Час волка

Не доезжая до Морского, я свернул под указатель"RODEO-MOTORS АВТОСАЛО", в котором последнюю букву какой-то шутник замазал краской, и по разбитой донельзя грунтовке поехал по выжженному плато, обрывающемуся над морем.

— Нет здесь никакого сервиса, — сказала Инга. — Жуткое место.

— Нам с тобой теперь часто по жутким местам ходить придется, — сказал я, притормаживая. — Ну-ка, выйди из машины и подожди меня здесь.

Инга послушно вышла и села на останки каменной кладки. Я доехал до ржавого сарая с прогнувшейся крышей, обставленного со всех сторон битыми кузовами, изношенными покрышками, бочками и железяками всевозможных размеров и форм.

Я остановился напротив ворот, посигналил, но никаких признаков жизни не заметил.

Створка тяжелых ворот со скрипом отошла в сторону, и я зашел в темный, пропахший бензином и смазкой цех. Остановившись в какой-то липкой луже, я посмотрел по сторонам. Посреди цеха, на подъемнике, висела допотопная иномарка, с днища которой срывались маслянистые капли и с щелчком падали на дно смотровой ямы. В дальнем углу, под стеллажами с банками и ящиками с инструментами, на замасленном до блеска кресле, положив ноги на стол, сидел парень и с увлечением смотрел по крохотному телевизору какой-то сериал.

— Эй! — позвал я его. — Ты слесарь?

— Во дает! Во дает! — вскрикнул парень, не отрывая глаз от экрана, хлопнул ладонями и поменял местами ноги. — Она ж от него беременная, а думает, что он ей брат!

Я не торопясь подошел к телевизору и сел на него. Парень, с одеждой, лицом и руками, как у шахтера, обиженно взглянул на меня и опустил ноги на пол.

— Чего тебе? — недовольно спросил он, кидая под ноги окурок, размером с таблетку.

— Работа есть.

— Погоди с работой! Дай кино досмотреть!

— Времени нет, — спокойно объяснил я.

— Конечно! — взмахнул руками парень. — У всех нет времени, у меня только его навалом.

Он нехотя поднялся, со стоном потянулся, пошел с смотровой яме, глянул на днище подвешенной иномарки, тронул пальцем какой-то патрубок и буркнул:

— Течет, зараза!

Он всегда будет бедным и грязным, подумал я. Но от таких, как он, почему-то зависят тысячи людей.

— Ну? — наконец снизошел до меня слесарь. — Какие проблемы?

— Надо отрихтовать и покрасить раму радиатора.

— Тачка какая?

–"Шестерка".

— Новая?

— Старая.

Парень поморщился, словно он занимался ремонтом исключительно шестисотых"мерсов". Вздохнул, вытащил из кармана пачку дешевых сигарет, выудил оттуда последнюю, поломанную посредине, послюнявил, склеивая, и сунул ее в рот.

— Ну, идем, посмотрим на твою беду, — невнятно произнес он, прикуривая.

Мы вышли из сарая на воздух.

— Во! — проворчал слесарь. — Уже учебные тачки гробим… А ты что, инструктор?

— Инструктор, — подтвердил я.

— Что ж ты так плохо за учеником смотрел, инструктор?

Он подошел к машине и, напевая какую-то мелодию, присел у капота и, щурясь от того, что дым сигареты проедал ему глаза, стал осматривать раму.

— Вмяли вы ее прилично, — бубнил он себе под нос. — И рама, и фара, и чуток крыло задели. Работы тут много… А на что напоролись-то?

— С деревом не разошлись, — сходу придумал я, задним умом понимая, что легенду надо было подготовить заранее.

— Ну-ну, — закивал слесарь. — Эту лапшу ты будешь кому-нибудь другому вешать. Тут не дерево было, а что-то помягче.

Я почувствовал, как у меня похолодела спина, словно за ворот вылили стакан ледяной воды.

— Дерево, — изо всех сил стараясь казаться спокойным, заверил я. — Только оно было мягкой породы. Трухлявая сосна.

— Ну, это понятно, что сосна, — тотчас отозвался слесарь и, прищурив один глаз, провел пальцами по вогнутой раме. — Я так сразу и понял, что сосна.

Он вскинул голову и взглянул на меня.

— Работы много, — повторил он и недвусмысленно добавил: — Работа сложная… Две штуки баксов будет стоить.

