, что они не признавали идеологии церкви. Христианские миссионеры истребили миллионы людей, устраивали крестовые походы ради власти и обогащения, прикрываясь именем Христа и Бога. Каждая церковь считает, что именно в ней Господь, а все остальные не от Бога. Это приводит к спорам, нетерпимости, конфликтам, а в конечном итоге, к войнам. Только из-за того, что кто-то считает себя от истины, а всех остальных неверными, люди начинают убивать друг друга. Некоторые церкви и храмы заходят так далеко, что объявляют всех, кто принадлежит к другим религиозным направлениям, еретиками, хотя их общие доктрины и представления о божественном почти одинаковы. Так, например, католики верят в то, что протестанты обречены сгинуть в аду только потому, что те не принадлежат к католической церкви. Православная церковь язычников считает детьми дьявольскими, которые будут гореть в аду. Все пугают адом, проклинают. Неудивительно, что во все времена находились люди, которые готовы были служить Богу и отдать жизнь за него. Которые готовы были убивать именем Бога, сжигать именем Бога, взрывать во имя Бога.

— Ты не волнуйся, здесь ты можешь спокойно поговорить и у тебя всегда найдутся слушатели.

— В христианстве я почему-то должна вверить свою душу Иисусу Христу, то есть фактически полностью отдать себя в его власть. Почему? Зачем? А если они творят зло, что тогда? Ведь отдавая душу кому-либо, мы тем самым устраняемся от ответственности за свою жизнь. Лучше самому познать себя, никому не подчиняясь и не следуя написанному в книгах. Лучше верить ученым, которые изучают, чем сказкам, рассказанным попами. Да, что-то сверхъестественное есть, — полным сомнений тоном, произнесла я. — Но поверить в то, что существует некое существо, которое управляет миллиардами людей, — в это я поверить не могу. Бог, он есть, и он в нас, поскольку в каждом присутствует божественное начало.

— Что-то уже есть и ближе.

— Не знаю, — вздохнула я. — Какой смысл ходить в церковь, если можно помолиться дома? Смотреть на священников, которые сами часто ведут далеко не праведный способ жизни? Зачем мне подчинятся ограничениям, которые придумала церковь?

— Экстрасенсы тоже предлагают помощь — если вам плохо? Ты же им веришь?

— Нет, вот им я не верю. Это обычные люди, которые так же зарабатывают на вере в сверхъестественное. Возможно, и есть такие люди, которые имеют возможность общаться с потусторонним миром, но я пока не видела их. У меня всегда все под сомнением. Лучше никому не подчиняться.

— Продолжай. Мне просто интересно. Я послушаю, может, вместе попытаемся найти ответ. Правильно, все эти блага — смысл, мудрость, мораль, умение жить — не зависят от веры в Бога. Почему ты невзлюбила христианство?

— Мне как-то все равно, я просто не доверяю православной церкви. Священники, попы и вообще священнослужители лгут. В церкви смрад и полумрак. Море негатива. Я считаю, что Бога там нет. И какое-то у меня к ним отрицательное отношение. Не нравятся мне попы, которые ездят на дорогих джипах, и бабушки, которые не понимают, что современная церковь — это золотая жила для священников. Вот, например, не все верят, но ходят в церковь. Потому что, это модно. Главная цель тех, кто представляет церковь, — власть над обществом. Священники, как, впрочем, любая группа людей, стремятся к власти. Разве не так?

— Возможно. Однако любому человеку нужны доказательства, так? — произнес находящийся во тьме.

— А мне вот интересно, почему Бог так печется о душах, чтобы они в рай к нему попали? А зачем, интересно, ему нужны души крещенных? Скучно, что ли, ему там? Или еще для чего? — все более горячась, спросила я. — Почему я должна поверить в вашего Бога и его сына Иисуса?

— Мне нравятся твои вопросы и то, как ты их задаешь, — спокойно ответил невидимый собеседник, восхищаясь той порывистой искренностью, с которой говорила я, и все, более пленяясь блеском моих глаз. — Твоя горячность искрится, что говорит о том, что ты никак не можешь смириться со своим положением в Чистилище.

— Например, такой случай. — проигнорировала я о Чистилище, хотя мне так хотелось узнать, какие ждут испытания в нем. — Лежит человек на земле. У него инфаркт. Он умирает. Но люди предпочитают думать, что он пьян. Им удобней думать так. Они идут мимо и, брезгливо обходят лежащего. Никто не подошел, не спросил. А многие давили в себе вспыхивающие искры человеколюбия. А ведь, они как будто не знали, что каждый, кто проходит равнодушно мимо умирающего, становится его убийцей. А рядом с умирающим ходили девушки и старушки, которые уговаривали прохожих посетить церковь. Они не смотрели на мужчину, который умирал у их ног. А люди, не глядя, брали листовки и выбрасывали их в ближайшую урну. В это время человек умирал. Поэтому я не верю тем, кто часто бегает в церковь, чтобы отмолить свои грехи.

