Одинокий мужчина с кошкой

Прокатывая между ладоней остро отточенный карандаш, Гена честно пытался работать. На данный момент работа состояла в том, чтобы вникнуть в замечания, высказанные производственниками, и составить рекламацию на оборудование, а самолюбие, черт бы его взял, требовало: обидься, Гена. «Если хочешь доставить мне удовольствие, перестань подворовывать на фирме» — вот как она выразилась. Ведь что, мерзавка, сотворила: разбила предложение на две части. Пока он, открыв рот, вслушивался в журчащие переливы ее голоса, она сказала гадость и сиганула из лифта, вильнув бедром. И конечно, он ничего не успел ответить этой змее, этой ведьме, потому что, пока он пялился на ее попку (тут Гена вздохнул и заерзал в кресле), лифт тронулся, а он так и не придумал, что ответить. Ну хотя бы: «Сама дура».

Гена сунул карандаш в органайзер, вместо него извлек ручку с черной пастой. Потянулся к принтеру, достал несколько листов бумаги и положил перед собой. Чистый лист вызывал у Гены желание оставить на нем свою подпись. Этим Гена и занялся. Подпись была командирская, с нажимом, сильная и энергичная. Вот только с подчеркиванием Гена никак не мог определиться: снизу ставить или сверху? Нужно было потренироваться.

Рука тренировалась, голова думала — о Барковой, конечно. Умная бы давно допетрила, что его кто-то подставляет, сказал себе с горечью Гена и понял, что сказал что-то важное.

Обижаться было приятней, чем думать, но мысль внедрилась в череп и застряла там, вызвав маету и внутреннее беспокойство.

Так и не решив, где ставить это самое подчеркивание, Гена приподнялся, перегнулся через стол, отправил лист в пустую корзину, сел и вернулся к началу размышлений: «Кто-то подворовывает на фирме дядьки Саньки. Баркова почему-то уверена, что это дело рук Геннадия Явкина. Тимофеевича», — добавил про себя Гена и раздул щеки.

Так вот: второй зам Баркова уверена, что Гена Явкин…

Кресло под Геной скрипнуло.

За кого она его принимает, эта злыдня Баркова?

Все просто. Кому-то очень нужно, чтобы злыдня отравляла ему существование.

Кому? Враг окопался где-то поблизости и наблюдает за Геной Явкиным?

Похоже на бред сумасшедшего.

Неудобные мысли плодоносили, как сорняки. В попытке избавиться от них Гена клацнул мышкой. Выйдя в Интернет, прошелся взглядом по курсу евро, доллара, фунту стерлингов и зачем-то гривны, посмотрел температуру воздуха в Мармарисе, в Абу-Даби и на Сардинии и уже нацелился на завлекательную брюнетку в бикини, под которой красовалась подпись «развлечения для мужчин», как в кабинет влетел чем-то сильно раздраженный главный инженер Ерохин.

— Сколько это может продолжаться? — с порога потребовал отчета он. — Ты хоть за что-то отвечаешь в отделе?

Гена покраснел и закрыл сразу все окна на мониторе. Покраснел не от глупого вопроса Ерохина, а от того, что чуть не попался на ребяческом интересе к «развлечениям». Чтобы скрыть смущение, Гена сделал важное лицо и откинулся на спинку стула.

— А что такое? — Вот как мы умеем, означал этот вопрос и эта поза.

— Где штукатурная станция?

— Какая станция?

— В девятиэтажке на третьем участке с сегодняшнего дня по плану начинаются штукатурные работы. Так?

— Ну? — Гена дернул могучими плечами.

— Бригада штукатуров вышла на работу, а станции нет. Где станция, Гена? — сердечно спросил Ерохин. — Или, по-твоему, можно ведрами таскать раствор на девятый этаж?

— А что ты с больной головы на здоровую валишь? — удивился Гена. — Эта ваша станция. И ты за нее отвечаешь.

