Пленница дождя

Настя сидела на своей койке, скрестив ноги по-турецки, и штудировала Булгакова. На первый взгляд могло показаться, что она целиком погружена в процесс. Но только на первый взгляд. Она то и дело, не поднимая головы от книги, поглядывала в сторону своей подруги Саши, которая колдовала над старыми потертыми джинсовыми шортами — делала вышивку. Саша казалась Насте совершенно невозмутимой. Можно было подумать, что всю ее с головой поглотило это вышивание каких-то дурацких рыбок. Это настоящее испытание для Насти — высиживать этот клятый час перед наступлением сумерек. Сашке же, похоже, все равно. Нервы у нее словно железные!

— Сколько там натикало? — как бы между прочим поинтересовалась Настя, поскольку будильник стоял возле Саши и та локтем заслоняла его.

— Десятый час… — невозмутимо отозвалась Саша и перекусила нитку. — А что?

— Да так, ничего…

Настя «углубилась» в чтение. Судя по всему, подруга твердо решила выполнить свое намерение и больше не выходить из дома по вечерам. По крайней мере всем своим видом показывает, что самое интересное занятие для нее — это вышивание гладью! Настя с трудом подавила готовый вырваться вздох. Саша включила свет. За окном тут и там загорались огни. На город ложились нечеткие сумерки. Саша натянула готовое произведение искусства. Покрутилась перед зеркалом. Настя не подняла головы. Саша вздохнула, вытащила из шкафа свою косметичку и принялась лосьоном протирать лицо. И в это время за окном, на портале большого торгового центра, раздался мелодичный звон. Звонили большие круглые часы. Саша высунула нос в окно. Это невинное движение послужило сигналом для Насти. Она подпрыгнула и с силой шмякнула о подушку томик Булгакова.

— Все! Не могу больше! Мозги кипят!

Саша словно только и ожидала команды с Настиной стороны — метнулась к тумбочке и вытащила оттуда электрощипцы.

— Чур, я первая! — обрадовалась Настя.

— Ты вчера первая завивалась!

— Ну, Санечка, мне только челку!

На стол полетело содержимое шкафов — джинсы, юбки, топики, блузки. Зажужжал фен, раскалился утюг, зажурчала вода в кране. В считанные секунды полусонная до этого момента комната превратилась в разворошенный улей. Хотя и создавали это впечатление всего-то две пчелы. Девчонки метались по комнате как перед пожаром. Натягивали одежки, красились, завивались. И все это — торопливо, взахлеб, словно кто-то грозный мог войти в любой момент и окриком прервать эту канитель.

И они, подстегиваемые необъяснимым чувством сродни азарту, торопились расправиться с неизбежной суетой и скорее, как можно скорее покинуть комнату и нырнуть в спасительный сумрак ночи. И вот уже, сунув вахтерше ключи, не сговариваясь, вылетают из общаги. Цок, цок, цок — босоножки по асфальту. Полквартала — молча, не взглянув друг на друга, даже хмуро. Как солдаты в строю. Дойдя до шумного перекрестка, как по команде, останавливаются. Им достаточно полувзгляда, чтобы понимать друг друга. Настя, как норовистая молодая лошадка, перебирает ногами.

— Смотри, чтобы водитель был один! — предупреждает Саша.

— Знаю. А ты хоть немного вслушивайся в ту лапшу, что я буду ему вешать! А то глазеешь по сторонам, как на курорте. Вчера чуть не выдала с головой!

— Когда?!

— Ну, с владельцем ресторана. Едем, я ему про больную бабушку, а она: «У вас машина прям как у Рябова, с телевидения».

— Ну и что? Как он мог догадаться, что Рябов был нашим очередным таксистом? Может, мы в другой обстановке познакомились?

— Да? И в какой же, интересно? Вот если бы этот владелец ресторана поинтересовался: а откуда вы, девочки, знаете Рябова? Я, типа, тоже с ним знаком. Он у меня в ресторане презентации проводит, — ты бы как выпутывалась? — не унималась Настя, успевая при этом вглядываться в проезжающие мимо машины.

— Ты бы выпутывалась. У тебя лучше получается. Фантазия твоя беспредельна, подруга.

