Выбор офицера

Кратчайший путь в Клиссон пролегал через небольшой город Кастр. Однако барон в категоричной форме запретил даже думать об этом маршруте. И неважно, что другая дорога длиннее на тридцать километров, главное — Каркассон, основной город на этом пути, оплот истинной веры. А вот Кастр, как и Монпелье, принадлежит реформистам, и нечего лишний раз искушать судьбу и волновать баронессу.

Как обычно, барон был прав. Я тоже не искатель дорожных приключений, звон стали и грохот выстрелов меня ни разу не привлекают, поэтому мы с Планше и поехали этой длинной, но спокойной, как нам казалось, дорогой.

И действительно, первое время все шло прекрасно. Яркое солнце, воздух, наполненный ароматами южных лесов и моря, красивейшая природа — все в пути навевало мысли мирные и светлые, будущее рисовалось безоблачным, как небо над нами. Даже клопы в сельской таверне, где мы остановились на ночь, воспринимались как противная, но мелкая неприятность.

На второй день на подъезде к Нарбонну нас нагнал молодой дворянин, следовавший в Тулузу. Шевалье де Трелан умудрялся быть модником даже в простой дорожной одежде. Серьга с огромной жемчужиной в правом ухе и небольшая косичка у левого виска говорили без слов — этот человек не может иметь с реформистами ничего общего.

Де Трелан предложил продолжить путь вместе — так и безопаснее и веселее. Заночевали в Нарбонне, а вторую ночевку запланировали в деревушке Фонкуверт и всю дорогу весело болтали что называется «за жизнь». Точнее, говорил в основном де Трелан. В свои двадцать лет он умудрился объездить половину Галлии, побывать и в Островной империи и в Савойском герцогстве, а наблюдательность и искрометное остроумие делали его блестящим рассказчиком. За полтора дня, которые мы потратили на дорогу до Фонкуверта, я узнал столько интересного об этом мире…

В Фонкуверт приехали достаточно рано и расположились в гостинице при деревенской таверне. Планше, совершенно помешанный на женщинах, немедленно убежал ухаживать за кокетливой служанкой, а мы де Треланом, как и подобает степенным дворянам, спустились поужинать.

— Барон, вы счастливчик! — начал разговор шевалье. — Через несколько дней вы будете в Клиссоне, когда-то поступление в Академию Бретони было моей заветной мечтой. Предлагаю выпить за вашу удачу!

Вино оказалось на редкость приятным для деревенского трактира, так что де Трелан немедленно вновь наполнил бокалы и приготовился говорить следующий тост, однако я его опередил.

— Шевалье, расскажите, как проходили экзамены, поделитесь опытом.

— А никак не проходили. У отца не было денег на залог, так что пришлось обойтись без образования — только опыт службы. Но почему мы не пьем?! Давайте выпьем за дорогу! За эту благословенную дорогу до Тулузы, которую мы проедем вместе. Пусть она будет легкой и спокойной! — И он так залихватски выпил — практически одним глотком, красиво взмахнув опустошенным бокалом, что не поддержать его было невозможно.

Однако за полтора дня нашего знакомства я не отметил какого-либо пристрастия де Трелана к алкоголю. Когда мы остановились на предыдущую ночевку, он выпил только бокал сильно разбавленного вина. А сейчас вроде как собирается надраться, причем явно подталкивает к этому и меня. А много ли надо шестнадцатилетнему мальчишке? Странно. Попробуем подыграть — добавим в голос пьяной дури.

— Это несправедливо! Дружище, такие люди, как вы, должны командовать! Я вижу в вас талант командира, такие люди нужны Галлии! Вы ведь уже служили, я прав?

— Почти, барон. Я действительно служил, но не королю. Давайте выпьем еще, и я расскажу о своей службе — без этого рассказ не получится.

Конечно, пили мы под хорошую закуску, но третий бокал подряд мог запросто свалить меня под стол, так что отказ выглядел вполне естественно, вроде как я уже пьян. Собеседник, что характерно, тоже пить не стал — значит, собственное опьянение в его планы не входит. Такое вот алкогольное фехтование получилось.

— Что, больше не можете? Эх, молодость, не тот нынче курсант пошел. Хотя вы еще не курсант, вам простительно.

