Прыжок в темноту

Колчин закрыл дверь, скинул плащ и вложил купюру в ладонь хозяина.

— Где можно поговорить?

Решкин сунул деньги в карман, через длинный коридор, заставленный коробками, провел гостя в комнату. К стеклам окон скотчем прилеплены пожелтевшие газеты, вместо люстры с потолка свисает лампочка, где попало, расставлены картонные коробки, заполненные барахлом. Из мебели трехногий журнальный столик, сервант, за стеклом пылится одинокая рюмка на тонкой ножке. У противоположной стены диван, на котором лежит женщина неопределенных лет в прозрачных розовых трусах, на полу бюстгальтер, черная юбка, скомканная полосатая блузка. Интерьер дополняли бутылка водки и два стакана на столике. Колчин остановился на пороге. Женщина оглянулась, смерила гостя безразличным взглядом и натянула на себя несвежую простыню.

Наклонившись над женщиной, Решкин похлопал ее по мягкому месту.

— Галя, собирайся. Пришел человек для серьезного разговора. Ты нам будешь мешать. Приходи завтра. Нет, лучше я тебе позвоню. Когда дозрею.

Женщина, чертыхнувшись, поднялась с дивана, завернулась в простыню. Собрав с пола вещи, вышла в коридор.

— Чертов кретин, — сказал она на ходу. — Дешевка проклятая. Позовет, а потом коленом под зад. Чтоб у тебя член отсох, урод.

— Прошу прощения за этот бардак, — сказал Решкин. — Переезд на новую квартиру, косметический ремонт и все такое. Эти события настолько выбили меня из колеи, что я даже забыл заплатить взносы в профсоюз. Раньше за мной такого не замечалось.

Решкин усадил Колчина на еще теплый диван и поспешил в ванную комнату. Стянул через голову драный свитер, задрав кверху руки, побрызгал под мышками освежителем для туалетов, потому, что дезодорант кончился. Причесавшись и натянув черную майку, на которой не так заметна грязь, вернулся в комнату. Сев рядом с гостем, предложил выпить за знакомство. Когда Колчин отказался, плеснул водки в свой стакан и, выпил, понюхал корочку хлеба. Громко хлопнула входная дверь, Галя, уходя, дала волю эмоциям.

Колчин вытащил из нагрудного кармана пиджака визитную карточку, протянул ее хозяину квартиры.

— Колчин Валерий, — вслух прочитал Решкин. — Коммерческий директор экспортно-импортной компании «Фармацевт». Никогда не слышал этого имени. Значит вы торгаш международного класса?

— Что-то вроде этого, — легко согласился Колчин. — Ввозим в страну импортные медикаменты. И продаем наши дешевые лекарства в развивающиеся страны. С твоим братом мы познакомились во Франции. Он переводил для нас документацию на лекарства, которые мы хотели закупить. Короче, мы стали друзьями. Он подарил мне два фотоальбома, которые выпустил во Франции. — Ладно, Валера, — махнул рукой Решкин. — Что надо?

— С Максимом Сальниковым произошло нечто такое, — Колчин, подыскивая нужные слова, пощелкал пальцами. — Короче, его похитили неизвестные лица. Миллион долларов — цена свободы.

В следующие десять минут Колчин подробно пересказал известные факты. В Париже отец Максима получил аудио кассету, на которой записан голос сына. Максим просит собрать деньги и заплатить их похитителям. Владимир Федорович прилетел в Москву, встретился с доверенным лицом Патриарха и просил помощи. Священник не может собрать столь крупную сумму. Но даже если бы деньги нашлись, нет гарантий, что после уплаты выкупа Максима и его невесту оставят в живых. Владимир Федорович обзвонил старых друзей сына, наводил справки, но безуспешно. Олегу Решкину священник звонить не стал, потому что с племянником отношения напряженные, отец Владимир не одобряет тот образ жизни, который ведет племянник.