— Это слабый аргумент. Давай начнем с самого начала. Проанализируй свои мысли, как часто думаешь о Боге, как о Творце?

— Я о нем совершенно не думаю, — стала сопротивляться я. — Бездоказательная, слепая вера в Бога нужна не Богу, а церкви, священникам, попам, богословам. Я считаю, что это неверно, когда верующие думают то, что Бог простит все их грехи. Они заботятся лишь о том, как ублажить своего Бога, дабы он открыл врата рая для них после их смерти. Хотя, впрочем, если даже человек и прожил свою жизнь, не следуя законам своей веры, он может в последний час послать за священником и на смертном одре совершить последнее покаяние. Они считают, что священник «уладит» с Богом вопрос о пропуске в Царствие Небесное. Это совсем неверно. Да и крещение неправильное. Креститься человек должен в сознательном возрасте, поскольку крещение предполагает осознание взятого на себя бремени ответственности за свою жизнь. В вашей церкви слишком много ненужных ритуалов и лишних атрибутов, которые только отвлекают.

— Верить или не верить в существование Бога — это частное дело каждого человека, его выбор, которому нельзя мешать. Когда креститься — это тоже добровольный выбор.

— Я об этом и говорю. Любому грешнику надо дать шанс очиститься. Но мне ли не знать, что многие люди каются, чтобы грешить дальше. Сегодня можно частенько услышать от представителей христианства, что они рабы божьи и гордятся этим. Еще очень популярно говорить, что «на все воля божья». Все это бред, оправдывающий тупость и лень. Почему? Так все просто. Если человек чего-то не умеет и не хочет этому учиться, то проще всего сказать, что он раб некого бога, и все зависит от воли этого самого бога. Быть одним из баранов в стаде весьма удобно, не так ли? Кстати, у меня очень много вопросов, и на них нет ни одного ответа.

— Помнишь А. Шопенгауэра? Как он сказал? Религии подобны светлячкам: для того, чтобы светить, им нужна темнота.

— А вы сами-то верите в своего Бога?

Вдруг глубокий звучный смех разорвал тишину. Казалось, он разломает лед, сковавший жертвы. Смех становился громче! Громче! Он смеялся! Громко! Раскаты смеха слышались все реже, как удаляющаяся гроза. Даже бормочущий священник остановился, подняв пустые глазницы на князя Тьмы. Увидев его лик, он тут же стал креститься, упав ниц, и стал читать молитвы, которые еще помнил. Души блуждающие вокруг церкви разлетелись по кладбищу, словно его взгляд не достанет их.

— И что тут смешного? — воскликнула я, стараясь улыбнуться, но в моем голосе чувствовался страх.

Страх, что дух Тьмы разозлится за то, что вызывающе разговаривала с ним. Я злилась на себя за то, что слишком серьезно отнеслась к разговору. Мало мне стрессов и без этого? Все было бы проще, если бы я продолжала воспринимать испытания как обман, призванный выиграть для меня время.

— Вопросы у вас у всех одни и те же, — ответил он, перестав смеяться. — Понимаешь, вопросы не меняются у вас с детства. Вы не взрослеете умом. И сколько я живу в этой Вселенной, то слышу эти же вопросы, словно вас всех запрограммировали. Я еще тысячу лет буду слушать эти вопросы. Я уже знаю, какой вопрос последует. Но, все равно, я выслушаю тебя, возможно, и отвечу на твои вопросы.

— Я спросила: вы сами-то верите в своего Бога? — уже тихо спросила я, чтобы не разозлить собеседника.

— Я сам Бог и не могу поклоняться такому же равному себе.

— Ну вот, так и чувствовала. Только ты Бог Тьмы, да? Или православный Бог? — с сарказмом спросила я.

— Нет, я не православный Бог, но ближе к Тьме. У нас здесь все в основном Боги проживают и каждый выполняет свои функции.

— Вы жестоки, — тяжело дыша, укорила я. — Почему люди склонны верить в Бога, в сверхъестественные силы, а не искать объяснения возникающих явлений?

— Ответ на него достаточно прост, — улыбнулся во тьме собеседник. — Ты и сама можешь дать на него ответ.

