В Крым на велосипедах

— Толя! Ты шо, уснул? — вернул в реальность Василий Георгиевич, — Чи ты моря николы нэ бачив?

— Чи ни, — только и ответил ему.

— Пойдем, Толя! Побачишь ще. Никуды воно нэ динэться, а я на работу опоздаю, — окончательно развеял волшебные чары отец Толика Беленького.

Вздохнув, огляделся. Запомнить бы это местечко, чтобы приходить сюда хоть изредка.

— Ладно, пошли, — согласился с ним, и петляющая тропинка повела нас куда-то круто вниз в густую чащобу невероятно колючего кустарника.

— Обэрэжно, Толя, нэ зачепысь, — предупредил провожатый. Вовремя предупредил — уже торкнул рукой, хорошо хоть неглубоко зацепил.

Попетляв минут десять, вышли, наконец, к санаторному корпусу. Тот ли это корпус, куда попал ночью, или нет, так и не понял. В свете дня все выглядело иначе и не столь таинственно.

Мы прошли в кабинет администратора.

— Давайте ваш паспорт, — попросила дама в белом, как у врача, халате.

— Нет у меня паспорта, — ответил ей.

— Забыли?! Как же так? Ехали в другой город и без документов?

— У меня его вообще нет. Я еще школьник.

— Школьник? Георгич, а як же я його оформлю? — растерялась дама-администратор.

— А ты запиши моим сыном.Його тэж Толиком зовут, — предложил отец Толика Беленького.

— Все одно, документ нужен.

— Принесу его метрику, якщо знайду.

— Та зачем вона мэни? Вин же в тэбэ взрослый, в нього паспорт довжен буты.

— Нэма в нього паспорту. Вин же военный.

— Та знаю. Шо будэмо робыты, Георгич?

— Тоди запиши, шо вин мий младший, и тэж Толик. Тилькы нэзаконный. Из Харкова, — неожиданно выдал Василий Георгиевич.

— Нэзаконный? — удивленно переспросила дама-администратор.

— Ну, да. Був грешок. Тильки ты никому нэ кажи. Даже директору. Цэ тайна, — твердо ответил ей, добродушно хлопнув меня по спине.

— Ладно, Георгич, шо з тобою робыты. Так и запишу, харьковский сынок нашего Дон Жуана из Мариуполя, — рассмеялась дама-администратор.

Так я стал Толиком Стаскевичем из Харькова — младшим сыном Василия Георгиевича.

— Ну, прощевай, сынку. Мэни на работу пора, — пожал он руку и вышел из кабинета.

Меня вписали в множество каких-то журналов и, наконец, повели на третий этаж, где показали чудесную комнату. Там расстался со своим чемоданчиком, и мы направились в столовую. Утомленный обильным угощением у Стаскевичей, от завтрака отказался и лишь издали познакомился со столом, где определено мое постоянное место.

— Перед обедом зайди к врачу. Не забудь, — закончила инструктаж дама-администратор.

— Зачем? Я не болен, — ответил ей.

— Так положено! Раз уж попался, Стаскевич младший, живи по нашим законам, незаконное дитя, — насмешливо хихикнула она.

Вернулся в комнату. Раздвинув шторы, обнаружил дверь на широкую лоджию. Какая красотища! Балконы были только у моих друзей, а от нашего балкончика в маленьком домике дореволюционной постройки давно остались только две балки-рельсины и заложенная кирпичом дверь.

С лоджии виднелся лишь небольшой клочок моря с множеством кранов на берегу. “Морской порт”, — догадался я. Прямо у корпуса — асфальтированная площадка, от которой волнами поднимался горячий воздух. Вдоль площадки — садовые скамейки, приютившиеся под кронами высоченных акаций, образующих тень, но скрывающих море. Жарко.

Глянув на часы, понял, что до визита к врачу успею сходить на море. Оставив в чемоданчике лишь полотенце и плавки, с необъяснимым трепетом отправился на первое свидание с безответной любовью детства и юности.

— Ключи оставь! — остановил уже знакомый вахтенный цербер, — А-а-а, это ты, дедушка?! А говорил, к Стаскевичам, — узнала она меня.

— Я и есть Стаскевич! Его младший незаконный сын.

— Та ты шо! То дедушка, то сын. Не крути, хлопче. Я его сына знаю. Выкладывай все, как есть, — вскочила она со стула и шустро направилась ко мне. Глядишь, еще не выпустит.