Колчин собирается прокатиться по пути Сальникова, по Золотому кольцу, пока след не остыл. Наверняка найдутся люди, которые помнят броский «Форд Эксплорер», помнят Максима и его невесту. Шансы найти заложников невелики, но эти шансы есть, опускать руки и ждать у моря погоды, глупо.

— Макс предлагал мне поехать с ним, — сказал Решкин. — Но я отказался. Из-за этой чувихи, которую он считает своей невестой.

— По-моему, она хорошая женщина, — возразил Колчин, который видел Татьяну Гришину только на фотографии.

— Это, по-вашему. Не удивлюсь, если эта стерва окажется заодно с похитителями. И почему именно вы взялись за поиски моего брата? Фармацевт… Странно…

— Кто позаботится о Максиме, если этого не сделают его друзья? — вопросом ответил Колчин. — Можно обратиться в милицию, ориентировки разошлют по всем городам и весям. Тем дело и кончится. Потому что главная отличительное качество нашего милиционера, когда дело не касается взяток, — это патологическая лень. Задаром менты задницы со стульев не поднимут. Своими силами можно найти похитителей, вступить с ними в переговоры. Кроме того, брат может позвонить на твой мобильник. Возможно, похитители выдвинут какие-то новые требования или опустят цену. Поймут, что отцу Максима таких денег не собрать. Главное начать, а дальше видно будет.

Решкин обдумывал ситуацию. Поиски брата могли превратиться в долгое и опасное предприятие. Но оставаться в Москве, сидеть в четырех стенах и ждать в гости азерботов, которым он задолжал за дурь, тоже не блестящий вариант. Кавказцы могут узнать адрес новой квартиры. В лучшем случае его просто попишут бритвой, в худшем — выпустят кишки. Временно слинять из Москвы — хороший шанс, который подбрасывает жизнь.

— Денег у отца Владимира нету, а еще священник, — проворчал Решкин. — Он, ядрена мать, осуждает мой образ жизни…

— Отец Владимир, к сожалению, не настоятель Храма Александра Невского, главного православного храма Парижа. У него скромный приход, и доходы скромные. А брат тебе здорово помогает. Он приобрел эту квартиру, потому что ты не раз говорил, что тебе надоело ютиться в коммуналке. Даже диван, на котором мы сидим, куплен на деньги Максима.

— Вы слишком осведомленный человек, — Решкин зло прищурился. — Для фармацевта. Считаете деньги в чужом кармане. Как налоговый инспектор. Вам ни разу не пробивали голову за любопытство?

— Пока нет.

— Эта лафа скоро кончится, — мрачно пообещал Решкин.

Наклонившись над журнальным столиком, вытащил папиросу из пачки «Беломора», распотрошил ее, высыпая табак на полированную столешницу. Достал из кармана штанов спичечный коробок, набитый канабисом, взял шепотку анаши, смешал с табаком. Набив косяк, щелкнув зажигалкой, глубоко затянулся и вдруг закашлялся, поймав взгляд Колчина.

— Ну, что, может, пойдешь в ментовку? Накатаешь заявление. А меня арестуют за эту несчастную самокрутку.

Колчин отрицательно помотал головой. Утром в Ясенево Колчин прочитал объективку на Олега Решкина. Выпускник Геологоразведочного института, он вдоволь помотался по стране, ездил в экспедиции, работал в Узбекистане и Казахстане. Где-то между разъездами успел жениться и завести ребенка, мальчика, которому недавно исполнилось семь лет. Два года назад с женой разошелся. Устав от дорожных приключений, устроился лаборантом в один из проектных институтов, затем экспедитором на фабрику по пошиву детской одежды, Решкин продавал жетоны к игральным автоматам, билеты мгновенной лотереи «Твой шанс»… Ни на одной работе не задерживался дольше трех-четырех месяцев. Наконец решил, что трудовая деятельность противоречит его жизненным принципам и свободным убеждениям.

