27 000 лет втроем. Секс и власть в каменном веке

— Молодые люди, а почему мы не танцуем?!

Большое жаркое тело тети со стороны невесты упало рядом с Áльбертом и прервало его рассказ. Он нежно посмотрел в ее наполненные жизненным опытом глаза.

— К огромному моему сожалению, нога еще не зажила после операции. Да… Поэтому если мы не хотим увидеть на танцполе кровь от разошедшихся швов, мне придется с этим повременить, прошу прощения, — Áльберт мило улыбался.

Дама сочувственно посмотрела в его глаза и мягко погладила по плечу пиджака.

— Выздоравливайте скорее.

Они ласково кивнули друг другу. Затем она уверенно перевела свои красивые пьяные глаза на меня и настойчиво улыбнулась.

Уже заканчивая вынужденный медленный танец, я увидел, как из зала удалялись жених и невеста, у которых еле хватило рук на полученные подарки и конверты. Скучающий профессор поднялся и, прихватив свое пальто, незаметно пошел к выходу, изрядно хромая.

Еле дождавшись окончания вульгарного танцевального трека из нулевых, пережив краткий спазм от объятий чудесной дамы, я быстро схватил свое пальто и побежал на выход.

«В конце концов, далеко уйти он не успел со своей больной ногой», — подумал я, выбегая на улицу.

Но к моему изумлению, рядом с выходом никого не оказалось. Внимательно осмотрев все концы улицы, я заметил вдалеке быстро удаляющуюся фигуру мужчины. Я бросился следом.

Приближаясь, я все лучше замечал, что хромота исцелилась за эти десять минут окончательно.

— Очень рад, что швы уже зажили, — выдохнул я и пошел рядом.

— Вечерний воздух воистину творит чудеса! — ответил он с улыбкой.

Некоторое время мы шли молча.

— Вероятно, вы считали своим долгом досидеть до того момента, когда удалятся жених с невестой?

— Уходить раньше молодоженов невежливо. Даже если у их диджея нет музыкального вкуса, — поморщился профессор, — впрочем, мы охотно прощаем их, ведь сегодня их ждет долгая ночь.

— Неужели вы правда полагаете, что это будет их первый секс? — удивился я.

— Я имел в виду подсчет денег в конвертах, — ученый снисходительно улыбнулся, давая понять, что секс существовал и в Советском Союзе, и даже раньше.

— Вы когда-нибудь задумывались, почему люди существовали без денег почти сто тысяч лет, а потом всем вдруг понадобилось рассчитываться? — вдруг резко спросил Альберт.

— Мы так привыкли нуждаться в деньгах, что, кажется, забыли, когда это началось, — попытался увильнуть я.

— Я имею в виду не деньги в частности. Золотые монеты, бронзовые, раковины каури или меры с зерном. Не важно. Я имею в виду сам принцип, — увлеченно продолжил профессор, не глядя на меня. По всей видимости, он имел привычку увлекаться внезапной мыслью.

Я озадаченно открыл рот, как будто собираясь вытолкнуть из него мысль. Но мыслей особо-то и не было.

— Ну конечно, — страстно продолжил Альберт, делая комплимент моему интеллекту, — деньги, в широком смысле слова, появились тогда, когда появилась собственность. Конечно, до сельскохозяйственной революции у каждого были какие-то мелочи при себе, вроде наконечника или шкуры. Но не было нужды передавать это по наследству. Род и племя считали все общим.

— Прямо-таки мечта коммуниста, — не удержался я, — но зачем им тогда понадобилось сельское хозяйство?

— Вы удивитесь, узнав, насколько логически проста цепочка. Сто тысяч лет люди постепенно заселяли материки. От племени откалывалась новая группа и уходила на сотню километров. А от нее другая, и так далее. Воевать не было ни сил, ни нужды — люди просто шли дальше и дальше, заселяя землю и избегая больших конфликтов. Но в какой-то момент, — Альберт сделал паузу, давая возможность шевельнуться моим извилинам.

