Петербургские дворы. Необычные дворы, курдонеры, дворы-колодцы, проходные дворы

Пространство города всегда индивидуально. Неповторимы его рельеф, повороты реки или рек, изгиб морской береговой линии, если мегаполис стоит у моря. Городская архитектура несет в себе неповторимый отпечаток истории и судьбы, присущих именно этому городу.

Многие путешественники отмечают сходство Санкт-Петербурга с некоторыми европейскими городами. И это — правда, хотя с большой оговоркой: архитектурная близость лишь подчеркивает родство Санкт-Петербурга с Европой, но не более того! Без европейской мысли, европейского образования и европейских рук не было бы дивного Петрополиса. Здесь европейская архитектурная (и всякая) мысль обрела новое значение в русском обрамлении.

Кризис Московской Руси, в том числе и архитектурный, Петр преодолел на берегах Невы. Начав с внедрения вычурного западного стиля (это можно отнести ко всем сторонам русской жизни начала XVIII столетия), власть, построенная Петром, резко подняла знамя Империи, и спустя сто лет столица стала не просто ее символом, а эталоном классического стиля, проникавшего во все аспекты бытия России.

В основе появления Санкт-Петербурга лежит миф — возможность строительства огромного город на Севере, на болотах, в окружении враждебного населения даже сейчас, кажется утопией. Это тонко передает архитектура петровского времени, да и вообще все петербургское зодчество XVIII столетия. Посмотрите, какое обилие римских и греческих богов, словно декорации появляющихся то на новом здании, то на фонтане или на триумфальных воротах. Европейская культура внедряется в России своими архетипами, не меняя страну, но удачно соседствуя, например с православием. Даже закладка Петропавловской крепости, строительство Троицкой церкви и домика Петра довольно быстро превратились в сказочный миф с парящим над государем орлом, знаками свыше и прозорливостью самого государя. Петербург как бы продолжает общемировое (западное) мифостроительство: от Древней Греции и Рима, через германских императоров, европейские баталии к новому городу — будущей столице мира. Петербург словно врастает в общее европейское историческое дерево, как неотъемлемая, пусть и новая, его часть.

Кажущаяся утопичность петровских деяний вылилась в строительство огромной Империи, в которой Петербург занимал центральное место столицы, своеобразного города-эталона для остальных частей государства. В XIX веке Петербург стал символом обновленной России, главной витриной, главным портом, городом всех религий мира и тысяч народов. Русский Рим в имперском смысле этого слова. В определенной мере Санкт-Петербург сделался идеальным городом — в этом и была мечта Петра I.

Полис, возникший по повелению одного (!) человека, стал в итоге местом утверждения конкретных личностей. Здесь жили индивидуумы: от архитекторов до политиков, военных, ученых и литераторов. Да и сам Петербург — не хор, он — сольное выступление. Город с первых минут жизни позволял солировать. Сырая болотистая петербургская земля потворствовала одиночкам, но одиночкам гениальным.

Типичный световой двор

Прямые улицы-лучи, мосты, ведущие в центр столицы, всегда подчеркивали имперское единство Санкт-Петербурга, а его дворцы и ансамбли составляли естественную основу городской среды. Город превращался в произведение искусства. Даже рядовая застройка улиц города неповторима — каждый фасад, двор, решетка или зонтик становились здесь шедеврами. Реальность город отдал окраинам и, что нужно особо подчеркнуть, — петербургским дворам.

Фасад доходного дома с барочными завитушками или рядами классических колонн — это парадный облик, выставка, сказка. Двор-колодец — трудная борьба за жизнь с сыростью, холодом каменных стен, несправедливостью жестокого Севера. Двор сразу стал тем, что мы называем обычной жизнью.

Дворовый фасад доходного дома (ул. Гороховая, 31)

Но двор четко реагировал на общественные перемены. Во второй половине XX столетия проблемы обычных людей оставались такими же, как и в веке девятнадцатом. С той лишь разницей, что исчезла парадная, красивая жизнь. Остались «суровые будни», «борьба», «этапы и свершения». Городская архитектура поразительно точно передает то время — однообразие унылых пятиэтажек, отсутствие дворов — некой интимной составляющей старого города, фиксация на общественном, коллективном, безликом.