— Шев-валье, в-вы грозились рас-кзать…

— Ах да! Я действительно служил, только в дружине Монпелье.

— Не в-верю, — я пьяным жестом указал на его серьгу, — с таким украшением и у реформистов — не верю!

— А вы наблюдательны, мой юный друг. Правильно, серьгу я надел только два дня назад, вон, даже опухоль на ухе еще не спала. Тогда же и косичку заплел.

— А почему? Контракт кончился? Не могли же реформисты выгнать такого орла! — я с улыбкой идиота уставился на него.

— Я сам уволился, и, вы можете не верить, но из-за вас.

— Из-за меня? А что я сделал?

— Лично вы — ничего, но эти скоты организовали нападение на Безье и Брам. После этого я отказался служить под их знаменем!

— Сволочи! — я со всей силы грохнул кулаком по столу. — Шевалье, я был там, я видел. Скажите, кто и зачем это сделал, и я навеки буду вашим самым преданным другом! Умоляю, скажите!

— К сожалению, имен я не знаю. В Монпелье всем заправляет глава церкви преподобный Руади. Он набрал себе личный отряд, причем не из военных, а из полицейских, который использовал для каких-то темных дел. Ходили слухи, что эти мерзавцы убивали его врагов, грабили их дома… Представляете полицейских, которые грабят и убивают? Они, конечно, все мразь, но не настолько же! И вот достойный финал их службы — весь Монпелье знает о кровавой резне в Браме и нападении на ваш замок! Я не желаю служить убийцам детей, я уволился! И знаете, как со мной рассчитались за год безупречной службы? Кинжалом в спину! Слава богу, что не попали в сердце и что я умею залечивать свои раны, но поверьте, эта рана болит до сих пор и будет болеть еще долго. Тот самоубийца знал, как бить.

— П-почему самоубийца? Он же вас…

— Как раз поэтому. Только самоубийца может напасть на меня с кинжалом! Впрочем, я, кажется, хвастаюсь, а это недостойно дворянина.

— Но где этот отряд сейчас, как его найти?

— Некого уже искать. Отряд в полном составе погиб где-то в Пиренеях. Это, конечно, по слухам, но вот точно — все их семьи в полном составе выехали в реформистский монастырь. Причем под конвоем — я эту картину сам видел. Так что из всех виновных сейчас жив только главный — монсеньор Руади. И еще, лично для вас. Однажды я дежурил в приемной Руади и случайно услышал разговор двух посетителей. Они говорили, что два года назад к вам, по приказу преподобного, было применено заклятие ласточки. Знаете, что это такое?

— Не знаю. Или не помню, но Руади все равно г-гад!

Я по-прежнему изображал пьяного придурка, а сам пытался составить словесный портрет собеседника. И ничего у меня не получалось. Рост — средний, телосложение — спортивное, волосы — русые, глаза… Вот только глаза… они серые, но правый немного темнее… нет, показалось, просто игра света. Особенности речи? Сам не настолько владею галльским… Да, искать шевалье можно долго — никаких ярких примет. Снимет серьгу, распустит косичку и все — абсолютно непримечательная внешность, идеальный шпион. Конечно, грамотный словесный портрет всегда индивидуален, но вот не помню я, как он составляется, забыл…

— Барон, я настаиваю, чтобы мы выпили за скорую смерть этого Руади, убитые в Браме должны быть отомщены!

— Согласен! Ой, извините, мой друг, но мне надо выйти. И срочно…

Ну конечно надо! Надо отдать приказ Планше, чтобы был наготове — после этого разговора необходимость в побеге может возникнуть в любую минуту. И расслабляться до Тулузы нельзя — не случайно мы встретились, искал меня де Трелан, точно искал, а зачем — потом подумаю, когда протрезвею.

Планше облом своих амурных планов воспринял стоически, сразу перешел в обеденный зал и расположился в уголке ждать распоряжений, заодно заказал поесть и выпить. А я вернулся к шевалье и только сел за стол, как в зал вошли пятеро вооруженных мужчин, одетых во все черное, как принято у реформистов. Они остановились около нас и достали рапиры. Один из них обратился к де Трелану:

— Ну что, добегался… — а договорить не смог — шевалье, который как раз кинжалом разделывал каплуна, невероятно быстрым и точным движением перерезал ему горло. Дальше началась драка. Не киношная, с красивыми выпадами и элегантными стойками, а реальная — жестокая и рациональная.

