Плерома

— Хорошо. Бумаги я посмотрю сегодня вечером. Ваши координаты у меня есть. В понедельник я вам позвоню и сообщу о своем решении.

— Мне бы хотелось обратить ваше внимание на… — залепетал было Барский.

— В понедельник! — грубо оборвал его Гында.

Некоторое время Петр Владимирович задумчиво смотрел на закрывающуюся за Барским дверь, затем встал из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Настроение у него было довольно паршивым. Как ему хватило сил выслушивать болтовню этого идиота в течение целого часа, оставалось загадкой. Впрочем… Скорее всего, таким необычным образом он просто-напросто позволил себе расслабиться, отвлечься от мучавших его мыслей. Да, пожалуй. Слушая Барского, на самом деле он отдыхал. Вчерашний день и проведенная вслед за ним бессонная ночь здорово расшатали нервы. Если бы не кофе, в который он по старой привычке добавлял несколько капель первитина^[37], сегодня запросто могла бы слететь с плеч не одна голова.

В сотый раз за день Петр Владимирович подошел к окну и уставился на улицу. Во дворе, куда выходило окно его кабинета, все оставалось по-прежнему. Та же песочница на детской площадке, в которой возились несколько ребятишек, те же полусонные старухи на скамеечке у подъезда соседнего дома, те же неподвижные тополя. При виде этой унылой однообразной картины в душе у Петра Владимировича начала закипать ярость. С каким бы наслаждением он придушил этих перепачканных слюнявых гаденышей в песочнице, с каким бы удовольствием вздернул престарелых заспанных клуш на ближайшем тополе! А еще лучше — сбросить в этот опостылевший двор бомбу, чтобы уничтожить всю эту мерзость разом!

Стиснув зубы, он отошел от окна. Взглянул на часы. Половина первого.

Мысли в уставшей голове покатились по наезженным дорожкам. За два дня шлепнули двух его лучших курьеров. И если во втором случае дипломат, который вез курьер, так и остался лежать возле тела, то вчерашняя проблема до сих пор не была решена. Оставалось совершенно неясным, кто и с какой целью убивает его людей. Очевидно одно — не ради груза, который те сопровождали. Первый кейс, по всей видимости, пропал совершенно случайно. Его перехватили какие-то отморозки уже после того, как Питон был расстрелян. Досадное недоразумение, пустяк, на который вполне можно было бы закрыть глаза, если бы не факт, что местоположение пропавшего дипломата до сих пор не было известно. Как, впрочем, неизвестно и то, на чьей все-таки совести висит два трупа.

— Ч-черт! — усевшись обратно за стол, Гында обхватил голову руками.

Смешно, но он никак не мог решить, о чем же ему следует волноваться больше — о пропавшем кейсе или о загадочном киллере. А ведь все так хорошо шло! Только-только он окончательно разделался с Сандаловым и полностью взял под контроль сеть филиалов Реабилитационного Центра, только-только начал зарабатывать себе позитивный имидж, и нате вам! Того и гляди, все разом полетит коту под хвост. Все деньги, потраченные на эту сраную благотворительность, вся работа по перетягиванию на свою сторону влиятельнейших людей города. Всё! Стоит лишь попасть пропавшему дипломату не в те (…или, напротив, в те?!.) руки.

Взгляд его упал на оставленный Барским бизнес-план. «Литературно-издательский проект», как тот его называл. Гында поморщился. С этим полудурком он связался опять-таки только ради рекламы. Хотя, что из всего этого может получиться, реклама или антиреклама, тоже вопрос спорный. Мнит он себя, писака задрипанный, не бог весть кем, этого у него не отнять. То, с каким упорством Барский пытается протолкнуть свою писанину, в какой-то мере даже заслуживает уважения. Другой вопрос, чего эта писанина стоит на самом деле. Отклики из Союза писателей были не самыми лестными… Впрочем, какая разница! «Моя цель — засветиться в качестве спонсора, активно поддерживающего местные дарования, развивающего отечественную культуру, а что представляют собой эти дарования, это уж пускай комитет по борьбе с молодежью решает или Министерство культуры…»

— Петр Владимирович, — раздался из переговорного устройства голос секретарши, — вас здесь дожидаются Липутин с Шиловым. Говорят, вы их вызывали.

— Они в приемной? — нехотя поинтересовался Гында, ощупывая снова начинающую гудеть голову.

— Да… сидят…

Посмотрев на часы, Петр Владимирович с удивлением отметил, что после ухода Барского прошло больше часа.