Последние два года болтается без дела, увлекается спиртным и легким наркотикам, к которым пристрастился еще в ту пору, когда работал в Казахстане. Канабис покупает у азербайджанцев на Черемушкинском рынке, синтетические таблетки достает через бармена одного из ночных клубов. Однако в последнее время, с переездом на новую квартиру, на рынке и в клубе не показывался. Похоже, наделал там больших долгов, сел на мель и, решив не возвращать деньги, нашел новые точки продажи дури. Разумеется, Решкин не догадывается, что его двоюродный брат сотрудник русской разведки, потому что знать это ему не положено.

Колчин посмотрел в глаза Решкина. Хозяин квартиры чесал голову, блуждая взглядом по голым стенам.

— Прошу прощения за беспокойство, — Колчин поднялся, вышел в прихожую, стал натягивать плащ.

— Подожди, — раздавив папиросу в пепельнице, Решкин побежал следом. — Максим для меня не пустое место. Я не против того, чтобы составить вам компанию.

— Боюсь, ничего не получится. Из тебя плохой помощник. Я один постараюсь справиться с этим делом.

— Ни хрена у вас не получится.

— Это еще почему?

— Я виделся с Максимом за день до его отъезда, — усмехнулся Решкин. — Он сказал мне, что в последний момент передумал ехать по Золотому кольцу. Слишком много туристов. И памятники известные, давно набившие оскомину. Все эти церкви увидишь на настенных календарях и в буклетах. Он сказал: нужно что-то новое, свежее. Короче, у него другой маршрут.

— Какой именно? — Колчин вытащил бумажник. — Сведения будут оплачены. Щедро.

— Так не пойдет. Вот если бы мы работали вместе, другой разговор. Я не хочу смотаться из Москвы. Словом, я поеду с вами. В дороге расскажу все, что знаю. Это мое условие. Без меня у вас нет шансов найти брата.

— Если ты соврал, придется долго жалеть об этом.

— На хрен мне врать? Смысл?

Колчин на минуту задумался. Пожалуй, Решкин не будет тяжелой обузой, сжав зубы, его можно терпеть. Некоторое время. Если парень сделается совершенно невыносимым, Колчин купит ему билет до Москвы, проводит до вокзала и даст пинка под зад.

— Годится, — кивнул Колчин. — Завтра заеду ровно в семь утра. Не забудь вымыть голову. Если ты мне поможешь, получишь премиальные в конверте. Обставишь квартиру не пустыми ящиками из-под бутылок, а приличной мебелью.

Москва, Данилов монастырь. 18 августа.

Священник Владимир Федорович Сальников уже больше недели проживал в монастырской гостинце. Каждый день он любовался на храм в честь святых отцов Семи Вселенских Соборов, ежедневно в шесть утра посещал братский молебен, в прошлое воскресенье в храме Святых Отцов присутствовал на божественной Литургии. Он молился за здравие сына и ставил свечи перед монастырской святыней иконой Божьей Матери «Троеручницы», и становилось легче, но душевное умиротворение длилось недолго. Отец Владимир возвращался в гостиницу, в свой аскетичный, напоминающий монашескую келью номер и коротал время за чтением Библии. Постепенно со дна души поднималась серая муть, мысли путались, чтение не давалось, душой вновь овладевала тревога.

Похитители сына обещали, что свяжутся с Сальниковым по мобильному телефону еще четвертого дня. Все сроки вышли, но телефон молчал. По приезде в Москву отца Владимира принял священник Протоирей Николай Минаев, на встрече присутствовал работник Министерства иностранных дел, эти люди дали слово не обращаться в правоохранительные органы и по своим каналам оказать Сальникову помощь в поисках сына, но дни шли, а благих вестей как не было, так и нет. Надо крепиться, набраться терпения, ждать и молиться. Другого все равно не остается. Если Сальников пойдет на контакт со Следственным управлением МВД или ФСБ, об этом могут узнать похитители. Небольшая утечка информации — сыну и его невесте вынесут смертный приговор. Следственные органы — это шаг отчаяния, крайняя, последняя мера.

