Сталинград. Том седьмой. С чего начинается Родина

Он переключил на другой канал. Телезвезда программы «Вести» Светлана Сорокина, сверкала празднично накрашенными глазами и с упоением чихвостила в хвост и в гриву якобы жестокие действия «федералов» в Чечне. Оправдывая свою фамилию, телеведущая как наглая сорока скакала по навозной куче, бойко разгребала, копалась в солдатских вещмешках и грязных окровавленных трупах. Выклёвывала нужные провокационные сцены, просила остановить видеоряд, требовала от приглашённых военных объяснений, комментариев жутких кадров… — Уо-о! Мужчина без усов, как баба с усами. Цх-х! Нашли кому доверить судить о войне! Ты кто такая, хъартай? Откуда тебя чёрный ветер принёс, къавуда?! Э-э, что ты знаешь-понимаешь об армии, новогодняя ёлка? Да у тебя ума в голове, как волос на скорлупе яйца. Тьфу! Танкаев с раздражением снова нажал кнопку дистанционного пульта. На экране возник похожий на гоголевского барина — телеведущий, журналист Евгений Киселёв, икрой не корми, любил заполнить собой голубой экран. Нарочито сверкал в кадре золотой оправой модных очков, сдвинутых на кончик носа…и золотым «паркером», которым делал в кожаном блокноте какие-то многозначительные воздушные пометки. Сто процентный либерал, русофоб, брезгливо дистанцирующийся от всего советского, будто он урождённый английский лорд, вместе с другими такими же кольчатыми плодово-ягодными червяками, как он сам, упорно год за годом точил и проточил свой извилистый ход сквозь дряблую сердцевину Красной Державы; изъел изнутри сладкую мякоть, помог злым силам обескровить Москву и вылез на общероссийском телевидении Останкино, поливая землю зловонной слизью. Так ли случайно? Ведь, знатокам-краеведам известно: Останкино — одно из самых знаменитых и мистических мест на карте Москвы. На этих землях с незапамятных времён селились маги, ведьмы и колдуны-чернокнижники. Известнейшим людям России тут открывалась страшная тайна их смерти. Здесь спрятан магический перстень Мироздания, дающий власть над пространством и временем. В бесконечных коридорах Останкинского центра блуждает загадочный призрак жуткой старухи, предсказывающий беды. На сознание человека здесь и в наши дни воздействуют черные силы Зла.

…и вот, из червяка, Киселёв превратился в достопочтенного, застёгнутого на все пуговицы жука-либерала. Прочно засел на НТВ — в тени райских кущ клювастого стервятника-олигарха Гусинского. Неся в себе гнилое зерно разрушения, Киселёв исправно вещал косноязычные, антироссийские тексты, составленные заокеанскими партнёрами в масонских дворцах. День за днём, вместе с другими членистоногими жуками, крабами, жужелицами и стрекозами со стальными желваками, он упорно выедал теперь мозг миллионам своих сограждан. Превозносил «золотые» ценности Запада, новый порядок вещей и новый уклад в поставленной на колени России.

Прежде чем вещать очередные гадости о советской эпохе, поливать дерьмом трудовые подвиги пятилеток, лить гнусь о «чудаках»-героях Отечественной, — что по «пьянке», из-за «измены жены, оказавшейся слабой на передок», либо ещё по какому житейскому недоразумению — закрывали собой пулемётные гнёзда немецких дотов или бросались с гранатами под танки…Этот румяный «барин» долго топорщил идеально подстриженную белёсую щётку усов, натужено, как при запоре надувал припудренные щёки, тяжело рожал нужные слова, часто, вообще терял начатую мысль и снова держал напыщенную паузу, точно боролся с подступившими газами или сытой отрыжкой…При этом не забывал поблескивать золотым «паркером», Vip-оправой от «Гуччи», демонстрировал новый пиджак от «Версаче», галстук от «Армани».

Танкаев так и не дождавшись от этого надутого, самовлюблённого индюка ни одного толкового слова, мигнул послушным экраном, мысленно подводя черту: «сытые свиньи страшней, чем голодные волки».

