Портрет-призрак

Бывший поручик Андрей Иванович Линьков был человеком смелым и гордым, однако, подобно древним монгольским воинам, военную доблесть ставил много выше простой человеческой искренности.

Военное искусство научило Линькова тому, что города и крепости берутся не только смелостью, но и хитростью, а также тому, что на войне, как и в любом грязном деле, побеждает не самый честный, а самый беспринципный.

Будучи хорошим воякой, Линьков выждал двадцать секунд, а затем вышел из кафе вслед за Анной.

Ее стройная, высокая фигура маячила впереди. Бывший поручик был уверен, что она не станет оглядываться (гордые люди редко оглядывались, а она, несомненно, была гордячкой), а потому он шел за ней, почти не таясь.

Так они прошли четыре квартала. Тут Анна замедлила ход и стала внимательно смотреть на номера домов и дощечки с названиями улиц, сверяя их с какой-то бумажкой, которую сжимала в руке.

Наконец она остановилась. Линьков спрятался за дерево. С полминуты госпожа Гумилева стояла на тротуаре, хмуря лоб и кусая губы. Она явно на что-то решалась.

«Ну, давай, — думал с усмешкой Линьков. — Покажи, что ты на это способна».

Наконец Анна вышла из задумчивости. Она сдвинулась с места и сделала неуверенный шаг. Затем еще один — чуть менее неуверенный. Затем она решилась окончательно, а решившись, больше не медлила и зашагала к дому с такой стремительностью, что даже Линьков, наблюдавший за ней из-за дерева, покачал головой.

Когда она скрылась из вида, бывший поручик подошел к дому, остановил бредущего мимо клошара и спросил:

— Любезный, вы не знаете, кто живет в этом доме?

Клошар задрал голову и посмотрел на дом.

— Это мастерская художника, — ответил он.

— Вы знаете имя этого художника? — осведомился Линьков и достал из кармана бумажник.

Клошар глянул на бумажник, облизнул губы и торопливо проговорил:

— Мсье, я не знаю его точного имени, но знаю, что друзья называют его Моди.

— Вот как. — Линьков усмехнулся. — И что, этот Моди пьяница?

Клошар покачал плешивой головой:

— Нет, мсье.

— Наркоман?

— Не думаю.

— Гм… — Линьков задумчиво потер пальцами подбородок. — Странно, — пробормотал он. — Впрочем, это легко исправить. Спасибо, любезный, вот тебе награда.

Он сунул в протянутую руку клошара монету, повернулся и зашагал прочь. В голове Линькова созрел четкий план действий. Кто-то мог назвать этот план подлым и низким, но бывший поручик не забивал себе голову подобными пустяками. На войне и в любви все средства хороши.

И если эта высокомерная особа готова возлечь на заляпанное дешевой краской ложе, то почему бы ей не разделить с ним его кровать, которая одна стоит дороже, чем вся мазня этого самонадеянного итальяшки?

Линьков зловеще усмехнулся и зашагал прочь.

— Вы пришли! — взволнованно воскликнул Модильяни, вскакивая со стула и сверкая глазами. — Как я хотел, чтобы вы пришли!

Он бросился к Анне и взял ее под руку. Анна не возражала. Она с интересом оглядела стены мастерской, увешанные огромными — от пола до потолка — картинами. Здесь не было ни натюрмортов, ни жанровых сцен. Только портреты.

— А вы действительно талантливы, — сказала Анна. — И своя манера у вас есть.

— Да, я знаю, — кивнул художник так, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Хотите присесть?

— Да, пожалуй.

Художник усадил ее на потрепанное сомье.

— Обычно здесь сидят натурщицы, — сообщил он. И с гордостью добавил: — Это самое лучшее место в мастерской.

— Что же в нем такого особенного? — поинтересовалась Анна.

— Оно лучше других освещено. Свет, проходя через стекла окон, преобразуется в сгустки энергии, и в этом самом месте энергетические линии сплетаются в единый узел. Вы сидите в средоточии света!

Анна медленно повела плечами.

— И свет сошел на нее, — насмешливо проговорила она.

Модильяни не улыбнулся. Он пристально разглядывал лицо Анны, чуть отстранившись и слегка прищурив левый глаз. Это продолжалось довольно долго. Наконец он негромко проговорил:

— Если бы вы знали, о чем я сейчас думаю, вы бы приняли меня за сумасшедшего!

— Это несложно, — спокойно сказала Анна и, в свою очередь, так же пристально взглянула ему в глаза. — Вы думаете о том, что я — не я, а египтянка, которая переместилась во времени. Я сохранила черты лица, но, проходя через волны времени, они немного изменились, стали более пригодными для нынешней эпохи.

Модильяни остолбенел.

— Я сказал это вслух? — растерянно спросил он.

Анна покачала головой:

— Нет.

— Но… откуда вы узнали?

— Я умею угадывать чужие мысли и видеть чужие сны. Простите, я каждый раз забываю, какое воздействие это оказывает на незнакомых людей.

— Передача мыслей! — Модильяни оживился. — Я знал, что это бывает. Мы с матерью упражнялись в передаче мыслей, и у нас часто получалось. Никто мне не верил, но теперь… — Внезапно он прервался и внимательно вгляделся в лицо Анны. — А это правда?

— Что? — не поняла она.

— Что вы переместились во времени?

Ахматова засмеялась:

— Нет! Я абсолютно здешняя!

Конец ознакомительного фрагмента.