— Спросите у администратора, а я пошел — некогда мне тут с вами лясы точить, — сделал ручкой тетке, изнемогавшей от праздного любопытства.

— Ишь ты какой! Я еще ночью поняла, шо ты не простой хлопец. Ишь, дедушка он незаконнорожденный. Ключи не дам, пока все не расскажешь! — услышал ее голос уже в дверном проеме.

“Точно концлагерь. Чуть на допрос не попал”, — подумал, направляясь к знакомой лестнице.

И вот я на площадке, откуда впервые поприветствовал невидимое в темноте море. Теперь вижу. Только отсюда оно не небесно-голубое, каким виделось с холма, а изумрудно-зеленое, поблескивающее на солнце мелкой рябью своих волн. Оно — хамелеон, имеющий в запасе великое множество лиц и открывающий свою неповторимую красу постепенно и не всякому-якому, а лишь обожающему его беззаветно.

“Здравствуй, море!” — мысленно ору во всю молодую глотку. А море молча искрится в ответ, как и триста миллионов лет назад, когда еще было моим ровесником — скромным Меотийским озером.

А вот и знакомые ажурные ворота, шоссе, одноколейка железной дороги и примитивная набережная, еще хуже, чем у харьковской Лопани, где загорал, готовясь к этой поездке. Да и море отсюда какое-то серенькое, как обе наши речушки. А пляж — вообще смехотура. Полоска грязного песка, шириной метров пять, сплошь усеянная загорающими, скрытыми от посторонних взоров бетонной стеной набережной.

Но море обиженно шумит, мерно накатываясь на берег, и я прощаю ему береговую неустроенность. Здесь делать нечего, и я двинулся вдоль набережной к каким-то синим будочкам, виднеющимся вдали.

Минут через пятнадцать вхожу на огороженную территорию чудесного пляжика с желтеньким песочком, кабинками для переодевания и грибками от солнца. Вот только от обилия отдыхающей публики некуда деться.

Приглядевшись, обнаружил, что преобладают женщины и дети разных возрастов. Отметив несколько ровесников, успокоился. Лишь у самой кромки прибоя нашел подходящее место, бросил чемоданчик и разделся.

Теперь только вперед! Разогнавшись, сходу ныряю в свободное от людей пространство и тут же упираюсь руками в дно. Вынырнув, встаю. Воды — чуть выше колен, но она соленая, морская! К тому же теплая, как парное молоко. Да тут можно плавать руками по дну, как в детской колдыбане, если бы не какие-никакие волны. Они подхватывают на мгновение и вновь опускают. Подхватывают и опускают. А стоит окунуть лицо в воду, волна накрывает с головой. Отметив, что в волнах легче плавать, двинулся к буйкам, ограждающим доступное простым смертным водное пространство. Лишь у буйков глубина оказалась чуть выше пояса. Немного поплавав вдоль буйков, выхожу на берег.

— Это что, все море такое мелкое? — разочарованно спросил у соседки с маленьким ребенком, загорающим под зонтиком.

— Ну, да. Азовское море вообще мелкое, а здесь детский пляж, — открыла она мне Америку.

— Детский?!

— Детский. До шестнадцати лет.

— Ну, слава богу, уложился! А вам тоже до? — рассмешил ее.

— Я с ним, — показала она на малыша, — С ним пускают. А тебе лучше к порту пойти. Там глубоко. А нам туда еще рановато, — улыбнулась она.

— Да там пляж какой-то убогий, и весь забит.

— Ну, да. Места лучше с утра занимать, а то эти отдыхающие, — обреченно махнула рукой, — А ты что, к кому-то приехал? Я смотрю, загар не наш.

— Приехал из Харькова.

— Смотри, сгоришь. Рубашку одень, — посоветовала соседка.

— Не сгорю, — самонадеянно возразил ей.

Но, искупнувшись еще разок, вдруг почувствовал признаки солнечных ожогов. Вот это да! Обсохнув, оделся и, попрощавшись с соседкой, отправляюсь на врачебный осмотр.

— Новенький? — спросила врач.

— Нет, Стаскевич, — пошутил я.

— А-а-а! Это ты родственник нашего Жоры?

— Не знаю я никакого вашего Жору.

— Ну, Георгия Васильича.