— Пусть сидят. — Он развернулся вместе с креслом, взял кофейник и, налив себе маленькую чашечку, принялся капать в нее из темного пузырька. — Вызову, когда понадобятся…

— Хорошо.

Динамик переговорника умер.

Гында, влив в себя «взвинченного» кофе, поднялся и снова начал расхаживать по кабинету. Мало-помалу гудение в голове стихло, желание повалиться на стоявший у стены кожаный диван и уснуть заметно ослабло.

«Липутин… — думал он, хмуря брови. — Не нравится он мне что-то в последнее время. Он и раньше-то был с придурью, а теперь и вовсе… того. Или мне только кажется?.. Ладно, потом разберемся. А вот Плотника от него, наверное, будет все-таки лучше убрать. Испортит он мне парня своей даосской херней. Плотника убрать, а к нему поставить Бапыча или Лаптя… А?.. Или, того лучше, Басурманова!.. — Гында почесал подбородок. — Нет, Басурманова, это уже перебор. Шлепнет он мне его где-нибудь, а потом скажет, что так и было… Ладно, это не срочно. Сейчас есть дела и поважнее…»

Он подошел к окну. На сей раз картинка по ту сторону пуленепробиваемого стекла изменилась. Песочница опустела, старухи суетливо собирали разложенные на скамейке подстилки и подушечки, в спешном порядке стаскивая свое тряпье в подъезд. Ветер, пригибая тополя, гонял по двору облака пыли. Стемнело. По всей видимости, надвигалась гроза. Равнодушно отметив этот факт, Гында повернулся к окну спиной. Жара, висевшая над городом почти неделю, его совершенно не трогала. Обложенный со всех сторон самыми современными кондиционерами, свой микроклимат он создавал для себя сам.

«Итак, курьеры… — размышлял он, прислушиваясь к отдаленным раскатам грома. — Курьеров кто-то мочит. Кто и зачем — не ясно. Далее… Пропал дипломат, который вчера должен был доставить Питон. Дипломат отсутствует уже больше суток, и в чьих он сейчас руках — тоже не ясно. Весь город стоит на ушах, все мои люди задействованы, но результат по-прежнему нулевой… Уравнение с двумя неизвестными… Что делать? Кто виноват?.. И кому я буду должен отвесить звездюлей за весь этот балаган?.. Мм… да…»

Чувствуя, что засыпает, Гында помотал головой. Даже «винт», и тот уже не помогал. Подошел к столу и нажал кнопку переговорного устройства.

— Мариночка, — сказал он, — принеси мне, милая, свежего кофе и бутербродов.

Секунду помедлил и добавил:

— Эти — там?

— Да, — ответила секретарша. — Через три минуты все будет готово.

«Золото, а не девка! — ухмыльнулся он про себя. — С полуслова понимает. Умел Сандалов кадры себе подбирать, этого у него не отнимешь. Не был бы таким упертым, до сих пор бы в этом кресле сидел… Впрочем, вряд ли. Это кресло я с самого начала для себя готовил. Да и надоел он мне хуже горькой редьки. А вот кого сюда посадить, когда сам я в мэрское кресло пересяду, об этом подумать стоит! Если только выборы они мне не прогадят… С-сволочи!»

Он взял со стола последний выпуск «Глаховского вестника». Нахмурился. «Хроника необъявленной войны», — гласил заголовок на первой странице. — «А. И. Колпаков против П. В. Гынды».

Далее шло:

«…В ночь с 17 на 18 мая повсеместно на территории Центрального избирательного округа была в огромном количестве распространена и расклеена еще одна"чернушная"анонимная листовка, направленная против Петра Владимировича Гынды. Ее неизвестные авторы не потрудились придать содержащейся в ней информации даже минимальное правдоподобие. Война имиджмейкеров,"черных"технологов и их заказчиков против глаховских избирателей продолжается…»

«Идиотское начало! — ругнулся он про себя. — Надо было Плотника на это дело поставить. Он, кажется, раньше работал по этой части в Москве. И очень даже неплохо, насколько мне известно. А здешняя деревенщина… Да разве это журналисты!..»

