Время вышло. Современная русская антиутопия

Я уже в том возрасте, когда у друзей всё сложилось. Жёны, дети, квадратные метры жилплощади.

Среди моих знакомых есть один особенно целеустремлённый, всё у него безупречно, как в каталоге: жена увлечена дизайном и уходом за собой, старшая дочь учится в Америке, двухлетний сын осваивает айпад, модная собака корги грызёт игрушку, квартира радует планировкой, отделкой и панорамным видом.

Любимое место моего приятеля — застеклённый балкон.

Уже не квартира, ещё не улица. Промежуточное пространство истины, чистилище между мирами.

С балкона он обозревает покорённый город, словно император. На балконе он позволяет себе слабости: сигаретку, а иногда и рюмочку. Жизнь его была бы безупречна, если бы не одна деталь.

Мама.

Нет, не её мама, его мама.

Пожилую иногороднюю даму перевезли в столицу, поближе к сыну и платной медицине. Тем более места в квартире всем хватает, можно даже не видеться друг с другом. Простор.

Только не для мамы.

Маме стало тесно, и она осуществила экспансию сразу по трём направлениям: курение, алкоголь и…

Сначала о первых двух.

Обжившись, мама очень скоро стала подстерегать своего сына на балконе, лишая его возможности уединяться с упомянутыми сигареткой и рюмочкой. Мама принялась отыскивать тайники и нычки, стала предъявлять пепельницы, тяжко вздыхать, укоризненно смотреть, вспоминать деда Серёжу-алкоголика и выкладывать на видное место статьи о летальном исходе с рекламой реабилитационных центров.

Очень скоро вместо одной сигареты в день мой приятель перешёл на две, а воскресная рюмочка сделалась и субботней, и пятничной. Предаваться любимым удовольствиям вне балкона приятель не желал, противостояние нарастало.

Тут и возник третий, последний пункт списка материнских экспансий — компост.

Уроженка райцентра, расположенного среди полей, рек и заброшенных предприятий, она просто не могла жить без компоста. На балконе, да, именно там, было установлено ведро с крышкой. В ведро мама принялась складывать объедки, шкурки и скорлупу.

Ведро начало пованивать. То и дело его разоряла упомянутая корги, растаскивая гниль по полам из кавказского дуба.

Компост рос, как здоровый малыш, и скоро потребовал утилизации. Мама легко нашла выход — устроила рассаду. Ладно бы цветы, нет, петрушка, помидоры, лук.

Урожай не заставил себя долго ждать, и мама начала закатывать банки.

Модный интерьер пропах соленьями, на балконе теперь хранились мешки с грунтом и садовый инвентарь, младший отпрыск освоил прополку, корги охотилась на жуков, заготовительные излишки раздаривались близким. Мне тоже досталась банка.

Приятель мой стал плохо спать, ему снилось, что мать сливает в ведро не только помои с их кухни, но и собирает по соседям. От мысли, что в компост идут не одни объедки, но и что похуже, он просыпался в холодном поту.

Наступили каникулы, приехала дочь.

Такая близкая, родная и вместе с тем заокеанская, новая.

После первых расспросов и ответов, в которых посторонний наблюдатель мог бы разглядеть снисходительность юной американки к местным предкам, она деловито свернула самокрутку и спросила, где тут курят.

— На балконе! — воскликнул отец, несказанно обрадовавшийся тому, что дочь курит. — Скрути и мне, пожалуйста.

Старушка-мама поджала губы, мудрая жена перенесла своё внимание в инстаграм, мелкий и корги с любопытством последовали за курильщиками.

Идиллия, однако, продлилась недолго. Не успел радостный отец чиркнуть зажигалкой, как дочь спросила:

— Это огород?

— Да, — вздохнул мой приятель. — Бабушка совсем того, старость не радость, повсюду помидоры, и самое стрёмное — чувствуешь запах? Компост, она развела тут компост. Прямо здесь, на моём балконе.

Он сорвал крышку с ненавистного ведра и продемонстрировал отвратительную картину плодородного разложения.

— О май гад… — воскликнула дочь. — Как это прекрасно.

Нет, ни мой приятель, ни вы, друзья мои, не ослышались.

Юная американка была восхищена. Возвращаясь на родину, она ожидала встретить милитаризм, гомофобию и нерациональное обращение с отходами.

Компост вернул ей веру в Россию.

Бабушка оказалась не сбрендившей старухой, а человеком будущего.

В квартире наступили стремительные перемены: мусор начали разделять и возить в пункты приёма; возить, естественно, предписали отцу, причём попытки выбросить всё вперемешку в первую попавшуюся помойку строго отслеживались и наказывались штрафами — у него отбирали сигареты. Матери запретили эпиляцию, потому что женщина должна быть естественной, духи и дезодоранты были реквизированы, потому что разрушают озоновый слой, спускать в туалете предписали не чаще одного раза в день — нечего разбазаривать водные ресурсы.

— В Нью-Йорке мы снимаем комнату в пятикомнатной квартире, в каждой комнате по двое, а туалет один, но мы всё равно спускаем только в крайнем случае, — назидательно сказала дочь.

Мой ошалевший приятель почувствовал себя пузырьком кислорода в навалившейся толще плодородного гумуса.

Последние дни каникул своей дочери он провёл у меня. Придумал себе простуду и, чтобы не заразить домашних, иммигрировал ко мне.

Мы сидели на кухне за бутылкой и курили.

— Будущее мне не нравится, — сказал приятель.

— Хорошая закуска, — ответил я, пережёвывая маринованный помидор из той самой банки.