За спиной – двери в ад

Марокко, 2010 г.

— И вот тогда-то она и рассказала мне о том, что собирается в Грецию. Причем она сказала это таким будничным тоном, словно речь шла о поездке в Москву, к примеру.

После того как Бертран привез меня к себе домой, где я имела возможность принять душ и переодеться, нервное напряжение, в котором я находилась последние двое суток, отпустило меня. Чистый тихий дом, большая спальня, потрясающий вид из окна на океан, знание того, что рядом находится тот, кому ты доверяешь, — что еще нужно человеку после перенесенных волнений? К тому же перед ужином у меня была возможность хорошенько выспаться.

Конечно, разговор о Ксюхе был лишь вступлением. Я была твердо уверена, что все то, что происходило со мной за последние несколько лет, которые я жила за границей, началось именно в Афинах. А чтобы объяснить, каким образом я сама оказалась в Греции, мне просто необходимо было рассказать о моей сестре. Тем более что это из-за меня она тогда чуть не погибла.

— В Грецию, танцовщицей! С ума сойти! Она принесла мне замусоленную записку, где ее рукой было записано наспех со слов подружки… «Исполнение шоу-постановок, зарплата от полутора тысяч евро до семи тысяч!» В зависимости от опыта работы, понимаешь… Если она раскрутит клиента на выпивку, то за каждый стакан ей первое время будут платить по два евро, а за вечер девочки «напивают» до ста стаканов! Проживание либо в отеле, либо на съемной квартире за счет работодателя. Хозяин же оплачивает и страховку, и билеты… А если к этому прибавить, что моя сестра и без того просто бредила заграницей, да и про Грецию ей рассказывала ее подруга, которая поехала туда вот так же, танцовщицей, и там удачно вышла замуж за богатого грека, то можно себе представить, как моя Ксюша загорелась этой идеей…

Мы сидели с Бертраном в ресторане, перед нами стояли два больших глиняных горшка, один с кус-кусом, другой с подливкой, на огромных же расписных тарелках дымилась тушеная баранина.

На Касабланку опустилась ночь, стало прохладно, и я с удовольствием ела горячую и сытную еду. Здесь, рядом с Бертраном, я впервые за последние дни почувствовала себя в безопасности.

Сказать, что обстановка, в которой я оказалась, потрясла меня и привиделась мне каким-то фантастическим сном, — это ничего не сказать. И хотя я рассказывала Бертрану вполне реальные вещи, излагала факты, чтобы подойти к самому главному, тем не менее меня не покидало ощущение, будто бы я нахожусь в одном из своих странных, загадочных снов.

Бертран. Его отец был арабом, а мать — настоящей француженкой, парижанкой. Но от араба в том смысле, который мы вкладываем в это понятие, в нем ничего нет. Он выглядит как настоящий француз, каких я наблюдала, живя в Париже. Высокий, худощавый, слегка смуглый (загорелый, решила я, ведь рядом океанские пляжи), темноволосый, с ярко-голубыми глазами и чудесной улыбкой. Хотя что я тогда знала об арабах? Ну, видела, конечно, на улицах Парижа. И не всегда это были лавочники, торгующие после закрытия магазинов по более высоким ценам, или хозяева маленьких кафе, где можно перекусить жареным цыпленком, кус-кусом с бараниной, колбасками «мегрез» и картошкой фри. Так же, как и не всегда араб — мелкий жулик, торговец наркотиками или сутенер. Арабов в том районе, где я жила и работала, было не так много, хотя, скорее всего, я их просто не отличала от французов. Возможно, те кварталы, где я прогуливалась по улочкам с рядами лавчонок с обычной французской едой, кожаными или ювелирными изделиями сомнительного качества, и считались арабскими, но в то время, когда у меня была возможность не спеша изучать Париж, я чувствовала его как единый живой организм и разноцветную толпу людей воспринимала как настоящих французов. Если бы я не переехала к «Лимонам» на улицу Муфтар и не заключила себя в определенный район, в котором было все, начиная от живописного сада и рынка и заканчивая уютными кафешками, то, возможно, мне «посчастливилось» бы поближе познакомиться с арабами на улице Золотой Капли, где еще не так давно было трудно купить бутылку вина, зато с гашишем, героином и исламскими книгами фундаменталистского толка проблем не было… Хотя, помимо этих арабских колоритных картинок из рабочих предместий (темные сомнительные заведения с проститутками, свисающее из окон разноцветное белье, бани-хамматы, мечети, медресе и мебельные мастерские), существовали и другие, к примеру, поражающие своей роскошью дорогие восточные рестораны, сверкающие позолотой и зеркалами в духе «Тысячи и одной ночи»…