«…На пресс-конференции семи кандидатов, несогласных с включением их газетами"Провинция"и"Глахов-Экспресс"в так называемый"список сторонников Колпакова", Петр Владимирович Гында решительно заявил:"Колпаков — зло для города! Я знаю отрицательное мнение о нем и его деятельности подавляющего большинства моих избирателей. Я разделяю это мнение…"

…Среди избирателей округа Петра Владимировича Гынды неустановленными лицами распространен противозаконный"грязный"агитационный материал, порочащий честь, достоинство и деловую репутацию Петра Владимировича…

…Одна из лояльных А. И. Колпакову газет назвала Петра Владимировича среди"эталонных представителей группы прямых родоначальников и проводников политики капитализации экономики области и края", а также использовала стандартное обвинение в"дружбе с Чубайсом"…»

Далее все в том же роде. Заканчивалась статья словами:

«…Страсти накаляются. Каждый день — новый бой, новое кровопролитие. То ли еще будет?..»

Дочитав, Гында брезгливо отложил газету в сторону. «Бездарно, что тут еще можно сказать. Бездарно и глупо. А про кровопролитие, так это вообще ни в какие ворота!.. За что я им только деньги плачу?!. Впрочем, на лучшее я и не рассчитывал. Ладно, хоть что-то делают. И на том спасибо. Эх, как же эти убийства сейчас некстати! Ну прямо как специально, честное слово!..»

Дверь приоткрылась, в кабинет вошла секретарша. В руках она несла поднос, на котором красовались кофейник и прикрытая стеклянным колпаком тарелка с бутербродами (по всей видимости, только что из микроволновки). Она выставила все это перед Гындой и улыбнулась.

— Чего они там делают? — поинтересовался тот, не меняя ни позы, ни выражения лица.

— Сидят, — пожала плечами девушка.

Улыбка ее несколько поблекла.

— Просто сидят, и все?

— Просто сидят. О чем-то перешептываются.

— О чем?

Девушка снова пожала плечами. Улыбка с ее лица исчезла полностью.

— Ладно, — кивнул Гында, — иди. Да, и забери старый кофейник вместе с этой вот… херовиной.

Он кивком указал на стеклянный колпак, которым была прикрыта тарелка. Девушка поставив указанные предметы на поднос, вышла, оставив после себя легкий запах лесной фиалки (…или это от «винта»?.. Ч-черт!..). Как только дверь за ней закрылась, Гында схватил бутерброд и впился в него зубами. Одновременно свободной рукой он налил себе свежего кофе. Достал пузыречек, намереваясь накапать обязательные пять капель, но в этот момент заверещал телефон. Чертыхаясь, он снял трубку, с усилием проглатывая непрожеванный кусок.

— Флушаю! — проглотил остатки бутерброда. — Слушаю! Да!..

— Петр Владимирович? — поинтересовалась трубка хриплым голосом. — Это я, Вовчик.

— Чего?! — зарычал Гында. — Какой еще, на хрен, Вовчик?!

— Да, Вовчик! Синий!

Синий был одним из его «тайных осведомителей». Законченный синяк и отпетый уголовник. Правда, информацию иногда подкидывал дельную. За что его и держали. Вернее, терпели.

— А-а… Синий, — несколько смягчился Гында. — Ну и что скажешь?

— Ваш кейс светанулся сегодня на Кузнецовском Валу. Дом шестнадцать, квартира тридцать четыре.

— Так! Стоп! Что значит «светанулся»? Когда?!.

— Этим утром. Шкет какой-то с ним вырисовывался. Судя по описанию, дипломат ваш.

— Ну?!.

В трубке растерянно засопели.

— Это все. Больше я не в курсе. Вы лучше пошлите туда кого проверить, а?..

Было слышно, как на том конце провода кто-то закукарекал. Отчетливо и с надрывом. Гында озадаченно посмотрел в трубку.

— Ты звонишь-то откуда? Из курятника, что ли?

— Не-е, — испуганно начал оправдываться Синий, — это у соседки, суки, за стеной петух орет. Он у ней живет. Она его в ванне держит, к октябрьским праздникам ростит…

— Ладно, — перебил Гында, — молодец!

Он повесил трубку и уставился на входную дверь. Кузнецовский Вал… Так, так, так… Да это не писателишка ли наш, случаем?!. Он выхватил из внутреннего кармана записную книжку, нервно начал перелистывать страницы. «Барский, Барский… Ага! Кузнецовский Вал, 16–34. Что б я сдох!.. Так и есть. Ну Шекспир! Ну сволочь!.. И ведь заявился ко мне сегодня, как ни в чем не бывало. Мм… да… Недооценил я вас, Алексей Николаевич, на мне грех…»

— Марина! — рявкнул он в переговорное устройство. — Этих двоих живо ко мне!