Я говорил, что за два года научился неплохо фехтовать? Забудьте! Рядом с де Треланом я никто и звать никак. На него напали сразу трое — и безуспешно. Шевалье двигался быстро и точно, ни одного лишнего движения, ни на мгновение не останавливаясь, противникам ни разу не удалось атаковать его одновременно. Выверенные защиты и уклоны, уколы только в шею и низ живота — места, которые невозможно прикрыть скрытыми латами. Он явно не хотел ранить — только убить.

А я ничем не мог помочь — один из нападавших держал рапиру у моей шеи. Я просто не знал, что делать. Тупо смотрел на бой, надеясь на судьбу, словно баран перед закланием. Как в пылу драки де Трелан умудрился оценить мое положение, не могу понять до сих пор! Но он сумел отскочить в сторону, вложить кинжал в ножны и бросить заклятие. Я заметил, как с левой руки шевалье сорвался маленький красный шарик и ударил в бок моего противника. Не убил, но заставил отвести рапиру в сторону — этого хватило для разрыва дистанции. А дальше Планше сзади запустил кувшин с вином точно в затылок супостата, и это был нокаут.

— Спасайтесь, барон, здесь я разберусь сам! — прокричал де Трелан, вновь атакуя врагов рапирой и кинжалом. — Вы мне не поможете, только помешаете! Уезжайте немедленно!

И мы с Планше бежали. Неблагородно? Хуже, мы струсили. По крайней мере, я. Вроде как выполнил приказ, но это лишь отмазка для совести. Себя не обманешь — именно струсил. Способность мыслить здраво вернулась только на выезде из деревни.

— Планше, бери лошадей, спрячься за домами и жди меня. Я вернусь, возьму с собой пару пистолетов.

Да, кем бы ни был де Трелан, но жизнь он мне спас, значит, надо ему помочь, если не поздно.

Оказалось — поздно. На подходе к трактиру я увидел, как шевалье спокойно вышел, сел на коня и уехал. Только не в Тулузу, а назад, в сторону Нарбонна.

Как выяснилось, четверых нападавших он убил, выжил только тот, кого Планше кувшином вырубил. Да, перед отъездом де Трелан рассчитался с трактирщиком не только за себя, но и за нас, и за разбитую посуду и поломанную мебель — прямо рыцарь без страха и упрека. Только вот не все так просто. Однако на серьезный анализ я в тот момент не был способен — сказался возраст и выпитое вино. С грехом пополам вернулся к Планше, мы отъехали подальше от деревни и завалились спать под открытым небом.

Утром голодные, но живые и здоровые, продолжили путешествие. Выпитое накануне уже выветрилось, и я смог спокойно проанализировать вчерашний разговор. Получилось следующее. Если де Трелан после драки поехал назад, значит ни в какую Тулузу он и не собирался. Следовательно, искал встречи именно со мной, чтобы сказать… что? Что все нападавшие погибли и в живых остался только организатор — преподобный Руади? Мстите ему, бароны Безье, и забудьте про остальных? Возможно, так и есть, но тогда почему не рассказать все самому барону? И даже меня де Трелан предварительно напоил. Ответ один — барон и его сын могли увидеть нестыковки, которых не вижу я. Заклятие ласточки — что это? Может, суть в этом? Может, именно из-за него погиб сын барона?

Ладно, отпишу де Безье об этом разговоре, пусть проверяет. Но что за личность этот де Трелан? Человек без всяких примет, человек-никто, который дерется как черт. А ведь это уже примета! Много ли найдется искусных фехтовальщиков с настолько невзрачной внешностью? Не знаю, но есть хоть что-то, что можно отложить в памяти.

И эта его фраза «не тот нынче курсант пошел» — наверняка от выпитого проговорился. Во-первых, курсанты только в Академии Клиссона, в остальных военных училищах — кадеты. Во-вторых, откуда ты знаешь, какими они были, если сам даже на экзамены не приезжал? Вот интересный вопрос, но чтобы найти ответ, надо поступить. А ведь я за этим и еду!