Словом, тогда я мало что знала об арабах, и тот факт, что мой приятель по переписке был наполовину арабом, меня абсолютно не напрягал. Напротив, восточная кровь, смешанная с французской, казалась мне признаком породистости и красоты. Безусловно, это подкреплялось фотопортретом Бертрана (красивое мужественное лицо с умными глазами), который почти каждый день смотрел на меня с экрана монитора.

Сколько раз я задавала себе вопрос, как так вообще случилось в моей жизни, что в самую трудную минуту я всегда обращалась именно к нему, к почти виртуальному Бертрану. К человеку, которого я знала лишь по переписке (не считая, конечно, самого факта знакомства в Москве, в бюро переводов, где я работала и где мы с ним обменялись визитками) и о жизни которого я очень мало знала. В отличие от моих наполненных просьбами советов, письма с его стороны представляли собой подробные и полные сочувствия и понимания ответы на мои многочисленные вопросы. Думаю, не было ни одного события в моей жизни, которое не освещалось бы в нашей переписке. Иногда я с ужасом констатировала, что он даже лечил меня своими письмами. Причем подходил к этому со свойственной ему серьезностью и ответственностью. Быть может, это происходило по той причине, что после того случая с Ксенией в Афинах она как бы выпала из моей жизни и я старалась вообще не беспокоить ее напоминанием о своей персоне. Но общаться-то хотелось, и поплакаться кому-то иногда было просто необходимо. Ведь я тогда поменяла все: страну, окружение, работу. Мне было трудно, подчас просто невыносимо, но делиться своими проблемами с кем-то из своих московских знакомых мне не хотелось, было даже стыдно, да и вообще выяснилось, что настоящих друзей-подруг у меня как бы и нет. Прежде мы, несмотря на конфликты, все равно оставались с сестрой самыми близкими людьми, поэтому, возможно, я в свое время так и не обзавелась задушевными подружками. После того же, как мы с Ксенией на какое-то время потеряли друг друга из виду и наша духовная связь прервалась, у меня возникла настоятельная потребность в таком человеке. Бертран в то время писал мне редко, в основном делился впечатлениями о своих путешествиях, наблюдениями, поздравлял меня с днем рождения и Рождеством, часто посылал мне по Интернету фотографии, ссылки, чтобы я могла послушать хорошую музыку, что-то почитать, посмотреть… А однажды, и это было уже в Афинах, я написала ему о том, что произошло со мной и моей сестрой… Не знаю, как так случилось, но написала. Поделилась, я почти плакала в письме и просила совета. И я его получила. Больше того, Бертран выслал мне номера телефонов и адреса людей в Греции, где меня могли бы приютить, помочь мне найти жилье и работу… Вот с тех пор мы стали переписываться чаще. Ведь тогда у нас стали появляться общие знакомые, и я всегда была страшно благодарна Бертрану за то, что он сводил меня с очень хорошими и надежными людьми.

Сперва я никак не могла понять, чем он занимается. Судя по тому, что я узнавала о нем от общих знакомых, сначала в Греции, а потом и во Франции, он занимался разыскной деятельностью. Возможно, оказывал информационные или другие сопутствующие этому услуги сильным мира сего. Знаю, к примеру, что он несколько месяцев разыскивал в Египте дочь одного французского министра и нашел, слава богу, живую, но потерявшую память. Об этом мне рассказал его друг, у которого я снимала комнату в Афинах первое время, как только туда приехала. Сам же Бертран о себе практически ничего не рассказывал. И на мои вопросы, связанные с его профессией, отвечал, что просто помогает людям.