— Память у тебя, Гена, девичья. Я был на больничном, акт подписывал ты. Ты должен был отследить движение станции с участка на участок.

— Да неужели? — осклабился Гена. — Это не я, а ты должен был отследить. Ты производственник, не я. И больничный ты уже закрыл.

— Хорошо, — отступился Ерохин. — Дай мне чистый лист.

В глазах у Гены зажглось любопытство, он потянулся к принтеру и захватил несколько листов. Ерохин устроил крокодиловую папку на краю стола, устроился сам, придвинул лист и что-то застрочил. Через минуту он поставил под строчками закрученную подпись и протянул Гене:

— Читай.

Гена пробежал глазами — это была докладная. Очередная… Вот дерьмо. На щеках у Гены проступил нездоровый румянец. Румянец не укрылся от Ерохина.

— Прочитал?

— Ну?

— Это я довел до твоего сведения. Давай сюда. Встретимся у шефа.

Гена вернул докладную, Ерохин сгреб папку и вымелся.

Ерохин вымелся, но осадок на душе у Гены Явкина остался.

В полном расстройстве Гена вышел в коридор и столкнулся с худородным цыпленком — молоденькой сотрудницей.

— Здравствуйте! — с некоторой восторженностью пискнул цыпленок.

Кажется, это чудо в перьях работало у Барковой, и звали чудо, кажется, Танечкой.

— Здравствуйте. — Гена исторг тягостный вздох.

Было в фирме только одно место, где он мог успокоиться, — столовая.

…За хороший аппетит Дуся выделяла Явкина из общей массы сотрудников.

— Что-то на вас лица нет, Геннадий Тимофеич, — встретила она Гену.

— Та-а… — Гена скривился. — Есть тут субъекты разные, умеют настроение портить.

— А вы покушайте, Геннадий Тимофеевич, и все наладится. А то на голодный желудок все драмой оборачивается.

— Как ты говоришь? — Гена озадаченно смотрел на кухарку.

— А посмотрите на этого нашего тощего Ерохина — все у него плохо. Почему?

— Почему? — послушно повторил Гена.

— Потому что язвенник. Или второй зам. — Дуся понизила голос. — Почему такая злющая? Да потому что все на диете сидит.

— Дуся! — Генино лицо расплылось в улыбке. — Ты не буфетчица, а чистое золото.

От Дусиных слов ли, от наваристого ли украинского борща настроение у Гены поднялось на такую высоту, что Ерохин с его эпистолой закатился в запасной карман памяти — был у Гены такой специальный карман для неприятностей. Нечто вроде закромов Родины. Неприятности в нем пропадали бесследно.

— Всем приятного аппетита, — раздался голос Барковой, и сердцебиение и пульс у Явкина участились.

Гена оглянулся через плечо: второй зам прошла к стойке. На шпильках, в узких брючках и приталенном пиджаке… Волевым усилием Гена оторвал глаза от тугих ягодиц, обтянутых тканью…

Баркова выбрала два салата, паровую котлету и сок и устроилась у окна в профиль к Гене.

За минуту до этого мечтающий о добавке Гена как-то враз потерял аппетит. Язва и задавака Баркова бесила его хотя бы уже тем, что дядька Санька приводил Гене второго зама в пример. Баркова то, Баркова сё… И себя содержит в порядке, и отдел работает, как отлаженный механизм, и отчеты радуют искушенный дядькин глаз, а ответы на любой вопрос — слух. Гена же был небрежен, толком не мог составить служебную записку. Вечно то излишне сократит, то излишне растянет содержание, то начало с заключительной частью увязать не может. И порядка у него в бумагах не наблюдается, все время что-то теряет…

Ну и черт с ним со всем. Не в работе счастье.

Гена доел, влил в себя сок, салфеткой промокнул рот, отнес грязную посуду на специальный столик, сказал Дусе спасибо и с видом оскорбленного достоинства покинул столовую.

Дуся проводила любимца сочувствующим взглядом.