— Ему, да, — не стал пикироваться, решив, что “от перестановки мест…”

— И кем же ты ему приходишься?

— Внуком.

— Как это?! Его же Толик еще не женат.

— Ну, и что. Я незаконнорожденный.

— Как это?! Он же старше тебя всего лет на десять.

— На одиннадцать. И что тут такого?

— Путаешь ты что-то, хлопче! Раздевайся!

— Совсем?

— Не умничай! О! Уже сгорел! Щиплет?

— Да нет. Я уже пол-лета загорал.

— Да хоть всё! В общем, два дня без моря. Понял? Я проверю!

— Понял, — ответил врачу, зная, что уже завтра, конечно же, отправлюсь на пляж. Быть у моря без моря! Бред!

Ну, а что делать сегодня? Ведь уже по дороге в столовую солнце обожгло даже через рубашку с длинными рукавами.

В обед познакомился с однокашниками моего стола. Две молодящиеся старушки лет сорока и такой же старичок-бодрячок. Меня восприняли на “ура”, и все втроем дружно взяли надо мной шефство.

— Чем тут заниматься, если на море нельзя? — сходу спросил шефов.

— Вечером фильмы показывают. Телевизор можно посмотреть, в бильярд поиграть, — просветил шеф.

— Танцы, — смущенно опустив глазки, с придыханием добавили шефини.

— Библиотека есть, но хороших книг мало или на руках, — добавил шеф.

— Это вечером. А днем?

— После обеда “мертвый час”. А вообще, можно в город съездить, — сказала одна из шефинь.

— А мертвый час обязательно?

— Конечно. Это же санаторий. Не выпустят, пока время не кончится.

— Концлагерь натуральный! — снова от души возмутился я.

Странные люди эти взрослые. Телевизор посмотреть, в бильярд поиграть, почитать, а для теток — непременно танцы. Тут целое море под боком, а им в город съездить.

— А морские путешествия здесь бывают? — спросил шефа.

— Не знаю, — ответил тот, — Говорили, будет экскурсия на “Азовсталь” и в какие-то музеи Жданова, а вот о морских прогулках — ничего.

— Жаль. А сбежать с мертвого часа можно?

— И не пытайся, Толик. За нарушение режима могут из санатория турнуть.

“Все равно сбегу. Не заметят”, — решил я.

Но, вернувшись с обеда в комнату, неожиданно для себя, завалился спать. Даже в детстве никогда не спал днем. А тут. “Похоже, море сморило”, — подумал, засыпая.

Проснулся часа через три. Вот это поспал!

Спустился в холл. Какой-то старичок изумительно играл на пианино.

— Что это вы играете? Да еще без нот, — удивился я.

— Да так, все подряд. А ноты, молодой человек, у меня здесь, — тронул он голову, — Намечаю программу, то есть, что хочу исполнить за вечер, и играю.

“Как радио”, — отметил я, и все слушал и слушал его неотрывно, до самого ужина.

После ужина переместился в биллиардную. Скучно. Но вахту отстоял до самого отбоя. Что ж, первый день позади. Осталось семнадцать.

Прямо с утра съездил в город. Не Харьков, конечно, но жить можно — вполне приличное местечко, да и море рядом, хоть и мелкое. А поехал, потому что, складывая вещи в шкафчик, обнаружил кем-то забытую маску для подводного плавания. Не было только трубки. У местных узнал, что купить ее можно и на пляже, но втридорога. Узнал и адрес магазина туристических принадлежностей.

Вернувшись, обнаружил свалку вещей и смятую вторую койку. Похоже, кого-то подселили. Но, до обеда целый час, и я отправился на опустевший пляжик, что прямо у лестницы.

Не теряя времени, сбросил одежду и обомлел от нежданного “подарка”: прямо передо мной, притворяясь спящей, нагло раскинулась молодая женщина в темных очках. Её вызывающая поза словно кричала: “Нате вам всем!” А единственная на ней одежда — полупрозрачные эротические трусики — откровенно “демонстрировала” любому страждущему всё, что по идее должна скрывать. Лишь аккуратненькие загорелые персики, небрежно “прикрытые” скрещенными на груди руками, казалось, беззвучно посмеивались глазками-сосочками: “Ну-ка, попробуй тронь”. В общем, зрелище не для слабонервных.