— Потому что найти научное обоснование бывает достаточно тяжело для простых людей. Они не способны или не хотят критически осмыслить свои взгляды. Если не укладывается в систему представлений, то всегда говорят, что это «воля божья». Некоторые церкви, я имею в виду православные, категорически отрицают науку, считая ее высшим злом. Некоторые признают открытия науки, но только тогда, когда научные данные не противоречат тому, что написано в религиозных книгах. Иногда доходит просто до абсурда.

— Ну, вот сама и ответила на свой вопрос.

— Я знаю, что ты всем так отвечаешь, когда тебе задают вопросы. То, что я сказала, это не ответ, это мои рассуждения.

— Зачем, тогда нужно было задавать вопрос мне, если сама решила пофилософствовать?

— А можно задать тогда один глупый вопрос? — наивно спросила я.

— Задавай. Мне интересно послушать.

— А был всемирный потоп или не было? — вдруг выпалила я как на духу.

— Потоп? — переспросил собеседник. — Ты говоришь о всемирном потопе?

Я невольно вздрогнула, боясь смеха, подняла голову и кивнула головой. В голосе визави ясно чувствовался живой интерес. Похоже, ему давно не приходилось разговаривать так долго и теперь он хотел получить максимум впечатлений и опыта на будущее.

— Маленькие народы преувеличивают свои беды, а большие не могут их обозреть… — с усмешкой ответил он.

— И я долго думала, как это Ной мог поместить в свой ковчег каждой твари по паре? Какой величины должен был быть ковчег? Я вот и представила Ноя, который носится по Африке и джунглям, сгоняя слонов, антилоп и тигров! — Мне вдруг стало смешно, когда я представила, как старик бегает и ловит зверей. Мой смех вновь огласил темноту, так что всюду замерцали заблудшие души.

— Христиане, описывая это, просто погорячились, — и вновь раздался веселый смех. — Давай немного поразмыслим, подумаем. Попробуй себе представить размер такого корабля. Хотя сейчас на земле строят большие суда. Но, это строят на заводах. А Ной был один. Сколько времени ушло бы на его постройку? — стал он задавать вопросы с паузой, чтобы дать возможность мне сосредоточиться. — Какое время ушло бы на сбор всех животных со всех концов света? Сколько еды нужно было запасти для всех, кто находился на корабле? И как изолировать друг от друга хищников и травоядных? Иначе хищники начали бы охотиться на травоядных. Вывод?

— Ной поместил в свой ковчег только своих домашних животных, рассчитывая на них как на живую провизию.

— Вот и ответ. Надеюсь, что чувство страха тебя покидает?

— Скажите, я всегда буду встречать темные места?

— Пока страх в тебе, будешь видеть и встречать. Большинство людей бежит от смерти, вместо того чтобы разобраться с ней лицом к лицу. Хотя именно через призму смерти только и видна Истина. Я полагаю, что тебе не нужно бояться смерти, потому что это не конец пути.

— По правде говоря, я всегда боялась смерти и сейчас боюсь. Мне не хочется думать о неминуемом конце, и потому я стараюсь взять от жизни как можно больше удовольствий. Но если смерти нет, то теперь я даже не знаю… Просто не знаю, как жить дальше. А что нас ждет в другой жизни?

— Страх — это малая смерть, несущая забвение. Если бы не было смерти, то люди, возможно, никогда бы не научились ценить жизнь, понимать ее цель и назначение. Вы проживаете жизнь, даже не заметив, что она состоит из поступков. Проживаете, не живя, а когда приходит время, вы вспоминаете, что жили не так, как хотели. Тебе надо посмотреть правде в глаза, — произнес собеседник. — Тебе надо воспринимать собственные чувства такими, какие они есть. В жизни часто бывает больно, а смерть — это частица жизни. Страх убивает разум.

— Да иди ты — прошептала я. — Смерть — частица жизни, скажешь тоже. — Что он мог знать о ее боли и страхе смерти? Если даже и знал, то не стал бы объяснять.

Однако сейчас, думая о смерти — независимо от того, признавала я ее или нет, — я искала способ избежать неумолимого конца. Я чувствовала, как страх смерти парализует волю, и старалась успокоить себя. Он вышел из темноты и дотронулся до моего плеча. На его лице была написана безграничная доброта, но насмешливое и злое выражение, появлявшееся иногда в жестком взгляде его глубоких черных глаз, разоблачало это кажущееся добродушие.

— Попытайся научиться контролировать свои мысли и поступки. Ты найдешь выход из тьмы. Тот, кто пристально, без страха и терпеливо смотрит во тьму, — первым увидит свет, а разглядев, как прекрасна тьма, к свету не вернется.