«Ну, что ж. Будем принимать меры. Безнаказанно так нагло меня еще никто не накалывал. Ни одна живая сволочь! Будут вам, Алексей Николаевич, деньги на книжку. Будет вам и"Большой Букер"и"Малый"^[38]. Ты у меня попрыгаешь, гаденыш такой! Ох попрыгаешь, попомни мое слово!..»

Первым в дверь кабинета протиснулся Плотник. Как обычно, нагло улыбающийся, готовый в любую минуту отвесить одну из своих идиотских шуточек. Увидев Гынду, он осклабился еще шире и с непередаваемой шутовской интонацией молвил:

— З-здрас-с-сьте, Петр Владимирович!

«Дать бы тебе, дураку, в зубы как следует», — подумал Гында. Впрочем, довольно беззлобно.

— Вызывали?

Следом за Плотником вошел Даос. Невозмутимо спокойный и задумчивый, вот только несколько бледнее, чем обычно. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и выжидательно посмотрел на Гынду, не произнеся при этом ни единого слова. «Хорошая парочка, — отметил про себя тот, — жалко будет их разделять… Впрочем, это мы еще поглядим. Это еще вопрос не решенный». Выждав с полминуты, он кивком разрешил им сесть. Еще с минуту буравил взглядом, переводя его то на одного, то на другого. Наконец остановил взгляд на Даосе.

— Случилось что-то серьезное? — поинтересовался он притворно ласковым голосом.

Даос сию же секунду изобразил на лице удивление, словно в упор не понимал, о чем идет речь.

— Я спрашиваю, разве Дудник тебе не звонил ночью? — Гында повысил голос. — Разве ты не должен был подъехать в «Золотой выстрел»? Или я во что-то не врубаюсь?!.

— Петр Владимирович… — начал было Даос.

— Что «Петр Владимирович»?! — заорал Гында. — Где ты был, я тебя спрашиваю! Чем вы вообще занимаетесь вторые сутки подряд?! Где кейс? Почему до сих пор не поймали этих ур-родов?!.

— Петр Владимирович, — спокойно возразил Даос, — на место, которое вы нам указали, «эти уроды» не явились.

— Что значит — не явились?

— Не явились, — пожал плечами Даос.

— Угу! — кивнул Плотник. — Зря только проторчали там целых два часа.

— Однако, несмотря на это, — Даос сделал ударение на последнем слове, — мы все же сумели вычислить и перехватить одного из них.

— Вот как? — ухмыльнулся Гында. — Ну и где же он?

— Там, где ему и положено быть, — на дне глаховского пруда.

— С простреленной башкой, — ввернул Плотник.

— Ага?.. — Гында нервно забарабанил пальцами по крышке стола. — А я вас просил об этом?

Даос и Плотник недоуменно переглянулись.

— Я вас за чем посылал, за дипломатом или за трупом? А?!. Где кейс? Почему я его до сих пор не вижу?

— Петр Владимирович…

— Вы же идиоты! Вам же простого дела доверить нельзя. Вы ведь только и можете, что бошки сносить да руки ломать. А еще небось интеллектуалами себя считаете. Интеллигентами. Или нет?

Он уставился на Плотника. Тот поежился.

Гында, заложив руки за спину, подошел к окну, за которым вовсю бушевала гроза. Мутные потоки воды стекали по оконному стеклу. Вспышки молний то и дело чертили небо. Перун обрушивал на Глахов всю свою ярость^[39].

— Значит, так, — не поворачивая головы, заговорил Гында. — Поедете сейчас на Кузнецовский Вал, навестите одного моего знакомого. Мне плевать, что вы с ним станете делать, но, если к вечеру дипломат не будет лежать у меня на столе, можете считать, что вы оба уволены. Ясно?!.

Он резко развернулся, пытаясь придать своему лицу яростное выражение.

— Ясно, — вздохнул Плотник. — Я только не пойму, почему это мы всегда крайними оказываемся…

— Работаете потому что хуёво! — заорал Гында.

— Не хуже других! — огрызнулся Плотник, отводя глаза.

— Вот адрес, — склонившись над столом, Гында быстро нацарапал на листе бумаги координаты Барского, — и вытрясите из этого пидора все, что он знает. Вечером дипломат должен быть у меня!

Он передал бумагу Даосу.

— Все! Можете топать.