Ничего подобного за свои неполных шестнадцать еще не видел. Хорошо, до ближайших “соседей”, уткнувшихся носами в пляжный песочек, метров тридцать — не меньше, — и я невольно ощутил себя наедине с женщиной, с которой можно всё.

“Вот это да!” — лихорадочно заколотилось сердце, а в плавках вдруг стало невыносимо тесно, — “Вот бы…” — мелькнула и тут же угасла крамольная мысль, — “Ещё проснётся”, — и я застыл, словно под гипнозом, не в силах отвернуться.

Но долго стоять столбиком неудобно — вдруг действительно проснется, а прямо над ней, заслоняя солнце, озабоченный нахал в одних плавках, напяленных на откровенно выпирающее причинное место.

Попробовал осторожно присесть, но природу не обманешь: ткань и резинки ненадежные оковы для восставшего хулигана. Сообразив, что вернуть его в темницу никакими усилиями невозможно, не мешкая бросился в воду и плыл-плыл-плыл, пока не понял, что спасательный катер направляется не куда-нибудь, а ко мне. Развернувшись, устремился к буйкам.

Когда выбрался на берег, соблазнительницы уже не было. Спугнул ли столь поспешным бегством её “безмятежный сон”, или, наоборот, разочаровал, заглотив наживку и в последний момент сорвавшись с крючка, — так и осталось загадкой. Но, с тех пор места на пляже выбирал осмотрительней, ибо чувствовал в себе силы необъятные, бороться с которыми еще не научился.

После обеда познакомился с соседом по комнате. Виктор прилетел сюда аж с Сахалина — родители отправили на море по профсоюзной путевке.

— Так у вас же целый океан под боком, — удивленно напомнил ему.

— Ну, не совсем под боком, да и купаться холодно. А тут бесплатная путевка на материк и самолет за полцены. Грех не воспользоваться, тем более, мы с отцом вместе работаем.

— Ты работаешь?! А я думал, школьник.

— Да ты что, Толик! Школу в прошлом году окончил. В институт два раза поступал. Правда, мимо, — удивил он. А я-то принял его за ровесника.

После мертвого часа вдвоем отправились на море, в сторону порта. Там чуть получше, чем напротив лестницы, да и море, конечно же, глубже, чем на детском пляже. Первым делом опробовал снаряжение. Видимость в мутной воде не ахти, зато плавать в маске гораздо удобнее. Теперь на воде мог держаться часами, причем, ничуть не напрягаясь. Несколько раз намеренно заплывал за буйки, а заметив спасательный катер, успевал вернуться. Ласты бы, но на них денег не было.

Вечером, отправив Виктора в биллиардную, снова слушал пианиста.

И полетели-помчались дни-близнецы. К жаре быстро привык, солнце уже не беспокоило, а в теплом море мог находиться часами, плавая вдоль берега в зоне буйков.

Вечера не тяготили. Прямо под окнами танцы под хорошую музыку. Взрослые обитатели санатория меня не интересовали, как и их танцы. Но музыку слушал с удовольствием. Первое время Виктор приглашал за компанию, но я лишь смеялся:

— С кем танцевать? С тетками и старушками? Я даже с девочками на школьных вечерах не танцую.

— Ну, и напрасно, Толик. Здесь такие симпатичные тетки. Ну, как хочешь, — объявлял он и уходил вниз, а я, устроившись на лоджии, наслаждался теплым вечером и наблюдал за похождениями приятеля.

Удивляло, что молодой мужчина тянулся к зрелым женщинам и приглашал только их, игнорируя девушек своего возраста. Когда спросил, он лишь рассмеялся:

— Чудак ты, Толик. Тетку уговаривать не надо. Раз, и в дамках!

— А зачем уговаривать? Пригласил, и танцуй, — невольно развеселил молодого ловеласа.

— Ну, Толик! Танцы — это так. Самое интересное потом.

— А что потом?

— Да, всё! Ты что, с девочек трусики не снимал? — насмешливо глянул Виктор.

— Нет. А зачем?

— Ну, с тобой все ясно. Значит, не видел, что у них там?

— Почему не видел. Сами показывали. В детском садике еще, — сообразив все же, о чем это он, ловко соврал про детский садик, в котором никогда не был.

— А в яслях не показывали? — рассмеялся он.

