Магиня

За неделю количество пленников на корабле Кратта возросло в несколько раз. Кого-то, как Вэйра, продали в рабство в придорожном кабаке, кто-то упился вусмерть на радостях от удачно завершенного дела, кого-то с позором вышибли из родного села, а кто-то просто в недобрый час вышел на дорогу.

Люди были разные. И по-разному попадали в кабалу: Вэйр видел несчастных, которых затаскивали на палубу волоком. Видел тех, кого приводили в кандалах и опутанных цепями. Видел мертвецки пьяных и не соображающих, кто, куда и зачем их ведет. Видел одурманенных сонным зельем, ослабленных, избитых, вываленных в пыли или добровольно бредущих, безучастно глядя себе под ноги…

Но Кратту этого было мало. Все семнадцать пар весел «Красотки» были укомплектованы гребцами, немаленький трюм забился под завязку, места для пленников катастрофически не хватало, а он все рыскал вдоль берега, как голодная акула возле лежбища морских котиков.

А еще он знал толк в перевозке пленников, потому что они всегда были на виду. Даже ночью. Даже когда ели, спали или оправлялись. Их будили с рассветом, давали по миске еды, затем скрупулезно проверяли кандалы. Пару-тройку человек (из тех, кто построптивее) для острастки награждали несколькими ударами кнута или тумаками, от которых бедняги по полдня приходили в себя. Иногда избивали рабов вовсе без повода, лишь затем, чтобы отвести душу, а потом какое-то время почти не трогали. И только изредка, если не было ветра, требовали браться за весла.

Вечером их снова осматривали, тщательно проверяя оковы, а на ночь оставляли в покое. При этом если спящие на палубе гребцы могли хотя бы дышать свежим воздухом, то те, кого везли в трюме, задыхались от тесноты и вони собственных испражнений.

Вэйр, представив, что должны были испытывать брошенные туда люди, внутренне содрогнулся и решил, что ему еще повезло: лучше целый день ворочать тяжелое весло, дважды в сутки есть воняющую помоями похлебку, терпеть тычки, издевательский смех и удары кнута, от которых на спине потом оставались длинные кровавые полосы, чем заживо гнить внизу.

Судя по всему, Кратт не особенно дорожил теми пленниками. В трюм сбрасывались все больные, увечные и даже самые обычные старики, которых ловцы хватали с не меньшей охотой, чем молодых парней. Их почти не кормили, не выносили отходы. И не нагружали работой вовсе не потому, что ее не было, — просто большинство из тех, кто ютился внизу, были уже ни на что не годны. Кто-то оказался слеп, кто-то наполовину глух, кто-то безумен, как тот несчастный парнишка.

Вэйр долго ломал голову над этой загадкой, не в силах понять, для чего пиратам понадобилось тащить с собой балласт. Но гораздо больше его удивляло, почему Кратт до сих пор оставался на свободе. Ведь он совсем не скрывался. Внаглую бороздил судоходную реку — считай, главную водную артерию Аргаира, похищал людей чуть ли не с порога родного дома. Кидал людей в трюм десятками. Но при этом до сих пор не был пойман.

— Не смотри наверх, — вдруг свистящим шепотом велел сосед. — Увидят — шкуру живьем спустят.

Вэйр сжал челюсти и отвел глаза от мостика, на котором частенько появлялся хозяин судна. Но поздно: Зег уже заметил и с ухмылкой двинулся в их сторону, выразительно поглаживая кнутовище.

У весла они были рассажены по трое. Вэйр, которого с самого начала приковали ближе к борту, подарив тем самым возможность видеть часть реки и кусочек проносящегося мимо берега. Совсем молодой еще парень по имени Хиг — его ровесник, попавший в плен несколькими днями позже. И, как ни странно, тот самый темнокожий громила, которого звали Дастом и которого Вэйр приметил еще в самый первый день.

Последний, как выяснилось, был родом с побережья Нахиб и, в отличие от неразговорчивого Хига, имел на удивление спокойный нрав. А также немалый опыт по части попадания во всякого рода переделки и неистовое желание вырваться с этого проклятого корабля.

Собственно, именно его стараниями они оказались на одной скамье. И именно его усилиями Вэйр получил возможность разузнать, что происходит вокруг.