— Ага, беспредельна! А если бы меня на этот раз заклинило?! И я бы не сумела быстро сообразить?

— Ну что ж, пришлось бы повиниться: дорогой дяденька! Никакая больная бабушка не звонила нам с другого конца города! Никакое лекарство мы ей не везем! А просто мы любим кататься…

— Мы подсели на ночные катания, как наркоман на иглу! — подхватила Настя, искусно изображая плачущую и раскаявшуюся грешницу. — А для того чтобы кататься бесплатно, мы с подругой ловим таких вот доверчивых добрых дяденек, как вы, и плетем им очередную сказку про бабушку. Ах, мы две беззащитные Красные Шапочки, не ешь нас, дядя Волк, владелец ресторана…

— А многих ли вы обманули, Шапочки? — басом подыграла Саша.

— Ах, многих, — смиренно согласилась Настя. — Вчера мы познакомились с банкиром. И он целый час возил нас по всем окраинам этого славного городка… А позавчера… Позавчера нас возил замдиректора нефтяной компании. Как он старался и самоотверженно искал по всем районам Улицу Двух Купцов, которую придумали Красные Шапочки…

Саша прыснула. Ну в артистичности Насте нет равных! И как это заразно — разыгрывать такие спектакли.

— Девушки! — пробасила Саша грозно, стараясь достоверно передать интонации воображаемого волка. — А разве не попадались такие дяденьки, которые настучали бы вам по шапочкам?

— Нет! Конечно, попадаются такие, которые не хотят везти бесплатно, но… Как все-таки много в нашем городе отзывчивых людей! Бедные дяденьки! Они и не подозревают, что являются участниками эксперимента! Что сценарий давно выучен и роли распределены, а все остальное…

В тот момент, когда Настя увлеклась настолько, что забыла, где находится, и стала красноречиво размахивать руками, возле них притормозила темно-синяя «шестерка».

— Девушка так отчаянно машет рукой, что я подумал: уж не стряслось ли чего?

Настя наклонилась к водителю. На нее смотрел средних лет мужчина со смеющимися глазами. Настя уже научилась определять человека по глазам. Вернее, была уверена, что научилась.

— Да, вы не ошиблись, — моментально «поменяв» лицо, подтвердила Настя. — Случилось. Вы не подбросите нас в центр?

Настя говорила и одновременно пыталась заглянуть в салон.

— Ну как не помочь таким симпатичным… — Водитель открыл обе дверцы, и девчонки юркнули в салон.

— А что стряслось-то?

— Бабуля позвонила, с сердцем что-то. «Скорую» вызвала, ночевать одна боится. Вот мы с подругой решили вместе. Только у нас денег нет…

— Бывает… Вы студентки?

— Ага! — с удовольствием подтвердила Настя. — Я учусь на журфаке, а Саша — будущий юрист…

— Юрист? — заинтересовался водитель. — Значит, коллеги! Ну и какое право вам больше по душе? Уголовное? Гражданское?

Саша промычала что-то нечленораздельное. Настя заерзала беспокойно.

— А вы в какой… области работаете? — попыталась перевести разговор на мужчину. Из их ночных вояжей она уже успела сделать вывод, что мужчины больше любят говорить о себе.

— Я работаю в суде.

— О! А можно я у вас интервью возьму? — промурлыкала Настя.

— Интервью? — развеселился водитель. — Да работа у меня больно скучная — разводы, тяжбы семейные, всякая волокита.

— Ну а на этой неделе какое дело вас больше всего разозлило?

— Разозлило? — Мужчина хмыкнул.