— Эх-хе-хе, — закряхтел Плотник, поднимаясь с дивана и устремляясь к выходу. — Час от часу не легче…

Даос вышел из кабинета молча. Гында нахмурился, посмотрев ему вслед. «Нет, — решил он, — разделить их все-таки надо. И сделать это нужно как можно скорее. А Даоса… А от Даоса вообще было бы неплохо избавиться. Не нравится он мне в последнее время. Ну о-очень не нравится!..»

Из кабинета они вышли с чувством невероятного облегчения. На сей раз гнев повелителя грома и молний оказался не таким страшным, как ожидалось. Измотанный и уставший, Гында был просто не в состоянии уделить им должного внимания. Под грузом свалившихся на него проблем он орал и требовал невозможного только для виду, сам отлично понимая, что всё, что в их силах, Даос и Плотник и так делают. Обойтись же совсем без наездов и ору он не мог в силу специфики своей натуры.

— Ну что, — веселился Плотник, похлопывая Даоса по плечу, — пронесло на сей раз, а!

— Рано радуешься, — хмурясь, отвечал тот, — он на нас еще вечером отыграется. Или завтра утром.

— Да чихал я на вашего эцилоппа!^[40] — продолжал резвиться Юрий Алексеевич. — Думаешь, я его боюсь? Да ни фига подобного!

— Ну-ну… — косомордился Даос, с трудом скрывая улыбку. — Если только захочу, и луну я проглочу.

— И проглочу!

— Не подавись, смотри. А то потом вози тебя по больницам…

Они миновали приемную, продолжая упражняться в остроумии. Кабинет Гынды располагался в самом дальнем конце офиса. Очевидно, блуждание по длинному извилистому коридору, освещенному настенными светильниками в древнеримском стиле, должно было настроить посетителя на некий торжественный лад. Впрочем, к Даосу с Плотником это не относилось, так как ходить здесь им доводилось довольно часто, и ничего, кроме раздражения, подобные прогулки не вызывали.

— Понагородил черт знает чего! — ругался Юрий Алексеевич. — Честное слово, только эсэсовцев в форме на каждом повороте и не хватает.

— Да уж, — кивнул Даос. — Пока генеральным был Сандалов, хоть приемной этой дурацкой не было. Стучишь, заходишь без всяких церемоний. Да и мужик он был ничего, не в пример этому уроду.

— А куда он делся?

— Кто? Сандалов? Понятия не имею. Сожрал его Гында, а сам на его место уселся. Ты погоди, вот выберут его мэром, даст он тогда нам просраться. И не только нам. Вся область на ушах стоять будет, попомни мое слово!

— Слушай, — оживился Юрий Алексеевич, — а зачем ты ему про Лёху рассказал? Застрелили, утопили… Тебе не кажется, что мы теперь у него на крючке? Он же нас теперь, чуть что, легавым сдать может за нефиг-нафиг!

— Не думаю, мой наивный чукотский товарищ, — усмехнулся Даос. — Проще и безопаснее будет отправить нас за Лёхой следом. И вообще, какого ж ты мне тогда поддакивал, раз такой умный, а?

Юрий Алексеевич пожал плечами:

— Ты же у нас главный, тебе виднее, как с ним лучше всего беседу держать.

— Вот и не задавай тогда идиотских вопросов!

— Убедил, не буду.

Как и Гында, Даос бодрствовал уже вторые сутки, а потому настроение у него было довольно паршивым. Раздражение сменялось приступами истерического веселья и наоборот. Хотелось спать, хотелось выпить и совершенно не хотелось никуда ехать. Тем более по поручению Гынды. Он отчетливо представлял, как они вламываются к незнакомому им человеку, как начинают вытрясать из него совершенно нелепые признания, требовать этот долбаный дипломат, который лично им нужен не больше, чем ёжику табуретка… Как этот бедолага от всего открещивается, а они начинают его запугивать, угрожая лютой расправой.

Плюс ко всему этому в сознании то и дело вспыхивали мысли о Наде. Что с ней? Жива ли она? Как теперь станут складываться их отношения?.. Несколько раз он хватался за телефон, но позвонить в больницу так и не решился. Боялся услышать, что ее больше нет… Словом, поводов для недовольства и раздражения было более чем достаточно. Поэтому, когда Плотник вдруг сообщил, что ему срочно необходимо в сортир и, схватившись за живот, припустил по коридору в обратном направлении, Даос вздохнул с облегчением. Побыть несколько минут одному было сейчас очень даже кстати.