Как оказалось, Даст попал в плен около двух седмиц назад. Его повязали сонного, после ужина в таком же придорожном трактире, в каком не повезло когда-то Вэйру. На веслах он оказался сразу — Кратт не привык разбрасываться людьми — и считал это наилучшим вариантом из всех возможных. Но при этом ни на миг не переставал думать о побеге. Вот только одному в таком деле несподручно: кандалы, цепи, да и отсутствие оружия сводили на нет любую попытку вырваться из рабства. Однако вдвоем-втроем можно было на что-то надеяться, поэтому, приметив Вэйра, он приложил все усилия, чтобы оказаться с ним за одним веслом.

Разумеется, никому из надсмотрщиков и в голову бы не пришло перековывать рабов просто так. Тем более сажать рядом двух крепких мужчин, каждый из которых представлял определенную проблему. Потому что Вэйр, надо сказать, нелегко переносил унижения и в первые дни схлопотал немало оплеух от Зега и его приятелей, а Даст отличился гораздо раньше, поскольку еще во время перевозки на корабль пытался сбежать. За что был жестоко избит и избежал показательного оскопления лишь потому, что у ловцов тогда сильно поджимало время.

Теперь же ему помог случай: в один из дней, когда работы для гребцов было не особенно много, его сосед по скамье, озверев от побоев, попытался порвать цепи и накинулся на Зега. Что самое удивительное, мужик почти справился и даже вырвал гвозди, которыми крепилось к палубе кольцо с идущей от него цепью. Но ему не повезло — Кратт, завидев неладное, высунулся из каюты и подал недвусмысленный знак, после чего здоровенного детину сбили с ног, сорвали одежду, умело оскопили, как того мужика в сарае. А когда тот пришел в себя, снова вернули на весла, решив, что для трюма он еще слишком хорош.

Вот только во время рывка здоровяк сумел повредить уключину, в которой лежало тяжелое весло. И испортил крепление для цепи, так что на какое-то время Даста пришлось пересадить на другую скамью. А поскольку свободным в то время оставалось только место рядом с Вэйром, то Даст был, естественно, перемещен именно туда. И тут же развил бурную деятельность, устроив во время очередной кормежки почти что потасовку. Вернее, показательную стычку, очень вовремя подтолкнув протянувшего руку за своей порцией Вэйра под локоть и заставив его выронить миску с едой.

Такого, разумеется, ни один невольник бы не стерпел: еда на судне означала возможность выжить. Ее потеря была равносильна смерти. Поэтому опешивший Вэйр едва не поддался на провокацию и чуть все не испортил, ринувшись в бой с искренним намерением отомстить. И только увидев диковатый, горящий каким-то необъяснимым весельем взгляд южанина и скорее почувствовав, чем прочитав по его губам беззвучное: «Подыграй!», с недоумением придержал руку.

— Молодец! — шепнул ему тогда нахибец, с чувством двинув под дых, прежде чем их растащили и отсыпали плетей. — На реке скука смертная… для Зега и его ублюдков, конечно… но если мы их развлечем, велик шанс, что нас оставят рядом. Сечешь?

Вэйр просек задумку мгновенно и, едва не улыбнувшись разбитыми в кровь губами, напоследок засветил ему кулаком в челюсть. Да так, что у Даста звонко клацнули зубы, а развеселившиеся надсмотрщики дружно гоготнули:

— А хорошо ударил щенок! Еще бы чуть, и у лысого бы все зубы повылетали!

— Смотрите, чтоб ваши остались на месте, — усмехнулся Зег, отвешивая согнувшемуся от боли Вэйру сочный пинок. — А то, неровен час, щенок и до них доберется…

Впрочем, бил он больше для острастки, чем в качестве наказания. И кнут в этот раз почти не трогал: прав был нахибец — развлечение пиратам понравилось. Да и Даста они не стали возвращать на прежнее место. А чтобы так оно и оставалось дальше, Вэйр и южанин постоянно цапались из-за еды и при каждом удобном случае норовили сцепиться… но гребли при этом исправно. За что получили возможность не только сидеть вместе, но и осторожно переговариваться. Хотя бы по ночам.