Вот и сегодня день прошел в молитвах, ожидании чего-то, хорошего или плохого. За окном уже начинали сгущаться сумерки, над городом повисли пепельные облака. Отец Владимир решил, что на вечерний молебен, начинавшейся в пять часов, он не пойдет. Сальников встал со стула, задернул шторы, когда в дверь постучали. Порог номера переступил молодой послушник монастыря, который помогал в гостинице. Одетый в цивильную одежду, молодой человек протянул постояльцу запечатанный конверт из грубой почтовой бумаги. Ни штемпеля, ни обратного адреса, только надпись «Владимиру Федоровичу Сальникову», выполненная то ли на пишущей машинке, то ли на принтере.

— Кто передал письмо? — спросил Сальников.

— Этого человека никто не видел. Сегодня на вечернюю Литургию пришло много прихожан. Возможно, кто-то из них зашел в гостиницу, оставил письмо внизу, на конторке.

— Хорошо, иди, сын мой.

Чувствуя предательское волнение, Сальников сел к столу, ножницами отрезал от края конверта полоску бумаги. Внутри сложенная вдвое страничка, вырванная из ученической тетради. Сальников трижды пробежал глазами машинописные строки. «Сегодня в шесть тридцать вечера жду вас на середине станции Площадь революции. Наденьте цивильный костюм, а не рясу». Ни подписи, ни слова о деньгах.… Положив письмо в ящик стола, он несколько минут просидел неподвижно, обдумывая ситуацию. Логичнее всего прямо сейчас, не медля ни секунды, связаться по телефону с доверенным лицом Патриарха, сообщив ему о письме. Но что сообщить? Сальникову назначали встречу, ни больше, ни меньше.

Отец Владимир открыл дверцу шкафа, выбрал коричневый старомодный костюм с широкими лацканами, повязал черный галстук, надел плащ. Вышел из гостиницы, поймав машину, сел на заднее сидение, чтобы не вести разговоры с водителем. Через полчаса машина остановилась у Манежной площади. Сальников никуда не спешил, потому, что времени в запасе много. Он прогулочным шагом дошел до входа в метро Площадь революции. Время от времени оглядывался назад. Возможно, ему на загривок сели оперативники ФСБ. Закончился рабочий день, и народу вокруг столько, что определить, есть ли слежка, невозможно.

Сальников спустился в метро, сел на свободную скамейку в центре зала и начал беспокойно осматриваться. Поезда приходили и уходили. Служащие спешили домой, сновали молодые парочки, подростки и старики, и увидеть в этом человеческом водовороте чей-то внимательный взгляд, обращенный на отца Владимира, задача из разряда неразрешимых. Волнение, владевшее им, ушло, Сальников был сосредоточен и хмур. Он часто смотрел на циферблат часов. Без четверти семь, а человек, назначивший встречу, не появился. Спиной к Сальникову на шаг впереди встала женщина в три обхвата, загородившая спиной весь обзор.

Сальников беспокойно завертелся, подумав, что за женщиной его не видно, уже хотел привстать, когда проходивший мимо мужчина бросил на скамейку свернутую трубочкой газету. Человек скрылся в толпе. Сальников развернул сегодняшнюю «вечерку», еще пахнувшую типографской краской. Так и есть, внутри газеты листок, на котором от руки печатными буквами написано. «Доезжайте до станции Текстильщики, сделайте пересадку на электричку до Подольска. От станции каждые четверть часа уходит автобус в сторону области. Сойдите на предпоследней остановке. Пойдете по асфальтовой дороге в сторону садоводческого товарищества „Сосновая роща“». В левом нижнем углу номер автобуса, обведенный в кружок. Сальников сунул скомканную бумажку в карман.

— Подольск, — сказал он шепотом. — Подольск…

Пригороды столицы отец Владимир знал плохо.