— Нет, — обиделся я и даже отвернулся, внезапно ощутив, как лихорадочно забилось сердце от одних только разговоров на животрепещущую, но наглухо закрытую для меня тему, — Так вы что, и по-настоящему? — покраснев, все же спросил опытного в этом деле приятеля.

— Нет, как в детском садике! — окончательно развеселился тот.

— И где, интересно, вы этим занимаетесь? — спросил на всякий случай. А “случай” уже вторую неделю бессовестно ломился в душу подростка видением пляжной соблазнительницы, неотступно будоража и без того пылкое воображение.

— В кустиках, конечно! Где же еще?! — как сквозь ватную пелену, расслышал бурные сентенции приятеля.

— Издевательство какое-то, — живо представил отнюдь не “райские кущи” санатория, где, по его представлению, в перерывах между танцами блудливые парочки наспех предаются любовным утехам.

— Зато романтично. Сунул, плюнул и бежать! — пошло пошутил по этому поводу змей-искуситель и громко рассмеялся.

— А волосики не мешают? — невольно вырвалось, когда в памяти вдруг отчетливо возникла пикантная складочка соблазнительницы, полуприкрытая прядью золотистых колечек.

— Какие волосики? — не понял Виктор, но, сообразив, рассмеялся, — Извини, Толик, не заметил. Знаешь, когда невтерпеж, и тюрьма не помеха. А ты говоришь, танцы чепуха. Слушай! Идея! Давай, я завтра свою даму прямо сюда приведу.

— Приводи. Не жалко. А мне можно?

— Что можно? — удивленно глянул он.

— Ну, с дамой, — решился все же спросить, сообразив, что приобщиться к взрослым утехам хоть и осуждаемый, но, пожалуй, сейчас единственный для меня выход.

— Да ты что, Толик! Ты потанцуй, или у моря погуляй. Желательно до самого отбоя.

— Не бойся, погуляю. Я в принципе.

— А-а-а! Зацепило! Конечно, можно! Найди тетку и действуй.

— Какую тетку? — не понял, обрадованный наметившейся перспективой исполнения желаний, но, разумеется, с дамой, а не с какой-то там рыночной тёткой.

— Да любую, какая даст!

— Что даст?

— Что-что. Ты, как маленький.

— И даже по-настоящему?

— А как ещё!

— Слушай, Витя, а как такую найти, с которой по-настоящему?

— Да она сама тебя найдет. Они для этого сюда ездят! Как увидишь, что намекает, подходи смело.

— Да ты что?!

— Вот тебе и что. Только не говори, что школьник. И пару годков прибавь для солидности. А главное, не дрейфь! Тётки молоденьких любят. В прошлом году штук десять испробовал по полной программе и всем говорил, что впервые. Даже уговаривать не пришлось. Так что, давай, не теряйся.

— Я так не смогу. К девочкам не знаю как подойти, а тут. Еще за придурка примут, а то и в милицию заявят, — разочарованно махнул рукой, хотя и давно сообразил, почему так нескромно разлеглась на пляже та дама в темных очках. Наверняка для этого приехала. Уж очень откровенно намекала, а я, дурак, не понял, сбежал. Где её теперь искать? Разве что, как Виктор, на танцах?

— Ну, Толик, ты даешь! Девочки для этого не годятся. Визгу много, а шерсти, как с той свиньи, — рассмеялся своей шутке приятель, — Ладно, Толик. Найду тебе тетку. А завтра вечером погуляй у моря. Договорились?

— Договорились.

На следующий день, едва начались танцы, отправился к морю. Как ни странно, любителей вечернего купания хватало. Да и у моря прохладней, чем на площадке у санатория. А какие потрясающие закаты продемонстрировала в тот вечер природа! В городе таких не увидишь.

Но я ждал зрелища необычного — хотелось хоть одним глазком взглянуть на “лунную дорожку”, о которой немало прочел еще в детстве. Но луну скрывали тучки, а потом она совсем пропала. Словом, лунная дорожка так и осталась где-то в стороне.

А в номере, лежа на койке, меня с нетерпением ждёт возбужденный Виктор:

— Ну, Толик, нашел тебе тетку! Завтра познакомлю.

— Где?

— На танцах, конечно.

— Да я танцевать не умею.

— Научит. Всему научит. Знаешь, как обрадовалась, когда узнала, что ты целка.

— Я целка? — невольно смеюсь истерическим смехом.