Настя уже чувствовала, что заинтересовала его. Он добросовестно копался в памяти, главное — самой выглядеть заинтересованной. А это совсем нетрудно. Ведь ей уже удалось получить интервью у директора телеканала, у замдиректора нефтяной компании, у режиссера местного театра, даже у писателя! Она чувствовала себя докой в этом деле, и, самое главное, все охотно шли на контакт, с удовольствием рассказывали о себе, и за какие-то полторы недели Настя и Саша так насытились впечатлениями, что любой журналист-профессионал позавидовал бы им. Они же просто наслаждались жизнью и свободой. Их любопытство толкало на новые «подвиги». Сегодняшний водитель, оказавшийся мировым судьей, всю дорогу занимал их рассказами из судебной практики. Дорога до центра оказалась короткой. Они выпорхнули и отправились восвояси — вдоль залитой огнями улицы, к местному «Арбату». Не найдя здесь ничего интересного, они решили переместиться ближе к набережной, поскольку там всегда бывало особенно оживленно. Они двинулись к перекрестку и стали голосовать. Машина остановилась довольно быстро. Водитель перегнулся к ним через сиденье, и они услышали:

— Что, девчонки, кататься любим?

Это был судья, с которым они расстались только что. И голос у него на этот раз звучал совершенно холодно. Насте даже показалось — зловеще. Ведь он мог проследить за ними! Они ведь плели ему про больную бабушку, и он поверил как школьник! Некоторые такое не прощают… В его голосе пряталась угроза. Девчонки молча отпрыгнули на тротуар, схватились за руки и сиганули, не разбирая дороги, в какой-то темный переулок, в кусты, заборы, грязные дворы… Они неслись, подгоняемые фантазией собственного страха, подпрыгивая на кочках, налетая на мусорные баки, вспугивая мирно дремлющих котов. В глухом квадратном дворе с разбега налетели на развешенное белье, запутались в нем и, отчаянно отбиваясь, заметались в поисках выхода. Вылетели на тихую улицу без машин. Несколько минут тяжело дышали, вытаращив друг на друга очумелые глаза. Вдруг Сашино тело стало содрогаться в конвульсиях. Настя испуганно наблюдала за подругой, которая согнулась пополам и присела на корточки, продолжая сотрясаться. Настя потеряла дар речи.

— У тебя… ты… — блестя слезами и задыхаясь, выдавливала Саша и наконец бессильно трясла рукой. — Че… че… че…

Только теперь Настя догадалась посмотреть на себя. Зацепившись за пуговицу курточки, на ней болтался огромный сатиновый бюстгальтер. Размер пятый, не меньше.

— Че-че-чепчик, — давилась Саша, не в силах даже засмеяться как следует. Настя отодрала от себя чей-то предмет туалета и нахлобучила подруге на голову.

Саша, лохматая, потная, красная, в сатиновом чепце выглядела просто супер! Настя разразилась хохотом. Теперь Настины колени подкосились. И они, тыча друг в друга пальцами, зашлись безудержным смехом. Они тряслись от смеха, как в лихорадке Настя упала на коленки, порвав при этом колготки. Руками она упиралась в асфальт, трясла головой и старалась не смотреть на Сашу. Это мало помогало. Та же, утирая слезы видавшим виды бюстгальтером, громко икала сквозь приступы «хохотунчика». Через полчаса, вконец обессилев, они выползли из злополучного двора и плюхнулись на скамейку. Не было сил ни говорить, ни идти.

— У тебя есть расческа?

— Кажется, потерялась…

— Где это мы?

— Какой-то сквер…

Немного придя в себя, девочки огляделись. Одинокий светофор, табачный киоск, будка с троллейбусными билетами, тусклый желтый фонарь… И когда из темноты вдруг возникла машина, впиваясь в девчонок фарами, как клешнями, у Саши мурашки пробежали по спине. А Настя уже сделала привычный жест рукой. И машина покатила прямо на них и тихо остановилась у самых коленок. Плавно опустилось стекло ближайшей дверцы. Показалась физиономия. Это был молодой парень, на вид не старше двадцати. Он молча уставился на девочек.

Пока Саша пыталась разглядеть хоть что-то за тонированными стеклами задней дверцы, Настя с интересом разглядывала парня. Все трое молчали. Наконец Саша ущипнула подругу за локоть — остановили машину и молчат как истуканы.

— Молодой человек, — вдруг изумительно мягким и мелодичным голосом пропела Настя. — Нам с подругой ужасно необходимо срочно попасть… на Хлебную улицу!

Парень молча открыл дверцу. Саша схватила Настю за руку, но та выдернула ладонь и шмыгнула на переднее сиденье. Саша, возмущенная, уселась сзади. Ну, Анастасия! Не совладать с ней! Какая еще Хлебная улица? Домой бы добраться!