— Куда пялишься, скотина? — лениво вытянул Вэйра кнутом по спине Зег, не удовлетворившись видом согнувшегося над веслом раба. — Двух глаз тебе, видно, много… может, выколоть один, как тому сопляку, чтобы ты, падаль, не смотрел куда не надо?!

Вэйр, вздрогнув от обжигающей боли, угрюмо промолчал.

— Я могу это устроить, — доверительно сообщил ему Зег, занося руку для нового удара. — И даже больше… хочешь, разукрашу твою рожу так, что мать родная не узнает? Правда, над ней кто-то уже неплохо поработал, но я сделаю еще лучше. Таким красавчиком у меня станешь, что от тебя даже шлюхи шарахаться будут!

Вэйр снова смолчал, опустив голову и словно не замечая бегущих по спине горячих ручейков. Взгляда не поднял, рук не расцепил, весло не бросил… Зег, смачно сплюнув на свежие раны, отвернулся и гаркнул кому-то из своих:

— Эй, ну-ка солью этого молчуна присыпьте! Пусть прочувствует мою доброту!

На палубе слаженно гоготнули, и кто-то в охотку помчался исполнять приказ. Правда, стона от юноши надсмотрщик не дождался, зато вдоволь насладился видом его кровоточащей кожи и мелкими судорогами, наглядно демонстрировавшими, что израненному парню приходится несладко.

— Молодец, — почти беззвучно выдохнул Даст. — Держись, пацан. Знаю, что это нелегко, но так надо. Самое трудное — это одолеть самого себя. Свои страхи, ярость, ненависть… но ты справился, Вэйр. А значит, судьба не зря свела нас вместе.

Юноша только сжал кулаки и уперся лбом в неподвижное весло. Ветер, хвала Всевышнему, дул попутный, так что ему не нужно было рвать жилы и поднимать тяжеленную лопасть, рискуя изойти кровью еще до вечера.

— Наберись терпения, — так же тихо посоветовал южанин. — Не думай о боли. Думай о тех, кто тебе дорог. О тех, кому дорог ты. И о тех, кому будет очень плохо, если ты по глупости своей не сумеешь выжить. Я не говорю, что нужно сжаться и позволить им творить все, что душе угодно. Не говорю, что надо стать куском дерьма на подошвах Зега. Просто сейчас у нас нет выбора. Будет самоубийством бороться с ними на их условиях.

— Но нас больше! — зло сверкнул глазами юноша.

— Да. Но посмотри на тех, кто сидит вокруг: где огонь в глазах? Где гордость? Воля к победе? И что они могут сделать, сидя на цепи?

Вэйр мрачно покосился по сторонам и отвернулся: Даст прав — среди невольников почти не было тех, кто жаждал свободы так же, как он. И в их глазах не горел неукротимый огонь ненависти, не светилась благородная ярость, не тлела затаенная осторожность… только страх и покорность судьбе. А если у кого и проскальзывала искорка недовольства, то ее быстро гасили ударами кнута, пинками, рукоятью от весла или просто кулаками…

Вэйр, вдоволь насмотревшись на издевательства, только озлобился еще больше. Но при этом не мог не понимать, что если бы не Даст, то, скорее всего, сейчас за бортом плавало бы его хладное тело, изуродованное до неузнаваемости. Вот тогда мать с отцом уже никогда не дождались бы возвращения сына. И только эта мысль, вкупе с предостерегающим ворчанием соседа, заставляла его сдерживаться.

«Я справлюсь! — свирепо пообещал он себе, проследив за свежей кровавой дорожкой. — Со всем справлюсь! Я вернусь домой, чего бы это ни стоило! Вырвусь отсюда, убью Зега, развалю эту посудину на части и вернусь! Ты только дождись, мама, только меня дождись…»

Довольно скоро причина беспечности Угря стала ему, наконец, ясна. Как стал понятен и способ, благодаря которому Кратт так долго оставался на плаву.

Это случилось в тот день, когда переполненное судно нахально бросило якорь возле одной деревеньки. Причем посреди белого дня, на глазах у многочисленной детворы, стирающих в заводи баб и пасущегося рядом стада флегматично жующих коров, пригнанных молодым пастухом, дабы потихоньку подглядывать за работающими девками.