Когда он вышел на улицу, дождь кончился. На лужах еще не прошли пузыри, а в небе уже светило солнце. От асфальта поднимался пар. С деревьев и крыш капало. Радостно щебетали птицы. Даос, обогнув огромную лужу, перебежал дорогу, забрался в машину и закурил. Дверцу он оставил открытой, с наслаждением вдыхая насыщенный озоном воздух. Откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. В голову полезли мысли. И господи, как не хотелось никуда ехать!

«Странно, — думал он, погружаясь в состояние полудремы, — мне всегда казалось, что своей судьбой человек распоряжается сам. Сам определяет, что ему нравится, а что нет, чем бы он хотел заниматься, а за что не взялся бы никогда в жизни. Даже ишача на Гынду, я ощущал себя свободным и независимым. А ведь все это чепуха! Элементарный самообман, бред сивой кобылы! Мы не только не знаем, чего мы хотим, но в большинстве случаев вынуждены подчиняться внешним обстоятельствам помимо собственной воли. И дело здесь даже не в деньгах. Дело в том, что между мечтами, желаниями, планами с одной стороны и реальными возможностями с другой лежит непреодолимая пропасть.

Взять, к примеру, Плотника. Мыслитель, интеллектуал, личность во всех отношениях самодостаточная и уверенная в себе… На словах! А на деле все наоборот. Говорит и думает одно, делает совершенно обратное. Причем каждый раз искренне, с каким-то самозабвением верит в свои утопические бредни. Рассуждает о высших материях, а сам с иглы соскочить никак не может. Не смешно ли?.. И какого, спрашивается, дьявола этот недоумок бросил журналистику?! Неужели ему не ясно, что у Гынды он не имеет никаких перспектив на будущее?.. Впрочем, мне это тоже ясно, а вот поди ж ты!..»

Даос несколько раз глубоко затянулся, не открывая глаз, и выкинул окурок на улицу.

«А если все-таки как следует разобраться, чего мы, в конце концов, хотим от этой несчастной жизни? Чего хочу лично я? Уважения, денег, возможности удовлетворить любую свою потребность?.. Разумеется! Этого желает любой нормальный человек. Но суть вопроса не в этом. Что нужно мне для того, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливым? Чтобы раз и навсегда избавиться от этой вечной неудовлетворенности, от этих вопросов, от всего того, что мешает жить и радоваться? Просто жить и просто радоваться!.. Что нужно?!. Забыть о высшем предназначении Человека? Отказаться от поисков Смысла? С головой окунуться в бытовой круговорот, в погоню за деньгами, комфортом и престижем? ЧТО?!. Ведь если вопрос о Смысле пришел к тебе, если он возвращается снова и снова, то… То что?..»

Непонятно почему Даосу вспомнился тот чудик, которого они сегодня подвозили. Барский, кажется. Да, точно! Барский. Про него еще Макс одну из своих идиотских историй рассказывал. Писатель… Вот бы у него спросить «что?» да «как?». Хм… В самом деле, а почему бы и нет? Почему бы мне с ним не встретиться и не поболтать? Посидели бы, выпили, как следует… Дом я его запомнил, подъезд тоже…

Стоп!

Даос открыл глаза и выпрямился. Судорожно принялся шарить по карманам в поисках бумажки с адресом, которую всучил ему Гында. Нашел, быстро развернул и прочитал. Так и есть! Кузнецовский Вал… Черт побери! Дом 34, квартира 16. Номер дома не помню, а квартира, если судить по подъезду… Квартира вполне может оказаться шестнадцатой. Если на площадке по четыре двери, то может. Он взглянул на часы. Прошло уже более двадцати минут, как они вышли от Гынды. Мать твою за ногу, что можно делать в сортире целых двадцать минут?!.

Даос, чертыхаясь и проклиная Плотника всеми известными ему проклятиями, вылез из машины, захлопнул дверцу и направился обратно к офису. Хмуро кивнул охраннику у входа. Машинально расстегнул ремешок кобуры под пиджаком и устремился в сторону туалета.

Сверкающее зерКАЛами и кафелем испражнялище встретило его гробовым молчанием. Он достал пистолет, предчувствуя недоброе. Медленно двинулся вдоль стены, повернувшись лицом к кабинкам. Первая, вторая и третья оказались пустыми. Дверцы в них были открыты. Даос, осторожно приблизившись к четвертой, предпоследней, на мгновение задержался, затем ухватился за ручку двери и с силой рванул ее на себя.