Очередной частный, коммерческий канал заламывая руки, закатывая глаза, — Леонид Млечин вдохновенно скулил с бесприютным подвывом: о багровых реках и фарфоровых берегах из человеческих черепов, о кровавом терроре звероподобных большевиков, что красным, испепеляющим смерчем прошёлся по всей царской империи…О жутких репрессиях 37-го года! По его гневному обличительному соло: свирепое НКВД днём и ночью, не жалея патронов, стреляло в подвалах безвинных людей… А великий и ужасный, усатый людоед Сталин, в параноидальном экстазе ночи напролёт, только и делал, что подписывал в Кремле всё новые и новые расстрельные списки, как жертвенных баранов, загонял в лагеря ГУЛАГ-а миллионы советских граждан…И заживо закапывал в котлованах особо опасных его тоталитарному режиму несгибаемых борцов за свободу и демократию.

Выключив звук, Магомед Танкаевич отстранённо смотрел на Млечина — похожего на острозубого грызуна. Ему снова стало худо. Он страшно устал. Был опустошён. Его жизненных сил не хватало на борьбу с пустотой. Его словно кинули в огромную оцинкованную лохань, где шло гниение, совершался распад, действовал процесс разложения. И он чувствовал, что медленно растворяется в этих кислотах и ядах.

Понимал, что предательски, жестоко обманут, как и весь советский народ. И в этом обмане участвовал не только скрытый противник, не только его коварные, хитроумные кураторы из Вашингтона, Брюсселя и Лондона. Но и он сам, позволивший себя обмануть, усыпить свои утончённые звериные чувства, всю жизнь выводившие его из окружений, засад и ловушек.

В обмане участвовали далёкие ледяные звёзды, разукрасившие ложными узорами и тайными массонскими знаками. Участвовала сама жизнь, своими поворотами и изгибами, закинувшая его в эту лохань распада, но это минное поле. Вай-ме! За стенами квартиры на Мосфильмовской, вот за этими шторами-стёклами, среди непрерывных, неслышимых уху взрывов, гибла его любимая страна, его любимая армия. Как тогда в Сталинграде, гибли его лучшие и преданные бойцы, бесстрашно умиравшие во время свирепых атак…Гибли соратники-коммунисты, комсомольцы, страстные красные командиры, которые, смирив гордыню, соблюдая субординацию, вручили ему судьбу своих лучших подразделений. И этот ужас, невозможность остановить беду, превращались в острую, безумную и теперь уже бессмысленную ненависть к обманувшим страну — либерастам и демократам, а по-сути — врагам и предателям. И одним из них был этот, завывающий повивальной бабкой, похожий на злобную-трусливую крысу, демагог-политолог Млечин, мелькавший теперь на экране, сверливший его слух беззвучной лживой и скорбной вытью.

— Собака вонючая! Убью! — Танкаев свирепо схватил пульт, как пистолет, нажал спусковой крючок. Экран телевизора испуганно вздрогнул, беспорядочно замерцал, зашипел, как гадюка под вилами, но извернувшись, вновь вспыхнул своим мстительным аспидным оком.

1-й канал в упор посмотрел на него дьявольски хитрыми, лукавыми глазами главного серого кардинала свободных демократических СМИ страны — Владимира Познера. Искуссный интриган, фальсификатор и провокатор с тремя загранпаспортами (Израиля, США и Франции, не считая Российского!), как с тремя ножами за пазухой, не мигая смотрел ему в глаза, словно говорил:

— Ну, генерал-полковник…чья взяла? Чья Победа? Чей флаг над стенами Кремля? — он обаятельно усмехнулся и почти дружески погрозил ему пальцем. — Каждый сверчок должен знать свой шесток. Ты патриот проигранного дела, не так ли? Ну, ну…перестань бугрить желваки, джигит. Ты уже безнадёжно стар. Эти игры не для тебя. Твоё дело доживать и люлюшкать на коленях внучат. Смотри семейные альбомы, пожелтевшие фотографии и оставайся сердцем на той Второй мировой войне…на тех кровавых полях, — там вам…всем место. Живи воспоминаниями о горячем снеге Сталинграда…Радуйся, что остался жив. А то переезжай всем кагалом на свою малую родину — в Дагестан. Море, горы, орлы, чистый воздух, шашлыки, фрукты — что ещё надо? Звени там своими наградами, перебирай ордена и доживай свой век. Смирись и заткнись. Не мешай молодым, которые сделали иной, я убеждён, правильный выбор. Как говорит поэт: «Пришли другие времена, пришли другие имена…»⁷ А если нет, — Познер, словно всесильный Ваал, посмотрел на него, как на вошь, участливо кивнул и со зловещей улыбкой шепеляво добавил. — Закатаем в асфальт вместе с орденами, без всяких речей и оружейных салютов. И все дела. «Вас не надо жалеть, ведь, и вы…никого не жалели». «A la guerre come a la guerre»⁸. У нас, ведь, тоже есть свой счёт, своя Стена Плача, свои обелиски. Мы тоже храним память, у нас тоже: «Никто не забыт, ничто не забыто».