Слесарь, конечно, откровенно наглел. Мне показалось, что он сам обалдел от названной им же суммы, и все же интуитивно чувствовал, что я именно тот клиент, который готов заплатить сколько угодно, лишь бы уничтожить следы. Я понял: соглашусь на его условия — парень обнаглеет вконец и посадит меня крючок.

— За две тысячи я куплю другую"шестерку", — спокойно ответил я. — А эту сожгу.

— Ну-ну! — ответил парень, жуя сигарету и стряхивая со своего немыслимо грязного комбинезона какую-то пыль. — Покупай. Если только, конечно, через пост ГАИ сможешь проехать.

Бог свидетель, я держался себя в руках до последнего, но вынести насмешку этого немытого ублюдка, который почувствовал власть над нами, было выше моих сил. Схватив слесаря за горло, я сдавил пальцы и толкнул слабеющее тело на ворота.

— Слушай меня! — зашипел я, все сильнее сдавливая горло парня. — Я придушу тебя, как котенка, если ты к вечеру, к заходу солнца, не сделаешь то, что я тебе сказал; я похороню тебя в смотровой яме и сожгу твой гнилой сарай, если ты еще раз посмеешь хихикать в моем присутствии…

Слесарь стал хрипеть и колотить руками по железу. Глаза его, наливаясь кровью, выскальзывали из орбит, как сливовые косточки из пальцев. Опасаясь, как бы сгоряча его не задушить, я ослабил хватку, вытащил из нагрудного кармана стопку стодолларовых купюр, смял ее и затолкал слесарю в рот.

Инга ждала меня на обочине трассы в тени дерева. Даже издали было заметно, как она бледна.

— И мне это надо? — спросил я, подходя к Инге.

Она схватила меня за руку. Несмотря на жару, ее пальцы были ледяными. Казалось, она вот-вот грохнется в обморок. Она качнулась, переступила с ноги на ногу.

— Ну? Что? Рассказывай!

— По-моему, слесарь догадался, что на этой машине сбили человека.

— Но отремонтировать обещал?

— Обещал.

Мы пошли по пыльной обочине. Инга оглядывалась до тех пор, пока указатель"Автосало"не скрылся за поворотом. Жара стояла невыносимая. Мысли плавились, как карамель, превращаясь в тягучую патоку, и их движение приостановилось. Чувство тревоги притупилось. Мною овладело безразличие ко всему. Инга сняла босоножки и пошла босиком. Вот так, думал я, глядя на ее ноги. Стоило снять обувь с каблуками, выпачкать коленки в смазке и вместо асфальта постелить пыльную грунтовку, как ее ножки сразу утратили привлекательность. Ничего особенного, вполне посредственные нижние конечности. Шлепает, косолапя, как медведица, а не актриса.

— Не молчи! — вдруг произнесла Инга. — Скажи что-нибудь, иначе я сойду с ума.

Я кинул на нее сваренный взгляд.

— А что ты хочешь от меня услышать?

— Что мы скажем инструктору?

Да, об этом надо было побеспокоиться заранее, но ни одна свежая идея не могла пробиться сквозь патоку. Я пожал плечами.

— Скажем, чтобы он никогда не доверял свою машину посторонним лицам… Вытри у себя под глазами. Идешь, как Фантомас.

Инга на ходу раскрыла свою сумочку и стала искать в нем платок. Я успел заметить между косметических принадлежностей маленький черный баллончик с надписью"CS", с большой красной кнопкой и усмехнулся. Блаженны верующие! Сунула в сумочку этот дезодорант, вызывающий насморк, и думает, что надежно оградила себя от всякой нечисти. А я даже в танке не чувствовал бы себя спокойно.

— Скажи, — произнес я, — про человека, который толкнул женщину, ты придумала?

Инга испуганно взглянула на меня. Она не хотела, чтобы я перестал ей верить.

— Нет, не придумала.

— Ты пойми, — поспешил я объяснить ей свою позицию, чтобы ложь Инги не зашла слишком далеко. — Я не следователь и не прокурор, и не мне определять степень твоей вины. Ты очень напугана, тебе страшно думать о том, что ты сделала. И все-таки постарайся быть со мной откровенной до конца, иначе мне будет очень трудно помогать тебе.

— Я говорю правду, — тверже повторила Инга. — И не пытаюсь снять с себя вину. Но эту женщину в самом деле толкнул мужчина.

— Толкнул или тронул за плечо? — уточнил я.

— Толкнул! Изо всех сил! Я же объясняла: как мяч!

Плохо, что она актриса, думал я. Разговаривая с обыкновенным человеком, я на девяносто процентов мог определить, правду он говорит или лжет. Для артиста же ложь — профессиональное качество. Как тут узнаешь, где жизнь, а где талантливая игра?