Что представляет он собой как человек, чем увлекается, какую музыку слушает, картины каких художников покупает, я узнавала из его писем и ссылок. Конечно, мы были разные, очень разные, но меня неудержимо влекло к нему, и я уже не представляла себе, что он вдруг возьмет и исчезнет из моей жизни. Каждый день я, открывая почту, ждала письма от него. И когда письма не было, понимала, что Бертран сильно занят, что, возможно, он где-то в пути или на важной встрече.

Стыдно сказать, но Бертран помогал мне и деньгами. Особенно первое время после того, как мне пришлось скрываться от греческой полиции… Потом мне помогали его друзья, особенно добра ко мне была Дора, болгарка, жена Вангелиса, друга Бертрана.

И вот сейчас я снова попала в переплет. Даже не понимаю, как это вообще могло произойти, чтобы меня заподозрили в такой краже… Бриллиантовое колье Екатерины II работы самого Якова Дюваля, придворного ювелира! Да откуда у «Лимонов» вообще могло быть такое дорогое колье? И что самое удивительное, пустой бархатный старинный футляр, в котором находилось оно прежде, нашли в моей комнате, в розовом полотняном рюкзачке, с которым я ходила на прогулку с маленьким Патриком, сыном Лемон. Футляр находился, как сказала мне Соланж, наша кухарка и горничная, среди моих личных вещей и игрушек Патрика. Быть может, мне не следовало тогда, после ее звонка, сбегать? Может, я и не поступила бы так, если бы своими собственными глазами не увидела стоящую на тротуаре, как раз под окнами дома Лемон, полицейскую машину. Я знаю своих хозяев, они не стали бы беспокоить полицию из-за пустяка. Вероятно, на самом деле пропало это самое несчастное колье. Если же учесть, что с тех пор, как я покинула Россию, меня буквально преследовали истории подобного рода, то не сбежать я просто не могла. Конечно, меня задержали бы для дальнейшего разбирательства, и кто знает, чем бы эта история могла закончиться. Возможно, меня бы посадили. Я ничего не знаю о французской полиции, не знаю, какими методами она действует, чтобы найти настоящего вора. Но интуиция мне подсказывала, что если я вовремя не унесу ноги, то на меня могут повесить не только кражу этого колье, но и Эйфелевой башни…

Футляр в моем рюкзачке… Кто мне его подбросил? Только тот, кто желал мне зла все эти годы… Возможно, это был все тот же человек, который чуть не убил мою сестру, а позже попытался похитить маленького ребенка, к которому я была приставлена нянькой… Кто-то невидимый преследовал меня, пытался убить или посадить в тюрьму. За что? Кто? Я очень надеялась, что Бертран поможет мне разобраться во всех этих историях, чтобы положить им конец.

Я позвонила ему сразу же, как только мы распрощались по телефону с Соланж. Она была хорошей, доброй девушкой, и мы с ней прекрасно ладили в доме Лемон. Даже можно сказать, подружились. И я до сих пор недоумеваю, как это она так быстро сориентировалась, позвонила мне и сообщила эту ужасную новость:

— Полин, у Лемон пропало очень дорогое колье… Полиция перерыла весь дом, в твоем рюкзаке нашли футляр… — Она говорила быстро, я слышала, как она задыхается, словно бежит куда-то, вполне возможно, она с телефоном забилась в кладовку, заперлась там и теперь, дрожа от страха, разговаривает со мной. Предупреждает об опасности. — Беги. Я постараюсь собрать твои вещи и спрятать в своей комнате. У тебя есть деньги?

Я сказала, что есть на карточке, а наличных мало и лежат они в обувной коробке в моем шкафу. Я поблагодарила ее и сказала, что сама свяжусь с ней, когда буду вне опасности.