Как он и рассчитывал, хлипкий шпингалет не выдержал. Раздался хруст. Взору его открылось непередаваемое по своей выразительности зрелище. Со спущенными штанами, привалившись головой к боковой перегородке, Плотник сидел на унитазе и… спал. Разбуженный треском вырываемого шпингалета, он дернулся, вытаращиваясь сонным, ничего не соображающим взглядом. Плюнув, Даос отошел в сторону.

— Чего?.. — донеслось из кабинки. — Чего?!.

Юрий Алексеевич, придерживая руками полуспущенные штаны, выглянул наружу. Глаза его все еще оставались бессмысленными и мутными.

— Ты сюда спать пришел или гадить? — с трудом сдерживая раздражение, поинтересовался Даос.

— А, черт! Сам не заметил, как отрубился.

— Я, между прочим, тоже не спал. Однако по сортирам не гашусь, как видишь.

— Да не в этом дело! — огрызнулся Плотник. — Ломает меня, неужели неясно?! То трясет, как гада, то в сон выщелкивает в самый неподходящий момент. У тебя «релашки» нету?

— Нету. А я думал, на отходняках бессонница долбит.

— Кого как, — ответил Юрий Алексеевич, — это от организма зависит. Днем сонница, ночью бессонница… О-ой, ну и херово же мне! Сейчас бы пива…

Он вышел из кабинки, демонстративно застегнул ширинку и, подойдя к раковине, открыл воду.

— Дверь-то зачем ломать было? — спросил он, намыливая руки. — Мог бы и постучать.

— По башке тебе постучать! Ты знаешь, к кому он нас послал?

— К кому? — Без особого интереса отозвался Плотник.

— К Барскому!

— К какому еще Барскому?

— Которого мы сегодня до дома подвозили.

— А-а… Это постмодернистишка тот? — закрыв воду, Юрий Алексеевич сунул руки под сушилку. — Ну и что?

«В самом деле, — усмехнулся про себя Даос, — и что?..»

Равнодушие Плотника в какой-то мере его охладило.

На этот раз Плотник был прав. Вернее, последователен. Кто такой для них этот Барский? Да никто! Ну подвезли они его, ну поболтали по душам, что с того? Разве это их к чему-то обязывает? Разве после этого он стал для них приятелем или другом? Заурядное задание, совершенно посторонний человек… И все-таки на душе было как-то пакостно.

В сотый раз за сегодня он вспомнил о событиях вчерашнего вечера. Гора, лес… Пещера… Разговор в ресторанчике и таинственный гуру… Все это было настолько невероятным, что ни он, ни Плотник с тех самых пор не обмолвились ни единым словом о произошедшем. Оба вели себя так, будто не произошло ничего необычного. Вообще ничего! Несколько раз Даос порывался заговорить об этом, но что-то его удерживало. По всей видимости, нечто подобное творилось и с Плотником. Во всяком случае, вглядываясь сейчас в его лицо, Даос видел на нем отображение собственных мыслей, растерянности и неуверенности.

— Ну что, — сказал он, — так и будем молчать?

Юрий Алексеевич вздрогнул.

— Ты о чем? — Глаза у него забегали.

— Как думаешь, а может, все это нам просто приснилось?

— Обоим сразу? И рис, прыгающий по столу, и старикан этот заумный со своим подмастерьем?

— А почему бы и нет?

— А почему бы в таком случае не предположить, что мы и сейчас спим?

— Нет, — прищуривая левый глаз, возразил Даос, — это исключено! Заснуть, находясь во сне, невозможно.

— В смысле?

— В том смысле, что ты, сидя на горшке, дрых самым бессовестным образом. А как можно спать, находясь во сне?

— Во-первых, можно! Со мной такое уже бывало. Сплю, просыпаюсь, иду на кухню. Наливаю вина… В этот момент снова просыпаюсь и понимаю, что поход на кухню мне только снился. Просыпаюсь, иду на кухню, наливаю вина… Опять просыпаюсь и снова понимаю, что видел сон. И так раза четыре подряд!

— Хм, впечатляет.

— Это во-первых, а во-вторых… А во-вторых, тебе-то откуда знать, что ты сейчас находишься не во сне?

— То есть?.. — в свою очередь удивился Даос.

— Ведь это я спал, сидя на горшке. А ты просто наблюдал меня со стороны. Тебе что, ни разу не доводилось видеть во сне кого-нибудь спящим?

Юрий Алексеевич захихикал.

— И вообще, — добавил он, — как-то странно тебя перекидывает с темы на тему. При чем здесь Барский и наше вчерашнее приключение? Что-то я не улавливаю между двумя этими событиями никакой логической связи.