— Ты понимаешь, что в этом случает все меняется? — спросил я, останавливая Ингу и опуская руки на ее обнаженные плечи. — Тогда мы можем вздохнуть с чистой совестью и вернуться к нормальной жизни. Правда, при одном маленьком условии.

— При каком?

— Если мы найдем этого мужчину и заставим его сознаться в преступлении.

— Да, — кивала Инга, глядя на меня, как на мессию. — Надо найти его и заставить…

Мы вышли на шоссе. Инга вскрикнула и тотчас обулась — асфальт напоминал раскаленную сковородку.

— Ты запомнила его лицо? — спросил я.

— Не очень, — ответила она, подумав.

— Но узнать сможешь, если встретишь?

— Пожалуй, смогу.

— Сколько ему можно дать лет?

— М-м-м… Как тебе.

— Как был одет?

— Спортивные брюки и красная майка.

— Рост? Цвет волос?

— Брюнет. Жгучий брюнет. А рост как у тебя. И комплекция такая же.

— Ну, все ясно. Если дашь такие показания следователю, то я уже на следующий день буду сидеть в следственном изоляторе… Куда он потом делся, этот мужик?

— Побежал в подворотню.

— Естественно не в отделение милиции. А как ты думаешь, он мог нечаянно толкнуть женщину? Ну, скажем, оступившись и потеряв равновесие?

Инга отрицательно покачала головой.

— Нет, он сделал это нарочно. Он стоял ровно и выжидал, когда я подъеду ближе.

— Значит, убийство?

— Не знаю, как это можно назвать по-другому, — ответила Инга.

Я услышал шум приближающейся машины, обернулся и поднял руку."Газель"с открытым кузовом притормозила.

— Куда? — крикнул парень, сидящий рядом с водителем.

— В Судак!

— В кузов, ребята!

Платье Инги менее всего подходило для лазания по машинам. Она никак не могла поднять ногу, чтобы поставить ее на бампер. Пришлось задрать подол выше пояса. Я помог ей, поддерживая два упругих полушария ладонями.

— Осторожнее! — предупредила Инга, когда я закинул ее в кузов. — Ты мне там синяков не оставил?

Держась одной рукой за борт, она выворачивала шею, пытаясь рассмотреть свои ягодицы.

— Ничего страшного, — ответил я. — Голой тебя, надеюсь, снимать не будут? Или я ошибаюсь?

Инга ничего не ответила. Машина тронулась и весело покатилась с горки вниз. Мы неслись навстречу ветру, словно в шторм плыли на яхте.

Она говорит правду, думал я, убеждая себя в этом, ибо принять другую версию было невыносимо. Это с какой же скоростью надо нестись по дороге, чтобы не успеть затормозить и сбить человека! Инга не смогла бы так разогнать машину в том проулке. Ни за что бы не смогла. Женщину, действительно, кто-то толкнул под колеса.

Любопытно, что когда лицемеришь с самим собой, то на некоторое время возникает иллюзия душевного равновесия. Я даже в порыве чувств обнял Ингу одной рукой, и она прижалась ко мне. Через некоторое время, как положено, началась обратная реакция. Я словно увидел себя со стороны, с высоты птичьего полета. Вот едет на машине счастливый кретин, обнимая глупую девушку. Катится на машинке по тонкой извилистой дороге в пыльный город. Сзади, между двух голых холмов, приютился ржавый сарай под названием"Автосало", в котором стоит"шестерка"с помятым передком и с комочками запекшейся крови в щелях радиатора. Впереди, в пыльном городе, есть морг, где лежит сбитая"шестеркой"женщина; есть там отделение милиции, уже гудящее, как улей, и милиционеры уже обложили все дороги, а следователи с большими лупами уже бегут по кровавым следам полустертых протекторов; и есть в этом городе инструктор Витя, который, поглядывая на часы, ходит по двору автошколы, а директор орет ему из окна, что если через десять минут машина не найдется, то он сообщит в милицию об угоне. И еще в этом городе вчера вечером задохнулся в собственном гараже"черный"антиквар Кучер, один из двоих, кто знал о моем золоте. И последнее: в этом же городе появился некто Лембит Лехтине, который интересуется антикваром и ищет встречи со мной. А в это время улыбающийся кретин, обнимая глупую девушку, несется ветру навстречу…

— Что с тобой? — спросила Инга тревожно. — Тебе плохо?

— Милиция, — произнес я.