Но перед упрощением жизни в СССР наш город познал ее невероятное усложнение, своеобразную эпоху расцвета начала XX столетия. Те годы подарили нам сложные архитектурные формы модерна, новый быт, яркую, горящую электрическими огнями жизнь. Новые доходные дома, сооруженные для простых горожан, казались дворцами. Двор из разряда «внутренний» перешел в разряд «парадный». В Петербурге появляются целые жилые комплексы с парадными дворами-курдонерами, ваннами с горячей водой, канализацией, телефонами, лифтами. Жизнь становится весьма разнообразной. Но возникшая на обломках

Империи советская власть максимально упрощает и саму жизнь, и ее частный случай — архитектуру. Наступает время конструктивизма — все просто, прямо и действенно.

В разговоре о петербургских дворах мы обратимся, в том числе, к истории русской литературы, а конкретно к образам Петербурга, созданным творчеством литераторов разных лет (и не только: не обойтись без упоминания конкретных адресов, где жили творцы упомянутых образов). Может показаться, что здесь нет никакой связи с основной темой нашего разговора. Но это не так. Петербургские дворы, особенно дворы рядовой застройки города, в наибольшей степени отражают душу города, его Genius loci живет там, как духи реки или леса.

Американский урбанист Кевин Линч определял образ города как единое целое, состоящие из путей (маршруты жизни человека), границ (все объекты этого маршрута), районов (участки, с единым началом), узлов (городские центры) и ориентиров (ключевые точки). В этой схеме петербургский двор, как часть образа города, входит в число таких элементов, как путь и граница — на самом низком, бытовом уровне. Но в более крупном плане, двор, как центр или ориентир, тоже проявляется и становится уже неотъемлемой частью общего городского ландшафта, без которого невозможно понять суть Санкт-Петербурга, увидеть его неповторимый образ.

Писатель П. Вайль в своей книге «Гений места» отмечает: «На линиях органического пересечения художника с местом его жизни и творчества возникает новая, неведомая прежде, реальность <…> Связь человека с местом его обитания — загадочна… таинственна. Ведает ею известный древним Genius loci, гений места, связывающий интеллектуальные, духовные, эмоциональные явления с материальной средой».

В прошлом, во времена Римской империи. Genius loci выступал духом-хранителем места, и относилось это выражение к тому, что бережно хранило неповторимый уголок территории, дом, дворец или парк. Гений места для древних римлян являлся в образе змеи — все, что было в городе или деревне, охраняли Genius loci.

Гений места придавал уникальные черты, особенность тому, чему покровительствовал, что защищал.

Город, а в нашем случае Санкт-Петербург, предстает перед нами живым организмом, причем его основные части, такие как природа (в широком смысле) и здания (в каждом конкретном случае) уникальны в отдельности и в составе полиса. Река Нева неотделима от своего берега, а берег — это, если, к примеру, взять отдельный ее участок, — Стрелку Васильевского острова, в свою очередь, неотделима от Биржи, Ростральных колонн, гранитного спуска к реке и так далее, до мельчайших деталей, до булыжной мостовой или скамеек в сквере.

На Стрелке Васильевского острова проще увидеть (представить) Гения места, здесь есть возможность его персонифицировать. Может быть, он или они, если точно следовать римским верованиям, застыли в образе морских богов у подножия Ростральных колонн? Сама Стрелка, в сумме своих природных и материальных объектов выступает единым храмом для этих божеств, причем храмом (посмотрите на здание Биржи) в самом прямом смысле этого слова, и местом обитания доброго духа.

Стрелка Васильевского острова

Пройдите по дворам Капеллы. В этой небольшой части города, как нигде в другом месте можно увидеть, услышать и почувствовать гения места. Здесь — настоящий Петербург, его душа распахивается перед пытливым исследователем сразу за аркой подворотни. Но и в других частях города, других проходных дворах, дворах-колодцах, живут свои гении места, распоряжаются там территорией, охраняют от злого умысла.

Историк города Н.П. Анциферов верно подметил, что описать гения места Санкт-Петербурга невозможно. В попытках найти этот обобщенный образ божества Северной столицы многие историки и писатели сталкивались с многогранностью или многоликостью гения. Его сложность поразительна: она отражает неповторимость Петербурга, целостность его художественного облика при стилевой разности его конкретных объектов.

Первым Genius loci Петербурга наиболее точно показал, пожалуй, Пушкин. Величие поэтического дара позволило ему увидеть тот образ города, который более всего соответствует древнему богу, его особенностям и неповторимым чертам. Весь XIX век многие поэты и писатели шли по тому же пути, что и гениальный Пушкин, находя все новые и новые черты Genius loci Петербурга.