Но Настя, похоже, вошла в раж, и азарт приключения снова заговорил в ней, как охотничий инстинкт — в собаке.

— Только сразу признаюсь, что у нас совсем нет денег, — немного виновато оговорилась Настя.

Парень довольно хмуро смотрел перед собой. На Настино последнее замечание он не отреагировал. Поначалу Настю не слишком смутило его поведение. Она привычно щебетала свою сказку о журфаке, о знакомых тележурналистах и секретах телевидения. Потом ее пыл понемногу стал угасать. Каково рассыпаться бисером, если твоя речь натыкается на стену молчания? Немного погодя Насте пришла в голову робкая мысль, что водитель — глухонемой. Действительно, за всю дорогу он не издал ни звука. Неожиданно он остановил машину у одинокого киоска. Ни слова не говоря, закурил. Из-за киоска вынырнула грузная мужская фигура. В темноте эта фигура выглядела весьма внушительно. Саша, сидящая сзади, похолодела, когда «шкафчик» приблизился к машине и дернул дверцу. Ни слова не говоря, в салон протиснулся неслабого вида парень и уселся рядом с Сашей.

— Привет, — пискнула Настя.

— Здравствуйте, — ответили ей сзади.

Саша уже успела заметить такую черту в характере своей подружки: когда той становится страшно, она ни за что этого не показывает, она делает все наоборот. Так и на этот раз — подруга отчаянно пыталась разбить это неестественное, странное, тягостное молчание, развеять стягивающиеся отовсюду страхи. Она тараторила без умолку, то и дело вертя головой. К водителю, к «шкафчику», к Саше.

— Ты в курсе, где находится Хлебная улица? — вдруг произнес водитель, обращаясь к «шкафчику».

— Хлебная? Улица? Площадь знаю, а улица…

Настя даже смолкла на какое-то время — так неожиданно прозвучал голос молчавшего всю дорогу водителя. Значит, не немой!

— Ребята, а как вас зовут? — отчаянно кокетничала Настя, стараясь не застучать зубами от страха. — Меня — Настя, а мою подругу — Саша…

— Вадим, — буркнул водитель, напряженно вглядываясь в зеркальце заднего вида.

— Миша, — представился тот, кто сзади.

— А чем вы занимаетесь? — осторожно закинула удочку Настя и наткнулась на молчание.

— Охрана города, — ответил ей через некоторое время водитель.

Настя попыталась пошутить по этому поводу, развить тему, но ничего не получалось. Водитель только угрюмо курил, то и дело посматривая в зеркальце заднего вида.

Такое с девчонками случилось впервые. Обычно водители охотно болтали, верили в небылицы или делали вид, что верили, охотно плели что-то в ответ, а тут…

Между тем водитель притормозил у милицейской будки и о чем-то поболтал с милиционером. По тому, как милиционер пожимал плечами и разводил руками, было яснее ясного — об улице Хлебной он и слыхом не слыхивал.

Стали курсировать от улицы к улице. Выходя, смотрели таблички на домах, садились в машину, ехали дальше. Ни водитель, ни его внушительного вида спутник ничем не выказывали своего раздражения по поводу пресловутой Хлебной улицы. Словно им все равно было куда ехать, сколько времени и бензина на это потратить.

На Настины разговорные провокации эта парочка не поддавалась.

В эту ночь девчонки накатались досыта. Первой не выдержала Саша — подала голос с заднего сиденья:

— Может, домой, а, Насть?

Настя, взмокшая от своих журналистских усилий, с радостью согласилась. Угрюмая парочка подвезла их прямо к подъезду общежития, молча кивнула на прощальные приветствия и уехала. Девчонки в гробовом молчании поднялись к себе на этаж. Молча разделись. Рухнули на постели и… уснуть не смогли. Промаявшись полчаса без сна, принялись терзать друг друга вопросами.

— А может, они бандиты? Ездят и высматривают, что бы или кого бы грабануть?

— Ага! Так бы они к милиционеру запросто подошли бы!

— Да… Слушай, а может, они голубые? Им с нами просто неинтересно разговаривать!