Вкрадчивый с американской виниловой улыбкой в тридцать два зуба, журналист Владимир Позднер появился на центральном телевидении в конце «застойных» брежневских 70-х. Уже не молодой, с основательной плешью, потёртый жизнью в ущельях нью-йоркских небоскрёбов из стекла и бетона, и парижских полит тусовках на Елисейских полях…Но ещё не старый, чтобы мелькать на ТВ, быть интересным бальзаковского возраста женщинам и советским трудягам, которым не суждено было быть за границей. Предельно вежливый, нарочито улыбчивый и внимательный, он радовал простых, наивных советских людей своей западной, раскрепощённой открытостью; подкупал тем, что живя на сытом, процветающем Западе, вопреки всему, вернулся в Советский Союз, не на словах, а на деле, разделяя его социалистические убеждения и идеалы, борьбу за мир во всём мире и интернациональную дружбу народов. Это уж много позже его изрытое страстями и ненавистью лицо станет появляться во всех высоких кабинетах, полит салонах и тайных масонских собраниях. Осторожный, как агент спецслужб, велеречивый, как заморский посол, неуловимый, точно свет лунного камня, отдыхающий на могильных плитах своих предшественников, таких же тайных советников, как он сам, рисующий иудейским веретеном закодированный узор каббалы, связывающий на ночные радения духов Тьмы. Все тайные службы и партии, все «народные фронты» и «межрегиональные группы», все упыри-вурдалаки, все кольчатые, ленточные черви и прочие кровососущие паразиты, вся бледная нежить, болотная нечисть, с синими губами вампиры, выпившие соки страны, казалось размножились из его жидомасонского жилета, пропитанного мёртвой слюной.

Подобные существа, подземные гады описаны в атласах и монографиях палеонтологии. Их находят в виде окаменелых скелетов на дне торфяных болот, в угольных шахтах, зыбучих песках. Они оставляют на камнях отпечаток, напоминающий след не то проскользнувшей змеи, не то изворотливой саламандры. Вместо души, был тем, кто в Беловежье мысленно держал пьяную руку Ельцина, направляя удар ножа. Его политика, как политика предателей Родины: Гайдара, Чубайса, Бурбулиса, Полторанина, Шахрая, Яковлева, Козырева и других, — бесконечная, как ядовитая паутина, интрига, работающая на окончательный развал страны, в пользу враждебных американских элит. На превращение России в бензоколонку Запада, опущенную, оскоплённую колонию, которую можно безнаказанно нагибать, грабить, доить, в которой можно устроить мировую свалку радиоактивных отходов и прочего смертоносного дерьма.

Танкаев поднял глаза на экран, на котором крупным планом, через стоп кадр застыло лицо ведущего. Выбритый нагло, как бильярдный шар, Позднер производил впечатление бессмертия, как ящер с реликтовой ненавистью ко всему теплокровному. Возросший среди холодных хвощей и потных папоротников он не прерывно рассуждает о каких-то странных идеях, издавая глазами костяные щёлкающие звуки. В придуманных им телемостах, полит беседах, встречах «без гастулстуков», круглых столах и прочих ток-шоу сквозь сиюминутный клёкот и гам всегда слышится одинокий печальный крик цэрэушной плешивой выпи, забытой среди древних болот и неоновых джунглей Манхэттена.