— Целую тебя, Полин! Удачи! Беги что есть силы… Я знаю, что это не ты… Возможно, это сделал тот человек, который приходил к Нине…

Все произошло очень быстро. Но главное я тогда поняла. Мне повезло, что я вышла на прогулку с сумочкой, в которой оказался мой паспорт. Возьми я с собой другую сумку, мне невозможно было бы вылететь в Марокко, а это значит, что меня могли бы схватить…

–…Полин, да не волнуйся ты… Расслабься… Понимаю, что ты переживаешь, тебе кажется, что вся парижская полиция разыскивает тебя, но на самом деле все обстоит не так уж и плохо… У меня много друзей-полицейских в Париже, как ты понимаешь. И тебя действительно ищут, но полицию интересует и другой вопрос: откуда у твоих хозяев такая дорогая вещь? Кроме того, тот, кто подкинул тебе в рюкзак футляр от колье, поступил в высшей степени глупо. Посуди сама. Вот если бы ты на самом деле украла это колье, неужели ты не избавилась бы от футляра? Или вообще, разве не украла вместе с футляром? Зачем оставлять улику на видном месте?

— Я не знаю… Я много думала об этом. Но давай начнем с того, что колье я не брала, я вообще о нем ничего не знала.

— Тогда расскажи мне о своих хозяевах…

— Я расскажу, но сначала все-таки я должна рассказать тебе, как я там оказалась… Ведь в тех письмах, которые я писала тебе все эти годы, я просто как бы констатировала свершившийся факт, мол, приехала в Париж и устроилась няней в семью Лемон…

— Хорошо. Кажется, ты хотела рассказать про то, как оказалась в Афинах.

— Да. Это очень важно. Ведь я, в отличие от моей сестры, никуда не собиралась уезжать из страны. В мои планы входило поменять работу, найти такое место, где бы я могла зарабатывать переводчицей больше, вот и все. Я не гналась за большими деньгами, равно как и за приключениями. Повторяю, в отличие от моей сестрицы. Но в тот вечер, когда меня напугали в милиции… Этот допрос, этот кошмар, когда я вдруг поняла, что на меня могут повесить убийство, которого не было, — словом, все это сильно повлияло на меня. И даже тот факт, что меня отпустили и я оказалась дома, я уже воспринимала иначе… Я начала дорожить свободой и возможностью просто находиться у себя дома. Ты пойми, я человек законопослушный, организованный, аккуратный, хотя тебе-то может показаться обратное… И вдруг вляпаться в такую историю… Мне было обидно, что со мной разговаривают как с преступницей. Я чувствовала, что мне не доверяют. Этот следователь, он так смотрел на меня… У него такие глаза… мертвые… Я понимаю, он не знал меня, я для него была одной из многих, кого ему приходилось допрашивать по роду своей службы, но мне-то от этого не было легче! Вот и получилось, что в тот вечер, когда я наконец вернулась домой, встретилась с сестрой, я вдруг поняла, что значат свобода и покой. Конечно, я была напугана также и смертью Маши. И сколько бы моя сестра ни говорила о том, что меня это не должно волновать, какой-то процент вероятности, что ее убили, все-таки был. И это при том, что я лично никого не подозревала. И одновременно могла бы подозревать кого угодно… Дело в том, что Маша была богата. И возможно, ее каким-то образом ограбили, возможно, заставили подписать какой-нибудь документ… генеральную доверенность, к примеру… Но все это просто роилось у меня в голове, когда меня допрашивали. Подумалось, что меня-то убивать никому нет смысла, я же бедная как церковная мышь. А вот Маша… У нее на тот момент было свое туристическое агентство, причем преуспевающее. Я знала из ее телефонных разговоров, которые мне иногда приходилось слышать, что дела ее в порядке, что она вкладывает деньги в какие-то ценные бумаги… Вот если бы она была замужем, тогда можно было бы заподозрить, к примеру, мужа… Мало ли таких историй, когда муж сам помогает своей надоевшей жене уйти из жизни с тем, чтобы потом унаследовать бизнес, деньги… Послушай, Бертран, я понимаю, что все, что я сейчас говорю, не так уж и интересно, просто мне хотелось бы, чтобы ты понял, в каком душевном состоянии я находилась в тот вечер, когда Ксения призналась мне в том, что собирается уехать в Афины.