С потерей имени города в 1914 году, потерялся, а правильнее сказать, спрятался гений места. Он уходил от нас постепенно: десять долгих лет. Пока в 1924 году не исчез вовсе — недаром в XX столетии тема «Петербург» практически не поднимается в русской литературе. С уходом Genius loci происходит упадок города. Перестав быть местом жизни божества, здания Ленинграда превращаются в декорации, ветшающие с каждым годом. Город теряет индивидуальность, и во второй половине XX столетия это многократно усиливается — пугающее убожество новых районов разрушающе действует на весь мегаполис.

Словно встрепенулся город после возвращения ему законного имени, проснувшись от разрушающего сна. И в то же мгновение увидела это русская литература — вновь петербургская тема зазвучала в творчестве поэтов и писателей. Более того, вернулся в Санкт-Петербург Genius loci — многие поэты XXI века почувствовали это.

За последнее время о дворах Санкт-Петербурга написано больше стихов, чем за весь предыдущий период жизни города. Закономерность этого очевидна — Genius loci города раскрывает свои тайны для посвященных, а те, в свою очередь, дарят их всем остальным в неповторимой стихотворной форме.

Genius loci охраняет и копит все, что касается великого города, и лишь время дает оценку, оставляя в своем хранилище самое ценное.

Медный всадник

Завершить наше краткое обращение к истории Genius loci Петербурга необходимо словами об Александре Сергеевиче Пушкине — первооткрывателе божества. Образ знаменитого памятника Петру Великому на Сенатской площади — один из многих отличительных черт Петербурга, один из его Genius loci. В определенной мере А.С. Пушкин вдохнул «жизнь» в этот монумент, если, конечно, не считать городскую легенду 1812 года о сне майора Батурина.

Первым, конечно, был Фальконе, затем Пушкин. Но оба творца, вместе и отдельно друг от друга, показали в «Медном всаднике» не просто строительство нового города, а неистовую борьбу за новую Россию, схватку с природой и обществом за новое государство.

<…>

Вот где подлинное двуединство! Медный всадник — Genius loci не только защищает город, территорию, он создает их, творит историю места, неповторимую и загадочную.

Первыми необычными для России типами дворов, появившимися в Санкт-Петербурге, стали парадные дворы, украшавшие дворцовые и усадебные постройки с начала XVIII столетия. Конечно, придомовые территории вокруг частных домиков, как центра, так и петербургских окраин того времени, уже существовали в большинстве случаев, и ничего особенного в этом не было — традиция усадебных дворов, как мы помним, давняя. Но парадный двор, или курдонер, внесенный на местную болотистую почву и мастерски переработанный местными зодчими, именно в Санкт-Петербурге принял свой местный неповторимый колорит.

Во Введении упоминалось о том, что курдонер появился во Франции во второй половине XVII века и был связан с возведением роскошных дворцовых построек Парижа, Версаля и некоторых других мест. Кроме самого дворца, парадный двор всегда ограничивали два флигеля, расположенных слева и справа от главного здания, и в большинстве случаев решетка ограды, проходившей по красной линии или связывающей торцевые фасады флигелей. Как правило, курдонер находился перед главным фасадом здания, но мог быть устроен и с обратной стороны, а также со стороны любого из фасадов дворцовой постройки. В условиях городской застройки, парадный двор зодчие чаще размещали перед домом.

Довольно интересное строение с обширным, но уже внутренним парадным двором находится не в Петербурге, а в Москве, хотя и связано с Петром I. Это дворец А.Д. Меншикова на Яузе, сооруженный в два этапа. В начале, в 1697–1699 годах, архитектор Д.В. Аксамитов построил для Лефорта корпус у реки, затем Меншиков, которому достался дворец, пристроил к нему два больших флигеля, замкнувших площадь перед главным фасадом, отчего и образовался двор. В Санкт-Петербурге мы, конечно, встретимся с подобным устройством внутренних парадных дворов во дворцах, и ярким примером служит здесь Зимний дворец архитектора Растрелли.

В архитектуре Петербурга отчетливо выделяются три периода строительства зданий: деревянный, мазанковый и каменный. Впервые несколько лет жизни города при возведении жилых домов и общественных зданий строители активно использовали дерево. С 1711 года к деревянным постройкам добавились мазанковые — деревянный каркас заполнялся глиной, к которой позднее добавляли кирпич. Первый каменный дом в молодом городе построил в 1710 году канцлер Г.И. Головкин, но это было тогда исключением из общих правил.