Глядя в глаза матёрого антисоветчика, победившего врага, в зрачках которого застыл рыжий бес плохо скрытой ненависти к стране, в которой ему суждено на Центральном ТВ до гробовой доски тянуть лямку серого кардинала…На память генерала пришёл август 1991 года. Манежная площадь, запруженная народом — яблоку некуда упасть. И вдохновенное злорадное интервью этого шепелявого репликанта.

«Три дня назад я всё таки удержался в мысли: нельзя уезжать из своей страны, хотя признаться…настроение было да, да… чемоданное…Но нет! За страну надо драться с её кровавыми палачами. Так вот — эти три дня для меня самые счастливые дни в моей жизни! Империя Зла рухнула! Я говорю от сердца, без всякого преувеличения. Право, я никогда не думал, что стану свидетелем вот такого…ГРАНДИОЗА!!

Понимаете, то, что произошло, во-первых вернуло гордость людям. Они поняли, что они — могут! Это, вообще, уникальное событие…Я, конечно, на это не надеялся…19 числа у меня было крайне тяжёлое состояние, как у большинства москвичей…Но когда я увидел выступление ГКЧП: эти бегающие глаза, дрожащие пальцы, нервные растерянные голоса…Я подумал: и всё таки шанс есть! Главный шанс — они не сумели взять Ельцина! Они опоздали на 20 минут на его удачу…И второе это, конечно, армия! Она таки оказалась народной! За демократию и свободу! Вы поняли мою мысль? Она не дала кагэбэшным палачам захватить ВЛАСТЬ…

Это совершенно поразительная вещь! Браво, федералы! И вот теперь….можно сказать это НЕОБРАТИМО…Теперь можно ожидать настоящего движения вперёд! И Запад, как убеждали нас коммунисты «загнивающий запад», конечно, нам поможет. Это вне всякого сомнения! Люди будут по другому работать…да-да…Появиться вера! Вы понимаете меня? И я думаю, что вот теперь даже кое-кто будет возвращаться в Росси. — Позднер опять улыбнулся в тридцать два зуба. — Надеюсь, вы поняли, кого я имею ввиду…»

«Такие же подлые шакалы, как ты…Советники и кураторы ЦРУ, жидоанглосаксонские центры влияния, диссиденты всех мастей — пятая колонна внутри страны…А зачем же тогда иметь двойное-тройное гражданство?? Вай-ме! Сколько же в России предателей, заговорщиков, поджигателей, врагов народа, изменников Родины!! Из какой таинственной слизи, поганой слюны рождается подобная нечисть и гниль, такие румяные чубатые упыри на козлиных ногах, жирные свиньи с волчьими зубами на вороньих лапах, ступающих по мёртвой земле среди испепелённых-вымерших городов, разрушенных индустриальных гигантов, неубранных мертвецов, пожарищ и виселиц?

Откуда взялись эти гнойные волдыри, обметавшие с головы до ног белое тело России — гайдары, чубайсы, шохины, собчаки, шахраи, станкевичи — имя им легион! Такие нелюди-кровососы, фатальные враги Отечества и народа, поддержавшие тупого деспотичного самодура Ельцина, силком и обманом втолкнувшие в Кремль «Бориску на царство»?! Разгром и развал, которое Е.Б.Н. принёс с собой, истребляющая, как землетрясение сила, слепая ярость, брызгающая ненависть — коснулись и его самого. Превратили в известняк с отпечатками скелетов разрушенных городов, потопленных кораблей, пришедших в упадок портов, заводов, сталелитейных мартенов, угольных шахт, горнодобывающей и военной промышленности по всей территории огромной страны. Видно, не даром, вечно хмурое, с похмелья его лицо напоминало красный, стиснутый до синевы пудовый кулак. С этим лицом, налитым дурной кровью глазами, он пьяный прыгал с ночного моста, облетал Статую Свободы в Нью-Йорке, тупо смотрел в её мёртвые каменные глаза своими мёртвыми от выпитого глазами, весело кряхтя мочился на шасси самолёта, одурело ревел мимо нот «Калинку-малинку» и, обрядившись в медвежью шкуру с когтями, скакал под грохот шаманского бубна. Е.Б.Н. залил кремлёвские дворцы и палаты водкой и рвотной жижей. Окружил себя кликушами, садистами, педофилами-извращенцами, мздоимцами и ворами. И, взорвав Ипатьевский дом, разрубив топором государство, потопив Черноморский флот, уничтожив не допиленные Горбачёвым ракеты, оставил России горы битой посуды, пустых бутылок, забытую кем-то ермолку и «Орден Орла», залитый блевнёй и капустным рассолом.

