Улица в вечность. Die Straße in die Ewigkeit

В 17 веке открытия Ньютона и Галилея перевернули весь научный мир. Они сделали то, чего не удавалось ни физике Аристотеля, ни самым изощренным натурфилософским изысканиям. Движение планет, падение яблок, нагревания котла — все было сведено к простым механическим взаимодействиям, которые были переводимы на математический язык и, как следствие, могли с точностью предсказывать поведение объектов, что редко удавалось предшествующей науке.

Значение всего этого трудно переоценить, но как это часто бывает, не обошлось без перегибов. Успехи механики заставили многих думать, что весь мир устроен, как гигантская машина, в лучшем случае, как Ньютоновские бракованные часы, которые необходимо то и дело ремонтировать. Дошло до того, что французский физик Лаплас придумал чудовищного «демона» — некий супервычислитель, который на основании всех данных о текущем состоянии вселенной мог предсказать все ее последующее развитие. Подобное мировоззрение назвали детерминизмом (от латинского determinare — определять границы, ограничивать) и его можно было бы считать историческим курьезом, если бы и сегодня некоторые горячие головы не утверждали, что вся деятельность человека сводится к химическим процессам в мозге.

Чудовищность этой идеи в том, что она полностью исключает такое понятие как свобода. Ведь в механической картине мира каждое действие имеет внешнюю причину — футбольный мяч летит потому, что его ударили ногой. Человек принимает решение не потому, что он это захотел (как он наивно полагает), а потому, что в его организме происходят некие процессы, предопределенные миллиардами лет космической эволюции. В подобном мире бессмысленно ставить цели (ведь все и так запрограммировано) и невозможно даже пытаться стать лучше и добрее, ведь мы будем такими, каким закодировала нас природа. Детерминисты дошли до того, что белочка не может по своей воле запасать орехи на зиму, а ее якобы целенаправленное поведение объясняется некой встроенной от рождения биопрограммой.

И все же, не вдаваясь в материалистическую схоластику, в практической жизни мы постоянно исходим из реальности выбора. Мы ставим цели, мечтаем, составляем план на день. Даже чтобы просто встать с кровати, нужно свободное решение. Если думать строго механически, в этом есть что-то иррациональное. Ведь в механических процессах причинные связи действуют только в одном направлении — из прошлого в будущее, в то время как в любом свободном решении происходит обрыв цепочки — еще не существующее будущее влияет на настоящее, становясь намерением. Предположим, я поднял руку — непосредственной причиной поступка явились не атомы, и не процессы в мозге, а само решение поднять руку. По крайней мере, так оно воспринимается непосредственно.

С другой стороны, даже если отказаться от грубого механицизма и дать человеку право на спонтанное решение, остается множество вариантов более тонкого предопределения, поскольку на выбор человека влияют окружающая среда, история, экономика и многое другое. Отсюда возникает экономический, географический, исторический и многие другие детерминизмы. Свобода, рассмотренная в таком ракурсе может оказаться не более чем свободой наркомана выбирать иглу.

Философ Бердяев называл это царством Кесаря — уровнем порабощенным необходимостью.

И если мы останемся в «царстве Кесаря», если мы не найдем смысла помимо того, чтобы кушать, работать для того чтобы кушать, получать удовольствия, рожать детей, кормить детей и т.п., мы недалеко уйдем от чаек Ричарда Баха, которые считали что летать нужно только для того, чтобы есть. Все перечисленное, конечно, важно, но если ограничится этим — мы будем просто игрушкой обстоятельств и никогда не поднимемся над плоскостью ежедневной рутины и обыденности.

Человеческие планы можно сравнить с альпинистским крюком, который бросают, чтобы зацепиться за что-то незыблемое, но крюк этот снова и снова срывается, разрушая то, что казалось твердой опорой. Все самые яркие, но по сути своей заземленные мечты, рано или поздно оказываются в прошлом. А если посчитать смерть окончательной точкой нашей жизни, то мы получаем абсолютный тупик, полный крах всех иллюзий, абсолютное торжество демона Лапласа. Потому что тогда все то, о чем мы грезили, чему отдавали все усилия, окажется грудой бессмысленных событий, вот-вот готовых провалиться в небытие.

И здесь мы непосредственно подходим к необходимому условию настоящей свободы — это наличие иного уровня бытия, трансцендентного миру необходимости, наличие того, что останется значимым даже пройдя тестирование смертью.

Этот уровень Библия называет Царством Небесным, философ Бердяев называл Царством Духа, мы же романтически назовем его царством целей. Царство необходимости действует из прошлого, опутывая нас цепью причин и условий. Царство целей действует из будущего, спуская для нас веревочную лестницу из идей, замыслов и великих возможностей. Только лестница эта должна крепиться максимально высоко. Там, куда не доберутся безжалостные лангольеры, пожирающие один день за другим.

Среди повседневных забот царство целей может показаться чем-то призрачным и нереальным, но иногда оно врывается в замкнутую комнатку нашего жития, словно майская гроза или просто как веяние тихого ветерка. Мы чувствуем его, когда мы узнаем о людях, героически жертвовавших собой ради других, когда совершаем нечто в высшей степени невыгодное и необъяснимое, когда задумываемся о том, ради чего мы живем и что с нами будет за порогом смерти. На протяжении всей жизни царство целей зовет нас, царство целей вибрирует сокровенной мечтою, царство целей поет свою тихую песню. И стоит только на миг остановиться, выйти из колеса проблем и тревог, и мы сможем почувствовать что за, на первый взгляд, хаотичным потоком дней есть замысел, что есть высшая цель того, что происходит. И эту цель мы видим обычно, как сквозь крошечную щелочку, но именно она может дать смысл всему, и если мы ухватимся за нее, наша жизнь станет, как туго натянутая тетива, как якорь брошенный в вечность, как великая книга, авторами (или соавторами) которой можем стать мы сами.