С самого начала возведения Петербурга зодчие работали над проектированием целых кварталов, застроенных типовыми домами. При Петре I предписывалось строить фасады домов по красной линии улицы, поэтому в то время курдонер устраивали перед загородными усадьбами, некоторые из них располагались, например, на реке Фонтанке.

Со смертью самодержца и далее в XVIII столетии требования застройки по линии тротуара власти слегка ослабили, и появилась возможность создания курдонеров уже в самом Санкт-Петербурге. В 1730-х годах упорядочиванием городской застройки и проектированием новых городских кварталов занимался архитектор Еропкин. При типе застройки города, принятом в Петербурге, двор оставался позади дома, а курдонер являлся скорее особенностью того или иного проекта.

Формирование городских улиц, в частности той «сетки», которую мы сейчас имеем в центре Петербурга, произошло в 1740-1750-х годах. Петербург стал городом нового типа, основанной на принципах регулярности и унификации всех сторон городской жизни — административной, экономической и культурной. Довольно быстро столица Российской империи стала эталоном для устройства других новых городов страны (Одесса, Екатеринослав, Рыбинск, Петровск, Пошехонье и другие) и для реконструкции уже имевшихся (Екатеринбург, Пермь и другие).

В 1763 году власти города объявили конкурс на планировку Санкт-Петербурга, а спустя два года Комиссия о Санкт-Петербургском строении отмечала в этой связи: «Все домы, в одной улице состоящие, до самого ея пересечения в линию и не выступая крыльцами в улицу одной сплошною фасадою и вышиной построены были». Начиналось время классицизма — синтетического вида архитектуры, ставшего визитной карточкой Петербурга.

Из сохранившихся построек середины XVIII столетия выделим две с характерными для дворца типами расположения придомовых территорий: усадебным и городским. Первым назовем дворец графа Воронцова на Садовой улице с большим курдонером, сооруженный архитектором Растрелли в 17461755 годах. Тот же зодчий в 1750–1754 годах возводит чисто городской тип дворцовой постройки — дворец барона Строганова, со стенами, выведенными на красную линию тротуаров и с замкнутым внутренним двором квадратной формы.

Завершая главу, нужно отметить, что парадные дворы за все время существования Российской империи оставались, главным образом, особенностью именно столицы — места нахождения императора, мест проживания знати.

Жилые дома, выстроенные вдоль первых улиц, имели дворы позади дома или рядом с ним — красную линию продолжала ограда участка. Довольно долго придомовые территории располагались позади зданий, но не были ограничены другими постройками — участки усадебного типа следовали один за другим. И только с началом массовой застройки доходными домами, особенно в центре, начавшейся в середине XIX века, в Санкт-Петербурге возникает новый тип городской рекреационной зоны — двор, замкнутый с четырех сторон зданиями. Такой двор получает название двора-колодца, а при наличии прохода в соседний двор или на другую улицу — проходного двора. Вход во двор делали в виде арочных проездов, а сами дворы-колодцы служили утилитарным принципам организации жизни в городе — здесь устраивали выгребные ямы домовых канализаций, складывали мусор, хранили дрова для отопления квартир, размещали подсобные помещения (сараи, кладовые) и так далее.

Проезд во двор

Арка проезда во двор

Вторая половина XIX века и начало XX столетия стали в истории петербургской рядовой застройки самым благодатным временем — доходные многоквартирные дома строились как в центре, так и на окраинах города, зодчие экспериментировали с квартальной застройкой (жилой район «Новый Петербург»^[1] на Васильевском острове), перед доходными домами устраивали курдонеры.

Строительство доходных домов получило массовое развитие в Европе в 1830-1840-х годах, к нам оно пришло с небольшим опозданием. Именно с доходным домом связано появление внутренних дворов-колодцев, окруженных с четырех сторон многоэтажными постройками. Не нужно думать, что доходные дома строили только в Санкт-Петербурге. Их возводили в Москве, Одессе, Витебске, Могилеве, Ростове-на-Дону и некоторых других русских городах. Вот почему жители этих городов знакомы с таким понятием, как двор-колодец.