— Не знаю, — пожал плечами Даос, — может, и ни при чем. Так, подумалось просто…

— Вообще-то, в чем-то ты прав, — уже в машине продолжил разговор Юрий Алексеевич. — Я и сам не перестаю удивляться всему, что произошло. И знаешь, что интересно, я целый день сегодня словно бы вспоминаю вчерашнее. Именно вспоминаю, так как в какой-то момент оно напрочь стерлось из памяти!

— Угу, — кивнул Даос, заводя мотор, — со мной та же беда. Вспомню и тут же сам себе удивлюсь: если это правда, то как же я мог такое забыть?!

— Во-во!..

Какое-то время ехали молча, каждый на свой лад пытаясь осмыслить случившееся.

— А что касается Барского, — заговорил Юрий Алексеевич, — то, может, оно и к лучшему, что нас к нему послали. Именно нас, а не Бапыча, например, или Тарэна.

— Да уж, — кивнул Даос.

— Если честно, мне и самому этот Барский ничего показался. Нормальный мужик. В себе только какой-то неуверенный да малость нервный, а так ничего. Надо будет что-нибудь почитать из его нетленок.

— Вот сейчас прямо и попроси. Скажи, так, мол, и так, гони, гад, дипломат, а заодно и какую-нибудь из своих книжек. Или где он там печатался, в журналах? Гони, сволочь, журнал!

Плотник вздохнул:

— Чем он Гынду прогневить-то умудрился, вот я чего не пойму.

— Настучал кто-нибудь, — сквозь зубы процедил Даос.

— Думаешь… он на самом деле имеет к этой заварушке какое-то отношение?

— Не знаю!

— А чего ты на меня орешь?

— А ты глупых вопросов не задавай, тогда и орать не буду!

Плотник презрительно хмыкнул, отвернулся и замолчал.

— Он у нас, кстати, папку свою на заднем сиденье забыл, — сообщил Даос. — Формальный повод, зачем мы к нему заявились.

— Папку? — оживился Юрий Алексеевич.

Перегнувшись через спинку сиденья, он нашарил папку, заглянул в нее и с чувством глубочайшего разочарования уселся на место.

— Пустая.

— А ты что надеялся в ней найти? Порнографический журнальчик?

— Да нет, — Юрий Алексеевич ухмыльнулся, — может, документы какие или рукописи.

— Ага, рукописи! — рассмеялся Даос. — Тогда бы ты его ухлопал, а рукописи присвоил себе. Ты, наверное, затем и переметнулся к Гынде, чтобы карьеру себе литературную сделать.

— Очень остроумно! — огрызнулся Плотник.

— Не очень, — согласился Даос. — Приехали!

Он остановил машину в нескольких метрах от подъезда.

— А чего не на самое крыльцо заехал?

— А это я тебе намекаю, как будет нужно себя вести.

— Пф-ф… — скривился Юрий Алексеевич. — Тачка-то на меня, что ли, зарегистрирована?

— Выйдут на меня, — ехидно скалясь, пообещал Даос, — выйдут и на тебя. Усек?

— Так вот ты какая гнида, значит?

— Не-е, не такая. Хуже!

Они вылезли из машины и, прихватив с собой папку Барского, направились к подъезду. Двор был пуст. Асфальт после дождя уже успел высохнуть, листва на деревьях светилась неестественно чистым изумрудным цветом. «И вправду, будто во сне, — подумалось Даосу. Он машинально взглянул на свои руки. — Нет, не во сне! Находись я в сновидении, я бы сейчас развернулся, сел в машину и поехал к Гынде в офис, чтобы пристрелить эту сволочь в его собственном кабинете. Или даже не поехал бы, а оказался там усилием воли. Чего зря тратить бензин?..»

Юрий Алексеевич шел молча, воздерживаясь от своих обычных шуточек. На Барского ему было наплевать, и странное поведение Даоса он расценивал как очередную его причуду. Все-таки не первый день работают вместе, успел уже к его выкидонам привыкнуть. Просто слегка потряхивало и раскалывалась голова, просто настроение стало вдруг каким-то хреновым, а желание вмазаться разгоралось с новой силой. Просто… «Нет уж! — твердо сказал он сам себе. — Решил завязывать, значит, надо завязывать! Переломаюсь как-нибудь, не сдохну. Все-таки не такой уж я законченный нарик. Не Макс какой, не Рентон Уэлш^[41]…»