Блокадники

Витя проспал до десяти утра и, проснувшись, стал, запивая кипятком, есть свою порцию хлеба. Вити было шестнадцать лет, и он состоял в местной дружине — тушил зажигательные бомбы, которые сыпали на голову ленинградцев фашистские бомбардировщики. Приходил с ночного дежурства после трех ночи и без сил валился спать.

— Катерина в больнице? — спросил Витя у матери.

— Да еще с раннего утра!

— У нее сегодня совершеннолетие!

— Да, восемнадцать совсем уже взрослая! — и Наталья Алексеевна Кузнецова заплакала.

— Перестань! — стал успокаивать сын.

— И на стол ничего поставить! — сокрушалась мать.

— Вот победим, отметим, как следует! А мы вчера ночью предателя задержали!

— Это как? Какого предателя? — удивилась мать, утирая слезы.

— Самого настоящего! Раздалась воздушная тревога! И вижу на соседней улице, ракетница взмыла и осветила склад! А в том складе бензин и масло разное для машин. Я сначала не понял и растерялся, а потом кричу ребятам, что это нарочно, что это диверсия! Мы на свет, а он, стало быть, предатель, шпион еще не убежал, и мы его и схватили.

— И что он?

— Говорит, что фашисты спасут и накормят его! Сволочь одним словом. Мы его в милицию, дяде Юре, что из десятой квартире, сдали. Вот так мама! Народ на фронте кровь проливает, люди с голоду умирают, а вот такие фашистам служат. Как таких земля только носит! Ну, я все побежал! У меня важное дело есть!

— Куда, не пущу! Хватит с меня того, что я ночи не сплю, когда ты по крышам лазишь!

— Сам Шостакович тушит зажигалки! А пойду все равно! Я сегодня кровь для фронта сдаю!

Мать всплеснула руками.

— Какую еще кровь?

— Красную! — засмеялся и пошутил Витя.

— Поостри мне еще!

— Хватит тебе причитать! За кровь хлеб и деньги дают! Хлеб я возьму, а деньги, на танк сдам! Но ты не подумай я не раде хлеба! Я для фронта! Для раненых!

Мать плакала и целовала на дорогу сына. Витя фыркал, говорил, что он уже не маленький и просил мать оставить свои телячьи нежности.

Прохожих было немного. Вите Кузнецову попадались только санки с мёртвыми, и только на Ниве было столпотворение. Люди пришли к прорубям за водой. Проруби были глубокие, и люди не могли так просто зачерпнуть воды и опускали, кто чайники, кто бидоны в прорубь на верёвочках. С чайниками в основном были дети, они не могли донести домой тяжелые ведра. С бидонами женщины, а с ведрами только мужчины в основном старики из соседних с рекою улиц.

На пункте сдаче крови тоже было много людей, и Витя занял очередь.

— Витька привет! — окликнули Витю.

— Здорова Женька! — поздоровался Витя с одноклассником старшей сестры Женей Смирновым.

— Ты тоже кровь сдавать?

— А что же я хуже других? Здесь такое дело, что филонить нельзя для фронта!

— Ясное дело! У Кати сегодня день рождения!

— Я помню!

— Пойдем вместе на Сухаревскую. Вот, что у меня есть! — и, Женя, показал большие карманные золотые часы. — От деда остались! Наследство!

— Зачем это? Ты что же этих спекулянтов хочешь задобрить?

— Нет, что ты! Я Кати на подарок хочу выменять! Шоколад!

— Благодетель тоже выискался!

— Я серьезно, я предложение, хочу сделать!

— Война, а он жениться!

— И что же что война?

— На фронт тебе надо!

— Меня не взяли! Бронь дали! Говорят музыкант! Если бы знал, что война, в консерваторий после школы не пошел бы.

— Ты ей лучше свою скрипку подари!

— Смеёшься, зачем ей моя скрипка?

— А шоколад? Съест и еще с голоду как пьяная сделается. Подари ей лучше кольцо! Если жениться невтерпёж!

— Кольцо я тоже приготовил. Мамина!

— Все предусмотрел. Ромео! — и Витя засмеялся.

Витя и хоть и был высокий, рослый и на голову выше Жени выглядел еще как мальчишка и соврал, что ему девятнадцать. Медсестра не поверила, но Витя твердо стоял на своем, и медсестра разрешила, но вместо положенных двухсот грамм крови взяла только сто. Но все равно, от длительного голода у обоих ребят кружилась голова.

Сенной рынок, где можно было выменять ценности на продукты, отличался от маленького базара, который был на Владимирской улице и был самый известный. Здесь были особенные блокадники — спекулянты и черные дельцы от торговли. Они были сыты, голоса их были громкими и звучными полны сил, когда они торговались изо рта у них шел густой пар ни такой как у голодных, которые выдыхали прозрачный воздух.

— Вот смотри! — сказал Витя. — Этот что самый толстый в тулупе. Толстый значит самый жадный, ест за троих! Подойдем к нему! Ты помалкивай, я торговаться стану. То вы скрипачи доверчивый народ. Смотри еще, облапошит!

— Часы брать будите? — сердито спросил Кузнецов.

— Покажи! — заинтересовался толстяк.

— Золотые, старинные! Женька покажи!

Женя достал часы.

Спекулянт протянул руку к драгоценной вещи.

Витя отдернул:

— Что предложишь?

— Что надо?

— Шоколад! Масла, сахара и колбасы!

— Ишь чего! Дам только шоколад, — спекулянт достал из сумки плитку с изображением Авроры на обвёртке.

— Это, что на седьмое ноября давали? — спросил Женя.

— Эта самая! Сам не съел! Для вас берег!

— Хватит, трепаться! У тебя их наверно десять штук! — разозлился Витя.

— Не твое дело!

— Наше! Две плитки и масла с сахаром! И колбасы!

Спекулянт состроил гримасу.

— Не хотите, другие возьмут! — рассердился Витя. — Вещь ценная сто грамм одного золота! Пошли Женька!

— Стойте! — сдался толстяк и стал доставать масла и сахар. — Колбасы не дам! Плитку только одну.

— Тогда давайте вина! У нас день рождения!

Спекулянт фыркнул, на минуту отошёл и принес бутылку портвейна.

Витя взял продукты с вином и разрешил Женьки отдать часы.

— Знаешь, что с тобой по военному времени надо сделать?

— Что?

— К стенке поставить! — отважно сказал Витя и толкнул ослабленной от голода рукой толстяка в грудь.

Женька обратной дорогой радовался, а Витя рассуждал:

— Оно конечно может и хорошо, что можно на продукты обменяться. Эти цацки дороже жизни! Но ведь они предатели и хуже проклятых фашистов. Наживаются на горе людей! Жируют!