Шелуха сырых яиц

— Мэри, тебе лучше?

Дети с тревогой вглядывались в бледное лицо с чёрными кругами под глазами.

— Лучше, жить буду, не переживайте, — Мэри погладила по голове Кристину, которая прильнула к её груди, и по привычке пересчитала ребят. — А где остальные?

— Ушли искать лекарство.

— Боже мой… Куда? — Мэри попыталась привстать, но тут же оставила эту попытку: Кристина вцепилась в неё намертво, а встать вместе с малышкой не было сил. Марина показала страницы дневника. — Только бы никто не потерялся, — с тревогой сказала Мэри.

— Ну что ты так боишься? — спросил Даня. Он помог Мэри встать, освободив от Кристины.

— Даня, а с тобой что? — Мэри, прикоснувшись к его руке, встревожилась: он весь горел.

— Нормально всё. Скажи, в аптечке остался ибупрофен?

— Была упаковка, надо поискать. Где мой рюкзак?

— Мэри! Мы нашли зелье!

Артур бежал вприпрыжку и чуть не врезался в Мэри. Подоспевшая Катя швырнула в Мишку штанами:

— Не благодари, теперь ты игрок в Кальмара!

— Ничего себе! А штаны как сохранились?

— Это же синтетика, — предположила Катя.

Мэри снова пошевелила губами, подсчитывая детей.

— Ребята, а Вера где? — почувствовав приступ слабости, она осела на землю, прошептав:

— Это ведь вообще страшнее всего — если кто-то потеряется…

Из травы раздался писк. Это была ручная крыса.

— Жужа, показывай, где Вера! — радостно воскликнула Лиза.

Ближе к вечеру напекли батата, наелись. Мэри удалось найти жаропонижающее — всего одну таблетку, но Даньке полегчало. Коля снова уснул. Бледность с его лица ушла, и он уже не сосал палец во сне.

Мэри сидела на обломках бывшей когда-то каменной стены городского парка и смотрела на готовящееся к закату солнце.

— Посижу с тобой? — Даня подошел к Мэри.

— Угу, — ответила на, не оборачиваясь.

— Тебя аж выворачивает, если кто-то теряется, — сказал Даня.

— Заметил?

— Сложно не заметить…

— Знаешь, что такое триггер?

— Допустим.

— Вот это мой триггер.

— Расскажешь?

— Это теперь вообще не имеет никакого значения, — вздохнула Мэри.

— Имеет, если ты зелёная каждый раз, когда пересчитываешь детей.

Мэри посмотрела на руины, покрытые густой растительностью, и открыла дневник Тимура:

— Дань, Тимур пишет, что есть вторая часть дневника. Он оставил её в крепости. Утром надо попробовать туда добраться.

— Хорошо. — он не стал уличать её в смене темы.

На Мэри нахлынули воспоминания. С момента, как она начала свой проект по сохранению русского языка в небольшом испанском городе, прошла пара лет. Как-то в прохладный летний вечер она повела детей гулять в парк на большом холме, сплошь покрытом невысокими соснами с густыми кронами. Прогулка заканчивалась у подножья — на детской площадке, заросшей по кругу кустами, как лицо Папы Ноэля^[10] в Рождество. Два брата, неугомонные сорванцы семи лет, решили подшутить над Мэри и спрятаться. За мальчишками пришла мама и, не увидев наследников, мгновенно вошла в состояние глубокой и неконтролируемой истерики. Пятнадцать минут кряду Мэри с побелевшими губами, не переставая, выкрикивала имена сорванцов и заглядывала во все закоулки, а братья радостно хихикали в кустах, наблюдая, как обе взрослые мечутся по площадке, заламывая руки. Всё это время богатое воображение Мэри в красках рисовало ей арест, педофила из Румынии (почему именно румын? она не смогла бы это объяснить), продавцов органов и цыганский табор. Она сто раз покрылась холодным потом и чуть не свихнулась от ужаса. Когда довольные герои вылезли из кустов, их мать, прервав рыдания, серьёзно взглянула на Мэри и сказала:

— Прости. Разрешаю им всыпать.

Она, конечно, использовала другой глагол, гораздо ярче отражающий полноту чувств, но смысла не меняет и этот.

С тех пор при малейшем намёке на то, что ребёнок мог потеряться, у Мэри начинали трястись руки, а в памяти всплывало лицо красивого, словно греческий бог врача, который тем вечером ставил ей капельницу в госпитале, куда её отвезли с подозрением на сердечный приступ. Тот врач тогда держал её за руку и говорил, что всего 20 % населения Земли имеют такую чувствительность. Мэри настроилась было на флирт, но услышала, как парализованной столетней сеньоре расточают не менее изысканные комплименты — и успокоилась.