Но только в Петербурге эта сугубо утилитарная придомовая территория окутана неповторимой исторической аурой, обаянием Genius loci. Впрочем, петербургские дворы, как и погода, белые ночи, подъемные пролеты невских мостов, кораблик Адмиралтейства и Медный всадник давно являются городскими символами — олицетворением бывшей имперской столицы.

Типичный петербургский двор (Пушкинская ул., 20)

С началом индустриализации жизнь большого города на протяжении веков, естественно, усложнялась. Соответственно общество, жители, приток которых в Санкт-Петербург редко ослабевал, изменяли социальную структуру полиса. Архитектура четко реагировала на подобные изменения: от дворца вельможи к началу XX века мы перешли к доходному дому, от парадного двора к дворцу-колодцу. Небольшой отрезок времени в начале XX столетия выплеснул в городскую среду неповторимый, ранее нехарактерный для города стиль «Модерн». Но и здесь зодчие активно использовали опыт прошлых веков, соединяя, казалось бы, несоединимое — многоквартирную постройку с элементами дворцово-парковых ансамблей, и, прежде всего, с парадным двором — курдонером.

Итак, мы определили, что петербургский двор-колодец связывает нас с важнейшей эпохой из прошлой жизни города. Города развивающейся промышленности, биржевой торговли и миллионных состояний. И одновременно с этим, темных подворотен, нищенского существования и болезненного желтого цвета окружающих домов.

События 1917 года и Гражданская война прервали естественное развитие города — на некоторое время Петербург, потерявший имя и превратившийся вначале в Петроград, а затем вовсе в Ленинград, словно застыл в своем неспешном движении по реке времени. Поэт Мандельштам писал: «.Как броненосец в доке, — // Россия отдыхает тяжело». Наиболее трагичен этот «отдых» оказался в столице Империи, находящейся, как и вся страна, то ли во сне, то ли уже при смерти. Но мы еще вернемся к этому «тяжелому отдыху» города, который Мандельштам сравнивал скорее со смертью, чем с жизнью.

Нельзя сказать, что город в то время (1920-е гг.) совсем не застраивался: все чаще недавние пригороды становились городом, и пример тому — знаменитый район Тракторной улицы, своеобразный город-сад для рабочих. В условиях нового времени городская среда теряет понятие старого петербургского двора, не говоря уже о парадном дворе — этом пережитке проклятого прошлого. Новая советская архитектура требовала возводить не двор-колодец, а двор-сад, что и попытались сделать архитекторы А.И. Гегелло, А.С. Никольский, Г.А. Симонов и Н.Ф. Демков в 1925–1927 годах в районе Нарвской заставы. Здесь дома выстроены вдоль улиц, а открытые дворы засажены деревьями и кустарниками. На Тракторной улице, пожалуй, впервые в нашем городе, а возможно и стране, теряется понятие частной закрытой дворовой территории — никакое уединение невозможно в условиях советского государства. И если появление дворов-колодцев было вызвано экономическими причинами — высокой стоимостью земли и рациональным ее использованием под застройку для извлечения максимальной прибыли, то в Советской России эта проблема просто отсутствовала — перед архитектором стояли иные градостроительные задачи.

Но жилья в СССР строили мало — предпочтение отдавалось общественным зданиям. Здесь вновь появляются внутренние дворы — закрытая от посторонних глаз территория. Яркий пример этого — здание Администрации Кировского района, сооруженное в 1931–1935 годах архитектором Н.А. Троцким. Жизнь чиновников прятали от народа, помещали во дворах правительственных зданий.

Макет застройки района Автово. 1936 год

С усилением личной власти Сталина меняется и городская архитектура: в моде вновь имперский стиль — римское классическое наследие советские архитекторы подгоняют к социализму. Ярким примером типичной застройки в этом стиле остаются район метро «Автово», Московский проспект и Выборгская сторона — места массового строительства послевоенного времени. В большинстве случаев дворы в этих районах расположены позади зданий, являются открытыми и ограничены только соседними домами, то есть занимают иногда весь квартал. Подчеркнем — это не двор-колодец, а двор-сад. Правда, и здесь попадаются придомовые территории, полностью ограниченные с четырех сторон корпусами дома. Но и в этом случае внутренний двор не имеет ничего общего с историческим двором-колодцем центра города — он слишком большой и, скажем так, светлый. В послевоенное время архитекторы стремились сохранить принцип сплошной застройки по красной линии, проектируя на внутриквартальной территории — этаком «большом дворе» спортивные объекты, здания социального назначения и так далее.