Яся сидела на стуле

Яся сидела на стуле и ела самую большую в её жизни шаурму.

На самом деле есть она уже не хотела. Но знала: пока не кончится шаурма — не начнётся разговор. Она как можно сильнее оттягивала его начало, как больной раком откладывает ненужными анализами подтверждение и так уже известного диагноза.

Потому что после этого изменится всё.

Соус капнул на кашемировый свитер и оставил уродливое красно-белое пятно. Ясе было всё равно. Она смотрела на Максима-Михаила, который на самом деле оказался Артёмом (ну, по крайней мере «М» в имени есть), и пыталась понять, о чём он думает. Он смотрел на неё взглядом собаки, которую накормили вкусной, но отравленной едой. И молчал. Молчал невыносимо громко, как молчит человек, которому есть что сказать.

Яся положила последний кусок шаурмы в рот и принялась усердно жевать. Артём терпеливо ждал и, заметив соус на кофте, вытер его салфеткой. Он взял ладошку Яси в свои руки, стал перебирать пальцы и гладить её.

— Что это было? — спросил он и стиснул ладонь.

— Не знаю… — сказала Яся. — Со мной такое впервые.

Яся врала. И этот обман закрутился вокруг шеи колючим шарфом. Таким же, как в тот первый раз.

Ясе было 8 лет. Первый день весенних каникул. Она встала пораньше, прибрала комнату, расставила учебники на полку, полила во всём доме цветы. После завтрака вымыла посуду и поинтересовалась у мамы, нужна ли помощь. Та махнула рукой: дескать, не мешай. И Яся спросила разрешения пойти на улицу. Мама посмотрела неодобрительно, но не нашла ни одного повода оставить дочь дома.

Из открытой форточки доносился щебет птиц и ещё более звонкий щебет ребятни. Солнце переливалось с улицы в комнату и пьянило, как молодое вино. Ясе было весело, она пританцовывала, надевая колготки и рейтузы. Потом вышла в коридор, нахлобучила шапку, застегнула пуховик, влезла в сапоги и уже потянулась к засову, когда услышала приказное «Стой!».

Мама стояла в арке коридора и держала в руках колючий серый шарф.

— Хочешь горло простудить? Помодничать решила она, а нам с отцом потом на лекарства раскошеливайся? — упрекнула её мать.

Она придвинула Ясю к себе и стала наматывать этот колючий шарф.

— Как только начнёшь замерзать — живо домой, — ррраз оборот.

— Не дай бог простудишься, выпорю, — два оборот.

— Только попробуй ноги промочить, все каникулы дома будешь сидеть, — три оборот.

— Не бегай, вспотеешь! — узел.

Шарф так сильно давил на горло, что Яся едва могла дышать. В глазах у неё сверкали звёздочки, в ушах звенело. Но она не рискнула сказать об этом. Она стояла и молча кивала матери.

Яся спускалась по лестнице, едва переставляя ноги. Мать стояла в дверном проёме и смотрела ей вслед. Ясе казалось, что мать как будто продолжает держать шарф, поэтому чем дальше она удалялась, тем сильнее он затягивался. И только под козырьком подъезда, который не просматривался из окон, она ослабила узел. Но почему-то не испытала облегчения. Вялая, она бродила по двору, пинала грязные комья снега и мечтала, чтобы каникулы быстрее закончились.

Этим же вечером Яся заболела. Сильный бронхит, который перешёл в пневмонию. Лекарства, уколы и бесконечное мамино «Я же тебе говорила!».

Яся ослабила невидимый шарф на шее и посмотрела на Артёма так, будто просила у него пощады.

— Ясь, я понимаю, что лезть в душу и лезть в трусики — это разные стадии отношений. Но всё-таки… Ответь мне, чёрт возьми, кто такой Анатолий Николаевич?

Яся уставилась на Артёма, не понимая, откуда он узнал это имя. Внутри нарастала паника и ощущение неминуемой гибели.

— Никто. Читатель из библиотеки. Он взял книгу и… Я же тебе говорила, что работаю…

–…в библиотеке, да. Тогда объясни мне, почему ты его звала, когда с тобой был этот… эм-м-м-м… приступ.

Яся побледнела и сжалась.

— Я не могу этого объяснить…

— Понятно.

Артём встал, задел коленом стол, но как будто этого не заметил.

— Я, наверное, пойду. Дома кот голодный. И на работу завтра.

Он вышел из кухни и заметался по дому в поисках одежды.

«Беги, останови его, объясни ему всё», — говорил голос Ясмины.

«Нет, пусть уходит, — говорила девочка Яся. — Я не хочу снова надевать шарф. Не хочу…»

«Девочка моя хорошая, не бойся. Он хороший. У него нет колючего шарфа. Только ласковые руки. Милая, надо хотя бы попытаться. Потом всю жизнь себя будем винить…»

«Ну и что. Я просто снова запрусь в своей комнате и никого туда не пущу. В пустой комнате больно не бывает».

«Бывает. Самую большую боль мы причиняем себе сами».

Артём зашёл в кухню. Он растерянно мял шапку. Глазами просил, чтобы его остановили. Но Яся сидела неподвижно. Внутреннее противостояние поглотило её целиком. Шарф был не только на горле. Он связал её по рукам и ногам, превратил в неподвижный кокон, мёртвый снаружи, но с живой болью внутри.

— Ну, я пошёл, — сказал Артем и вышел из кухни.

На пороге он замешкался и услышал из кухни шершавый, ранящий горло голос Яси:

— Ты ведь больше не придёшь.

Артём не ответил. Он открыл дверь, сжал кулаки, немного подался вперёд, но потом вдруг отпрянул, постоял в нерешительности, махнул рукой и вышел. И, не оборачиваясь, почти бежал до самого своего дома. И только у подъезда украдкой оглянулся, как бы невзначай, не идет ли за ним девушка в зелёном пуховике. В дом он так и не вошёл, а, подняв воротник, зашагал куда-то прочь.