Думая о чудовищном, четко спланированном развале страны, в памяти генерала Танкаева сами собой прозвучали слова Ю.Левитана, от которых в 1941 году, прошёл мороз по коже у всех граждан огромной страны.

«Внимание, говорит Москва! Передаём важное правительственное сообщение. Граждане и гражданки Советского Союза, сегодня в 4 часа утра, без всякого объявления войны, германские войска атаковали границы Советского Союза! Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков!»

…Урон государству, который нанёс невменяемый Ельцин посредствам губительных гайдаровских реформ, преступной приватизацией, был сравним, разве что с нашествием гитлеровских орд. Та же нещадная разруха в стране, голод и холод, голь перекатная — безработица и смерть миллионов людей. Только после Победы над фашизмом у советского народа была реальная надежда-мечта на лучшую долю, которая под мудрым-ответственным руководством Сталина и воплотилась в жизнь. Но теперь, после рокового 91-го года, — рассчитывать на что-то хорошее, светлое не приходилось. Кремлёвский зоопарк с румяными гайдарятами-упырятами, под защитой каменного топора пещерного троглодита Е.Б.Н.-а и зоркой опекой госдепа дяди Сэма, цинично приказали всем долго жить, накрыв надежды простых россиян на лучшую сытую жизнь — одним огромным дырявым помойным ведром. Цель молодых реформаторов-предателей вскоре стала очевидной — личное мульти обогащение, плюс тотальное разрушение страны и, в угоду США, превращения её, — в абсолютно зависимый сырьевой придаток Запада.

«Счастье и сытость…Нет! Это разные вещи. Можно быть сытым, но при этом глубоко несчастным. Ох, уж эти грёбаные дерьмократы-либералисты…с их пресловутой колбасой в холодильнике. Скотская сытость для избранных… — Танкаев с отвращением фыркнул и оттолкнул на середину стола пухлый номер «Вечерней Москвы», словно кусок протухшего мяса. Заголовок возвещал: «Разгул массовых убийств». Имелась фотография со всеми кровавыми деталями, запечатлевшая доставку жертв в морг. Другие заголовки пытались перекричать друг друга: «Неужели Москва превратилась в бандитский Чикаго 30-х годов?!» «А у вас, есть надёжная «крыша»?» «Атас! Под Питером приземлилось НЛО??» «Дамы, вечная юность! — Тайна спермы синих китов! «Как выйти замуж за миллионера», «Если ты поп-звезда!..»

Он снова презрительно фыркнул: «Испортилась газета. Н-да, какой поп, такой и приход».

«Бог мой…Когда же мы растеряли все свои идеалы и ориентиры? Когда успели прозевать-проворонить свою страну?!.. Почему мы стали такими?! Как допустили пригреть змеиное гнездо на грудо? Открыть ворота заклятым врагам!..»

Многие годы проведя в Махачкале, работая народным депутатом Верховных Советов СССР Дагестанской АССР, являясь в Москву в командировки и отпуск…Он многое видел мельком, отрывочно, через окно персональной «чйки». Военный талант, высокие организаторские способности и незабываемые заслуги перед Отечеством были востребованы Министерством Обороны и после его увольнения в запас. У него был длительный опыт работы в военном аналитическом центре. В качестве эксперта, консультанта и наблюдателя, он побывал практически во всех горячих точках, начиная с Афганистана, Нагорного Карабахза, кончая Чечнёй. Афган: операция «Муса-Кале», «Магистраль», вывод войск в направлении «Кандагар-Тарагунди. Затем: Ставка южного направления, Сумгаит, Степанакерт. Участвовал в разработке ликвидации армянского подполья в Карабахе. Затем прилетал в составе закрытой военной комиссии в 14-ю армию в Приднестровье, знакомился с обстановкой на месте, советовал, как противодействовать молдаванам в районе Дубоссар и Бендер. Был в спец командировке в Абхазии в период контрнаступления на Сухуми. Позже на Северном Кавказе, в соседней с Дагестаном, Чечне.