— В какой-то момент, — продолжил я, — земля… закончилась?

— Верно! Люди начали оседать и пробовать прокормить себя на ограниченном клочке земли. Прежде в этом не было необходимости — они мигрировали без конца в поисках пищи и не нарушали природного цикла. И вдруг им пришло в голову, что они могли бы воспользоваться злаковыми породами вроде пшеницы. Люди были в восторге — им показалось, что они приручили пшеницу и голод никогда больше не придет в их дом! Но чем больше рождалось урожая, тем больше рождалось людей, и снова приходил… голод. Ну, а в годы естественного неурожая голод становился катастрофой! Потом из-за скученности людей появились эпидемии, вертикальная иерархия, а излишки привлекали внимание соседних племен, и как следствие — войны и смерти и… круг замкнулся. Выходит, по большому счету, это не человек приручил пшеницу, это она приручила человека, который распространил ее по всей земле.

— Дайте угадаю, — воскликнул я, чувствуя себя открывателем велосипеда, — брак появился именно тогда, когда потребовалось передавать собственность?

— Именно! Давайте зачетку! — не удержался и профессор. — До сельскохозяйственной неолитической революции женщина выбирала себе сексуального партнера на тот срок, который считала нужным. Мужчины соперничали за женское внимание и были вынуждены развивать свои половые органы во всех смыслах — она же могла удовлетворять свои потребности с разными партнерами в произвольном порядке.

— Ну, зато брак принес женщине стабильность и защиту, верно? — пожал плечами я.

— Верно. А еще домашнее рабство, понятие греха, измены и отсутствие выбора. Женщина стала придатком к хозяйству.

Я выдержал паузу, вспоминая сатирические карикатуры, как пещерный человек тащит женщину за волосы в свою пещеру.

— Выходит, люди каменного века были гораздо более гуманны в сексуальном плане? — нельзя сказать, чтобы я об этом не думал, но просто трудно принять, что десять тысяч лет человек шел по кругу, сначала изобретая рабство, а потом борясь с ним, — хорошо, а что там насчет конвертов с деньгами?

— Так это самое простое! — воскликнул Альберт. — Все первые обменные реликты сводятся к примитивному счету, сколько зерна или коз кто кому должен. Это забавно, но письменность тоже началась с таких вот бухгалтерских записей! Разве что, можно отдельно вспомнить упоминания завоеваний того или иного фараона, ну суть та же — эти завоевали тех, так что они теперь распоряжаются их козами и зерном. О! А вот и мой дом.

Я поднял голову на четырехэтажное дореволюционное здание в духе классицизма.

— Весь? — не удержался я.

— Вы льстите российской науке, Валентин. Всего лишь маленькая квартира. Доброй ночи!

— Постойте, а чем же закончилась история про Красную троицу?

— Ах да. А история только началась! Вы уже догадываетесь, за какие сексуальные преступления могли убить молодого человека 27 000 лет назад, если не было брака, измены и понятия грехопадения? — Альберт протянул мне визитку, — приходите завтра в два часа ко мне на кафедру в институт.

Я тешил себя надеждой застать кусочек лекции. Но в Москве приехать вовремя сегодня это как пытаться укусить свой локоть. Целый город, кусающий свои локти. В России же нет больше свободного места — нам всем нужно было собраться разом на Садовом кольце. Ну и я как все, разумеется.

В общем, к моему приходу лекция уже закончилась, но у профессора выстроилась очередь из студенток. Сначала я немного пожалел, что не опоздал на больший срок, но, приглядевшись к девушкам, начал жалеть, что не учусь на этом факультете.

Наконец профессор освободился и начал с места в карьер.

— Вы готовы? — властно спросил он с кафедры.

Я до сих пор не понимал, зачем он тратится на этот рассказ для меня, но сегодня профессор был явно в ударе.

Наскальная живопись кроманьонцев.

Пещера Альтамира, Испания

(многократно расписывалась в период с 35 до 13 тыс. л. назад)