— А кто же еще! Думаешь, так только девочек называют? Ладно, завтра она сделает тебя мужиком.

— Она хоть симпатичная?

— Да какая тебе разница! Ничего. Не крокодил. Не понравится, другую найду.

— Слушай, Витя! А вдруг дети?

— Какие дети! Откуда?!

— Ну, вы же по-настоящему? Или как?

— Как получится. Да тебе какое дело?! Может, у нее муж неспособный. Вот и поможешь, сделаешь ей ребеночка. У тебя получится, — ржёт приятель.

— Слушай, Витя, а о чем с ней говорить?

— Да о чем угодно. Это их заводит. Ну, а поймешь, что готова, делай с ней, что хочешь.

— И это самое?

— И это самое, — смеётся наставник, — Главное, не торопись.

— Ну, и когда уже можно?

— Когда-когда… Вот пристал. Не маленький уже. Сообразишь.

— Слушай, Витя, ты мастер. А тут… Расскажи хоть, как это делается. По порядку и с подробностями.

— Ну, Толик, нашел мастера… Что рассказывать? Ты же пробовал в детском садике.

— Я никогда не был в детском садике, — невольно покраснев, признаюсь, что соврал.

— Ха-ха-ха! — ржёт он во весь голос, — Выходит, ты и правда целочка?! Ха-ха-ха! — продолжая смеяться, крепко хлопает по плечу, но заметив, что я обиделся, умолкает, — Ладно, целочка, завтра тебя лишат невинности. А пока давай спать, — отворачивается он к стенке и мгновенно засыпает.

Мне же не спится. Мысли-мысли-мысли. Вспомнил “больших” девочек (скорее всего, десятилетних), которым “попался” в качестве наглядного пособия еще в пятилетнем возрасте:

— Ух ты, какой! Цэ мы граемо. А ты кукла дурна. Лэжи соби тыхэнько, и нэ дрыгайся, а то получишь, — трепали они по очереди “отросток”, как звала ту штучку бабушка, и, прикрыв мне глазки, чтобы ничего не видел, прикладывали его к чему-то мокрому.

А через год меня основательно “просветила” тринадцатилетняя дурочка Нюрка, с которой долго лежал в изоляторе инфекционной больницы:

— Смотри, пацан, откуда берутся детки, — подошла она к моей койке и распахнула больничный халатик.

Конечно же, посмотрел. Под халатиком не оказалось даже трусиков. А увиденное поразило настолько, что так и не удосужился спросить, причем здесь дети.

— Сюда смотри, — заметив мою реакцию, усмехнулась Нюрка и растопырила какие-то складочки, спрятанные в самом низу животика. Смотреть, в общем-то, было не на что, но, затаив дыхание, смотрел и смотрел, словно в гипнотическом сне.

— Посмотрел и хватит, — оправила она халатик и принялась “городить” такое, что не укладывалось в опустевшей от потрясения голове. Ведь и мама, и бабушка рассказывали совсем другое, а они-то знали, откуда взяли нас с братиком.

Но перед глазами маячил чудной животик Нюрки, в котором, якобы, “заводятся детки”, а мой детский разум безнадежно пытался осмыслить нечто, сокрушающее представление о мире.

Уже под занавес “урока” Нюрка объявила, что вечером, когда погасят свет, научит меня “колдовать, шоб у нее в животике были детки”.

Но, к вечеру поднялась температура, и, периодически проваливаясь в полусон-полудрему, Нюркиных сказок почти не слушал. Да и колдовские действия совсем не удивили — дылды, как теперь понял, делали со мной то же самое. В общем, сказки кончились, а в истину не верилось.

И вот уже много лет ничего, кроме неодолимого желания, подогреваемого обилием полуобнаженных женских тел, распластанных на горячем песочке морского пляжа, да откровениями бывалого Виктора. Ведь для любознательных девочек я давно “дяденька”. Затаились до времени и повзрослевшие одноклассницы, осознавшие свое предназначение и опасность таких игр с ровесниками. Ну, а для блудливых тёток — я все еще глупенький мальчишка, с которым, мало ли, что. Тут уж действительно, опупеешь.

И до самой полуночи взбудораженная душа металась, обуреваемая величайшим из людских соблазнов и страхом показаться глупым несостоятельным мальчишкой.