…Но теперь к нему обращались с подобными предложениями крайне редко. Времени стало больше, и он много ходил по Москве. Был на любимых площадях, прохаживался по желанным бульварам; радовался достойным образчикам архитектуры, памятникам из благородной бронзы, фонарям, строгим и стройным или напротив ажурным — текучим решёткам парков, при этом замечал зорким взглядом очевидные признаки неведомой занесённой в столицу инфекции. Крохотные вирусы и бациллы, неразличимые глазом, поселились всюду на улицах, площадях. И она, столица, не ведая того, что фатально больна, испытала первый несильный жар, головокружение, слабую тошноту, покрывалась нездоровым румянцем!

Наблюдал: как сходились горстками вольнодумцы, шушукались, спорили о диссидентах, о кремлёвских властителях, пересказывали едкие газетные статьи. Испуганно озирались, подозревая в каждом соглядатая и агента. Эти шаткие группы, стайки вольнодумства множились, слипались. Появлялись мегафоны и трёхцветные флаги. Зарокотали мембранные голоса!

Подобно бреду, в сквере заклубились митинги. Неистовые люди истошно орали, грозили кулаками горбачёвскому Кремлю, топтали газоны.

Их разгоняла милиция, грубо и ненавидяще. Всё быстро исчезало. Оставались мятые газоны, затоптанные листовки, порванные транспаранты. Но через день, как приступ горячки, всё повторилось — революционные агитаторы, грассирующие, с пеной у рта, остервенелая милиция и тревожные мигалки спецмашин.

Дальше больше! Начались демонстрации «демократических масс». Улицу Горького перегородили войска — зелёные каски, поблёскивающие, как рыбья чешуя, щиты. Клокотала толпа, словно её поили кислотой. На Пушкинской площади, мимо гранёных фонарей резво подъезжал микроавтобус, и мембранный голос знаменитого попа расстриги, отделённый от его чёрной сутаны, католической бородки, кручёных волосатых рожек и козлиных копытец, витал над площадью, как тлетворный дух преисподней. И казалось, что с площади сдирают покровы, оскверняют, насилуют.

Появились среди этих толп недовольных кликуш и свои кумиры, карликовые «кромвели», все с признаками физического уродства — типа юродивого заики правозащитника С. Ковалёва — врага РУССКОГО СОЛДАТА, и своя «жанна д´арк» — истошно ненавидящая коммуняк, серп и молот — Валерия Новодворская. Толстую, с крашенными волосами, очкастую «пламенную революционерку», в бесстыдно задранной юбке, то и дело вносили вперёд ногами в милицейский автобус. Но через пару дней, она, как пузатая, вражеская мина, вновь всплывала среди орущих волн митингующих, и сама истошно орала в мегафон, бесновато хрипела, матюгалась, пёрла грудью вперёд на ментов, завораживая последних, огромным размером своего «бронелифчика».

…Так всё начиналось, пуская страшные метастазы. А между тем, в Москве под злопыхающий гул «интеллигентских стачек», разворачивались в марше аккуратные, компактные, быстрые стройки. Возводились металлические конструкции, споро сгружались хрустальные стёкла, мелькали нарядные, как конфетти, пластмассовые фирменные каски строителей.

И вдруг среди старомодных зданий, благородных обветшалых фасадов, гранитных парапетов и чугунных решёток, словно вставные челюсти, стали возникать стеклянные призмы и кубы, многоярусные павильоны выставки-продажи иностранных автомобилей и рестораны «Макдональдс». Похожие не то на стеклянные аквариумы, не то на призмы, преломляющие свет на радужные пучки, они магически: притягивали к себе зевак. И настал день, когда они растворили свои прозрачные недра зачарованным москвичам, и те ослеплённые небывалой красотой прилавков, музыкой, палитрой красок новеньких иномарок, хромом и никелем бамперов-радиаторов, прозрачным хрусталём мигающих фар…Пряным ароматом заморских яств, потянулись бесконечными вереницами, повторяя изгибы тротуаров, опоясывая площади, скверы, сливаясь в длинные, медлительные очереди, стремившиеся посетить новые «мавзолеи», поклониться новым божествам. Так индейцы Нового Света высыпали толпами подивиться на приставшие к диким оскаленным берегам неведомые парусные корабли. Так приобщённые к новой религии спешат поклониться грозному и прекрасному идолу. «Причаститься» гамбургерами, чизбургерами, бигмаками, различными дошираками и прочей заморской искусственной отравой, чтобы вкусив с красителями и маническими вкусовыми добавками откровений, унести их в растревоженных, набитых соевым дерьмом желудках.

