Хрустальный ключ, или Жили-были мы

Итак, Тёму наказали. За чулан, за хнычущую Машу, за враньё и за попытку прогулять школу. Ему было велено сделать все — да-да, все! — уроки, разучить на пианино «Танец маленьких лебедей», вымыть посуду, вычистить домик павлина и навести порядок в чулане. С каждым перечисленным делом голова Тёмы опускалась всё ниже и ниже. Он думал, что если бы он работал в контрразведке и допрашивал иностранных шпионов, он заставлял бы их делать уроки, играть на фортепьяно, мыть посуду, чистить дом павлина и наводить порядок в пыльном вонючем чулане. И уже через пять минут иностранный шпион просил бы пощады и выдавал все государственные тайны и секретные сведения.

И, самое главное, родители не взяли Тёму с собой в город на праздник.

— Пусть посидит дома — сказала мама, — Без купания, без ярмарки, без сладкой ваты, без пиццы и без кино.

Она посмотрела на папу, как будто папа собирался что-то возразить, но тот молчал. Павлин во дворе торжествующе закричал противным голосом и раскрыл облезлый хвост.

Тёма тихонько показал павлину кулак и клятвенно пообещал маме всё исполнить: и рюкзак достать, и уроки сделать, и «танец лебедей», и посуду, и порядок в чулане, самым тщательным образом. Только пусть его, пожалуйста, всё-таки возьмут с собой. Он понял, насколько отвратительно поступил, и испытывает самые свирепые муки совести. Тёма представил себе эти муки, которые в его воображении походили на средневековые пытки. Совесть, как ему почему-то казалось, располагалась где-то повыше живота. И когда он вообразил раскалённые щипцы, приближающиеся к совести, он почти искренне заплакал. Но мама отвернулась, будто ничего не слышала и не видела.

Родители были так рассержены и расстроены, что даже не поцеловали Тёму на прощание.

Машина стала разворачиваться во дворе. Маша, посмотрев на одиноко стоящего на крыльце брата, прошептала папе, что, может быть, Тёма уже исправился и они возьмут его с собой? Папа остановил машину и вопросительно взглянул на маму.

— Нет, — решительно сказала мама. — Его и так некоторые слишком часто прощают! — При этом она посмотрела на папу. — И мальчик растёт лгуном, эгоистом и лентяем!

С крыльца Тёма видел, как в машине мама продолжала что-то возмущенно говорить, показывая на Тёму. Папа угрюмо кивал. Машина выехала со двора. Тёма, засунув руки в карманы и насвистывая, пошёл в дом. Пусть все видят, что не очень-то и хотелось ему на какой-то там праздник.

Чтобы сесть за уроки, нужно было сначала достать рюкзак. Но как это сделать, Тёма пока не придумал. Он прошёлся по дому. Бросил взгляд на гору оставшейся от завтрака посуды в раковине. С этим он разберётся после того, как пообедает и поужинает — всё равно тарелок прибавится, зачем делать одно неприятное дело несколько раз. Заглянул в чулан. Там было пыльно и скучно. Покосился на бабушкин портрет. Баба Маруся сурово покачала головой.

Тёма, не глядя на бабушку, со вздохом забормотал, как ему невыносимо стыдно. Ведь он — лгун, эгоист и лентяй. Он схватился за голову, заговорил громче:

— Я родную сестру хотел подвести под незаслуженное наказание! И как мне теперь жить с таким грузом на совести!

Продолжая проклинать себя, он удалился на кухню. Бабушка на портрете удивилась — непривычно было слышать такие слова от внука.

Тёма показался в проёме кухни с огромным сверкающим ножом в руке.

— О, горе мне! Я — позор семьи, и за всю оставшуюся жизнь мне не искупить тех несчастий, что принёс я родителям и сестре! Но теперь я знаю, что нужно сделать для их будущего покоя и благополучия!

Тёма широко размахнулся и… Бабушка увидела, как он ударил себя страшным ножом в грудь, да так, что только рукоятка осталась торчать. Тёма зашатался, ноги его подкосились. Он сделал несколько неверных шагов и с грохотом упал за поворотом коридора, там, где бабушка не могла его видеть.

На самом деле в руке у него был не нож, а обёрнутая фольгой лопатка для пирогов, которую он ловко зажал под мышкой. Он чуть-чуть полежал на полу, надеясь, что бабушка закричит или зарыдает. Но было тихо. Тёма забеспокоился. Может быть, ей стало плохо?

Он бесшумно подполз к углу и осторожно выглянул. Бабушка с портрета с насмешкой смотрела прямо на него и, встретившись глазами, покрутила пальцем у виска. Потом, зевнув, отвернулась.

Ну и не надо. Тёма пошёл в свою комнату, всю увешанную фотографиями футболистов, гоночных машин и рок-музыкантов, громко включил музыку и стал скакать на кровати, как на батуте. Из коридора раздался голос бабушки:

— Тёма! А уроки?! А музыка?! А посуда?! А чулан?! Я всё расскажу!

Тёма, вздохнув, выключил плейер и с неохотой побрёл в чулан.