— А чего тогда они нас всю ночь по городу таскали? Из доброты душевной?

Настя села на кровати, поджала под себя ноги.

— Честно говоря, Сашка, меня водитель просто заинтриговал! У него лицо такое… Приятное. И прикид клевый. Классный мальчик. Только ужасно нервный — все курит и курит и назад оглядывается, словно за ними кто-нибудь гонится. Но ведь не гнался же никто!

— А откуда ты знаешь? Лично у меня сразу возникло ощущение, что они что-то натворили.

— Пристукнули кого-нибудь!

— Может, и пристукнули, — без тени улыбки отозвалась Саша. Помолчав, добавила: — Вспомни, как Миша из-за ларька вынырнул. Типа он поджидал там машину. Не на свету стоял, заметь, а в темноте. Прикинь! У них все продумано. И нервничали они ненормально!

— Вот именно! И нас только для отвода глаз он в салон посадил. Если на них подозрение упадет, то алиби железное: всю ночь катали двух ненормальных, Хлебную улицу искали. И мы теперь, прикинь, свидетели!

— Это все ты со своим журналистским прибамбасом! Нужно было сразу домой! А ты: Хлебная, Хлебная?

— Значит, я одна виновата? А тебе кататься не нравится? Ну, не нравится?

— Я не об этом? Теперь они и адрес наш знают! А если они настоящие преступники? По-любому они захотят свидетелей убрать. Как тогда?

— Да ты что? Какие мы свидетели?! Что мы видели? Мы не видели ничего!

— Ага, ничего! А что там, за ларьком? Может, там труп валяется? Все, мы влипли!

На девчонок наползла паника. Поддавшись ее заразному беспокойству, они включили свет и переставили кровати подальше от дверей. Уснули под утро, и первое, что было поутру, — все те же вопросы, посвященные ночному приключению. Только теперь, при дневном свете, на событие хотелось смотреть по-другому.

— Ты знаешь, — мечтательно протянула Настя хриплым от сна голосом, — а мне Вадим понравился. Что-то в нем есть.

— Да, хорошо молчал, — съехидничала Саша.

— Нет, правда! Это нервное молчание… В нем что-то таится… Ой, Сашка! Смотри, сколько времени!

Настя вскочила и заметалась по комнате как ошпаренная.

— Опоздала! К репетиторше своей опоздала! Она меня убьет! Она меня морально изничтожит!

— Да ладно… Тебя послушать, так она — абсолютная вампирка. Ты все преувеличиваешь. Кстати, мне тоже нужно бежать. На рынок, а потом — к маме.

— Как она? Лучше?

Настя скакала на одной ноге, пытаясь впрыгнуть в комбинезон.

— Все так же.

В разговоре о матери Саша оставалась все такой же немногословной, как и раньше. Она очень неохотно обсуждала эту тему. Но регулярно, каждый день после обеда ходила навещать свою мать. Ей редко удавалось разговаривать с ней. Чаще мать спала, приняв снотворное. Саша чувствовала, а возможно, ей только казалось, что присутствие дочери напрягает Лику. Мать вела себя так, будто в доме посторонний человек, и мучительно искала темы для бесед. Саша и сама не знала, о чем говорить. Высказывать обиды больному человеку она не могла. Рассказывать же о себе, о своем детстве, о жизни можно только если между людьми возникает тепло. А без тепла получается сухо, скупо, схематично. Частенько во дворе материного дома Сашу поджидал Илья. Иногда он приходил туда с этюдником, а иногда просто сидел на бордюре детской песочницы. Увидев Сашу, вскакивал и торопливо подходил.

— Ну? Как она? — не здороваясь, выпаливал он. И жадно ловил каждое слово о Лике.

Сегодня, придя к матери, Саша снова подумала, что во дворе натолкнется на Илью. Что-то внутри дрогнуло, и неожиданно для себя Саша сказала матери:

— Илья хочет навестить тебя.

Саша схватила глазами мать.

— Илья? Он разговаривал с тобой? — Мать вдруг вся напряглась, черты ее лица обострились, она приподнялась, от этого усилия жилки на шее вздулись, кожа обтянула все косточки, до предела выпятив болезнь.