Миллионы околдованных москвичей-академики, артисты, герои страны, художники, инженеры, врачи — стекались на площади, чтобы пройти сквозь тот или другой стеклянный саркофаг и там принять сакральное посвящение. Приобщиться к неземным тайнам, манящей к себе метафизике момента, озариться мистическим сиянием. Облучённые, сменив генетический код, отказавшись от прежнего мировоззрения ориентиров, в поисках нового идеала, они расходились с потусторонним выражением глаз. И лишь позднее, когда поредели очереди, и число мутантов достигло необходимой массы, химия распада вплотную коснулась Москвы.

…Ну, а потом вконец замороченный-оболваненный народ страны стадно и совершенно бессмысленно ахнулся в пучину лжи, беззакония, коррупции, дикого воровства и преступности…Но заставить народ одуматься, выйти из этой гиблой пучины кровавого дерьма было уже невозможно!.. В глазах миллионов уже вспыхнул жёлтый бес наживы, бес золотой лихорадки, предательства ближних, индивидуального обогащения, любой ценой.

— Прямо как в песне, — Танкаев зло трякнул пальцами по колену:

Вновь, вновь золото манит нас!

Вновь, вновь золото, как всегда обманет нас…

− М-да, вот такой кубик рубика, мать его…получается.

Он негодующе растёр грудь ладонью. «Что за хрень?» Ему привиделось, что застывшая на экране маска рептилоида Познера, дьявольски подмигнула и прошипела:

— Только не делай глупостей, генерал! Я давно наблюдаю за тобой из укрытия…и не только я.

— Убирайся в своё укрывище, ползучая шепелявая погань. Отрабатываеш-ш мозговую кость, пёс? Вместе со своими хозяевами из-за большой лужи, — лжешь, как дышишь… Иай, холуй! Да засохнет нечестивый твой род!

Танкаев снова нажал на кнопку пульта, будто выстрелил. Он крепко сжимал зубы, и в эту секунду, как в бою, полагался на мускульной рефлекс пальца, нажимающего на спуск затвора.

Познер, продолжая мстительно ухмыляться, словно растворился во тьме. Оставил после себя фантасмографический пейзаж, будто присыпанный седым пеплом и оловянной золой. Он напоминал огромное поле древней битвы, на коем павшие воины были оставлены гнить там, где они пали, и стали жертвами стервятников и псов. Поле, которое стало свидетелем битвы Добра и Зла, Света и Тьмы, где Зло на сей раз победило. Багровое зарево распускалось в очугунелой синеве, как страшная рана, как чудовищный сабельный надруб. Где-то рушились балки и стены, прыгали сверху охваченные пламенем люди, падали из дыма и снега обгорелые галки и вороны. Этот жуткий пожар, это страшное мёртвое поле в центре Москвы напоминали конец света. Над главной площадью великой страны, сквозь копоть и пургу пылало рекламное табло «Кока-Колы», и на нём отчётливо проступали цифры 666.

Уф Алла! Он будто очнулся от чьих-то колдовских чар. Смахнул с лица невидимую тенету. Увидел в светящимся сумраке большой опаловый экран телевизора. Серый кардинал магической пирамиды СМИ и Масс-медиа — Познер — канул во Тьму. И лишь зловещая улыбка его, как улыбка Чеширского Кота, повисла в воздухе. Потом и она исчезла вместе с бледным свечением экрана.

— Да поглотит вас всех шайтанов земля! — Танкаев резко поднялся с кресла, обронил, лежавший на подлокотнике, пульт.

— Кажется… мне и впрямь лучше лечь спать, — услышал он собственный голос. Сделал шаг в сторону. В темноте наступил на злосчастный пульт, который, что отвалившийся от скелета череп, треснул под его ногой, словно издал страдальческий стон.