Всю оставшуюся ночь снились кошмары — черно-белые снимки из толстенной книги “Акушерство”, тайком позаимствованной у снимавших комнату студентов-заочников медицинского вуза. Женщины с фото внезапно оживали, ловко подхватывали улыбающихся карапузиков и предлагали влезть на их место.

— Да, как я туда помещусь? — с ужасом прикидывал очевидную нелепицу.

— Девочки говорят, любой влезет. Там у нас растягивается, как резина, — голосом Нинки сообщила какая-то тетка, растопыренная на гинекологическом кресле, — Лезь, не бойся, а то так и останешься целкой, как твой Виктор.

— А он, что?!

— Испугался. Лезь скорей. Я вижу, Толик, ты меня не помнишь. Или не узнал?

— Не узнал.

— Я же Верочка!

— Да ты что! Не может быть!

— Может. Мы, девочки, растем быстрее мальчиков и взрослеем быстрее. Ты вот еще мальчик, а я уже давно тетка. Лезь! — сердито захрипела она, растопырив промежность огромными, как на картинке, щипцами. В ужасе проснулся. Рядом громко храпел соблазнитель Виктор.

К утру почувствовал себя разбитым, как никогда. Ощущения, как в канун болезни.

— Ну, что, Толик, готов потерять невинность? — насмешливым тоном спросил на редкость бодрый приятель.

— Слушай, Витя, а ты меня не разыгрываешь? Может, ты все выдумал?

— Что значит, разыгрываешь? Не понял!

— Что тут понимать. Предложу тетке, а она мне пощечину влепит за такое предложение. А ты скажешь, пошутил.

— Ну, Толик, ты и фантазер! Ладно, предупрежу. Сама предложит, — обиделся Виктор, — Давай, умывайся и пошли на завтрак.

Как же медленно тянулся день. Хорошо, немного поспал на пляже. Вот только чувствовал себя, как невеста перед брачной ночью.

— Ну, что, пошли? — поднялся, наконец, Виктор, приглашая на танцы.

— Пошли, — обреченно ответил ему.

— Не дрейфь, пацан. Вечером посмеемся, — хлопнул по плечу приятель.

На площадке Виктор куда-то исчез и вскоре вернулся с двумя тетками. Одну уже видел, правда, с лоджии третьего этажа.

— Знакомьтесь. Толик, — представил он меня.

— Фаина, — протянула руку статная шатенка плотного телосложения.

“Она”, — уже не сомневался я. На вторую даже не обратил внимания, и парочка почти мгновенно испарилась.

— Потанцуем, или как? — улыбнулась Фаина.

“Вроде не страшненькая”, — незаметно осмотрел потенциальную подельницу.

— Или как. Танцевать не умею, а позориться не хочу, — ответил ей.

— Тогда пошли к морю, — предложила она и взяла под руку.

— Пошли, — облегченно вздохнув, согласился с ней.

Я искоса поглядывал на идущую рядом женщину и не мог поверить, что через полчаса она предстанет передо мной в неглиже и даже позволит невозможное — сделать с ней это по-настоящему. Вот только как это — “по-настоящему” — для меня до сих пор скрыто мраком.

На мгновение представил её тринадцатилетней Нюркой в сером больничном халатике, надетом прямо на голое тело. Уж та девочка наверняка знала, что должен делать мальчик в её постели. Конечно же, наши детские игры в “это” наверняка не похожи на предстоящие со зрелой женщиной.

А сумею ли я справиться с ней, как опытный Виктор? И понравится ли ей это, в общем-то, гнусненькое мероприятие?

Улыбается… Пока улыбается. А может, она тоже боится? Я же не знаю о ней ничего, а мой “жених” уже зашевелился от одних только мыслей о предстоящем. Нет уж, лучше мыслить вслух и о чем-то отвлеченном. Глядишь и найдем общий язык даже в этом безнадежном деле.

От возбуждения не заметил, как перешли на “ты”. Не удивляло, когда так обращались ко мне, но с дамой подобным образом разговаривал впервые. И едва установились неформальные отношения, меня понесло. С серьезным видом излагал ей, словно девочке-ровеснице, какую-то галиматью, а она, взрослая женщина, непрерывно смеялась, как ребенок.

Не спеша, прошлись по набережной, полюбовались закатом. Что еще? “Похоже, всё”, — подумал, взглянув на часы, и, оказалось, ошибся.

Конец ознакомительного фрагмента.