Саша внутренне содрогнулась. С каким-то язвительным чувством она подумала примерно следующее: вот мать, больная, непричесанная, потерявшая былую красоту, не хочет пустить к себе молодого парня, который любит ее! Она еще таит какие-то обиды, сводит счеты… К чему все это? Поведение матери казалось ей фарсом, и было жалко не мать — Илью. Он-то любит ее, несмотря ни на что, хочет помочь, хочет быть рядом, хотя она такая больная и некрасивая, а она…

— Да он каждый день поджидает меня и спрашивает о тебе, — призналась Саша, глядя матери в глаза.

— И что ты?

— Что я? — не поняла Саша.

Мать вдруг убрала локти-подпорки и рухнула головой на подушку. Саша испугалась, подвинулась к ней, но та жестом остановила ее. И Саша села на место.

— Ты сказала ему, что я не хочу его видеть? Сказала?

— А почему я должна ему это говорить? — с вызовом спросила Саша.

— Потому, что я просила тебя об этом!

«А когда я просила пустоту прислать мне тебя? — кричало все внутри Саши. — Когда я плакала, мусоля фотографии, ты разве откликнулась на мой зов?»

— Он имеет право приходить под окно, — жестко отчеканила Саша. — Он не лезет тебе на глаза!

Лика закрыла глаза и замолчала. Саша тоже не смела нарушить молчание. Она уже решила, что мать уснула, как это с ней бывает. Вдруг посреди разговора — взять, закрыть глаза и исчезнуть. Нужно прислушиваться к дыханию, чтобы понять, спит она или нет.

— Посмотри… Он сейчас там?

Саша послушно подошла к окну. Илья сидел на краю песочницы и чертил что-то прутиком на песке.

— Он здесь, — доложила Саша.

— Помоги мне подняться, — приказала Лика. Саша подошла и поддержала мать. Они вместе добрались до окна. Лика была настолько слаба, что руки дрожали, когда она держалась за подоконник. Саша не знала, чего ожидать от матери, и потому в совершенном непонимании следила за ней. А мать, казалось, забыла о существовании Саши. Она вся сосредоточилась на созерцании детской песочницы. Глаза засветились и стали влажными.

Саша испугалась: что, если мать захочет отдернуть штору, застучать в окно, сказать Илье что-нибудь грубое, злое? Но секунды бежали, а ничего не менялось — мать стояла и смотрела влажными глазами. Саше не было видно, что там, в этих глазах.

— Может, позвать? — вслух подумала Саша.

Мать резко развернулась в ее сторону и от этого чуть пошатнулась. Она посмотрела на дочь стеклянным взглядом и, оттолкнув ее руку, шагнула прочь от окна, едва не упала. А когда Саша подбежала, она вдруг совершенно истошным голосом истерично завизжала. До звона в ушах:

— Уйдите! Оставьте меня! Что вы понимаете?! Не трогайте меня! Не хочу!

Саша остолбенела. От крика, от того, что мать обращалась к ней во множественном числе, Саша стояла, не смея двинуться, и, широко раскрыв глаза, смотрела и смотрела на мать.

На крики прибежали соседки, вызвали «скорую». Они пытались справиться с матерью, уговаривали ее, успокаивали, как ребенка. Как только Саша почувствовала, что может двигаться, она попятилась и, ни слова не говоря, выскочила в подъезд. Слетев по лестнице, выбежала из тьмы в день и бежала, пока ее не остановил Илья.

— Что? Что? — тряс он ее за плечи. Саша молча освободилась от его рук и пошла прочь. Но, пройдя несколько шагов, оглянулась. Илья уже был у подъезда.

— Не ходи! — заорала она. — Тебе нельзя туда!

Он не слушал ее. Она нагнала художника, вцепилась руками, стала тащить назад. Илья оказался неожиданно сильным для своей худощавой фигуры, и Саше нелегко было с ним бороться. Она повисла на нем, обняла за шею и заплакала. Тогда Илья перестал бороться с ней и тоже заплакал. Они стояли в темноте подъезда и плакали как две сироты. А наверху врачи собирали мать для госпитализации. Она стала такой легкой, что не понадобились носилки. Санитар отнес ее вниз на руках.