Вэйр, услышав внизу голоса и увидев сквозь отверстие для весла, что произошло, сперва не поверил своим глазам: видано ли, чтобы известная на весь Аргаир «Красотка» являлась людям во всей своей красе? Да еще с невольниками?! Но Угорь не только пристал к берегу, не только не потрудился распорядиться, чтобы пленников спрятали в трюме и заткнули понадежнее рты, но еще нацепил роскошный камзол и самолично спустился по трапу!

Юноша так поразился наглости пирата, что сперва онемел. Затем заподозрил, что крестьяне с ним в сговоре. Наконец рассмотрел искренний интерес на лицах оторвавшихся от стирки баб, неподдельный восторг босоногих пацанов. Через уключину увидел самого старосту — осанистого деда с открытым лицом и спокойными глазами, и внезапно понял: нет, этот человек не стал бы мараться грязью, в которой по уши засел Угорь. Напротив, голову бы положил, но во что бы то ни стало сообщил наместнику в ближайший город.

Но тогда почему Кратт так спокоен? Почему пошел навстречу, не волнуясь, что за ним наблюдают десятки людей, в глазах которых вдруг вспыхнула безумная надежда? Неужто он не понимал, что они будут кричать? Любой ценой постараются привлечь внимание, чтобы местные увидели, послали дальше тревожную весть… и если не сейчас, то хотя бы через пару недель королевская гвардия добралась бы до этого нелюдя. Взяла бы его в тиски, устроила на реке засаду… рукав-то всего один — путь назад перекрыть проще простого, свернуть тут негде, а летать он наверняка еще не научился… о да, славная бы вышла потеха. Из такой ловушки Кратт бы уже не вырвался.

Вэйр даже дыхание затаил, а потом привстал на скамье, собираясь плюнуть на все и подать голос.

— Мое почтение, господин, — низко поклонился староста, не дойдя до Угря нескольких шагов. Вместе с ним подошли и трое кряжистых мужиков, на лицах которых не виднелось ни толики беспокойства. — Какими судьбами снова к нам?

— День добрый, уважаемый Жигор, — кивнул Угорь, небрежно заложив руки за пояс, ни видом, ни тоном, ни выражением лица не напоминая ни господина, ни купца, ни просто доброго человека.

Однако староста не смутился. Даже напротив — смотрел на пирата со всем вниманием и готовностью выслушать любую просьбу. Словно не видел перед собой перегруженного корабля и не замечал отчаянные лица людей, готовых уже сорваться на крик.

— Как идет нынче торговля, господин? — совершенно спокойно спросил он. — Что везете на этот раз?

— Лес, как всегда, — странно хмыкнул Угорь. — И много всякой всячины. На юге задумали плотину строить, чтобы отхватить у пустыни немного земли, вот я и решил попытать счастья.

Староста окинул цепким взглядом низко сидящее судно и поцокал языком.

— Нет. До устья не дойдете — слишком мелко. Потом волоком придется, да вдоль леса…

— Ничего. Рук у меня много: перетащим.

— Ну, возможно, — не стал спорить дед. — Только цену-то небось втридорога возьмете?

— Конечно. Кто ж задарма работать будет? — наигранно удивился пират. — Было бы тут течение, сами бы сплавили сколько надо, и дело с концом. А идти почти каждый день на веслах, да еще с таким грузом, потому что пристать тут до самого Белозерья негде…

— Да, берега у нас плохие, — вздохнул староста. — И хорошего леса уже через пару дней не будет — все кривулины да береза, а на плотину северное дерево нужно, лиственница… где ее у нас сыщешь? Да и корабль нам не потянуть, даже если всей деревней деньги собирать будем…

Угорь самодовольно улыбнулся.

— Вот и я так подумал. У нас только с провиантом худо — прохвост-подрядчик опять не рассчитал, так что, боюсь, едва хватит на моих проглотов. Не хотелось бы останавливаться лишний раз. Но я подумал, может, у вас чем разживусь?

— Почему нет? — спокойно отозвался дед. — Что вам нужно?

— Я думаю…

Вэйр со все возрастающим недоумением следил за мирной беседой на берегу.

Как это? Почему молчит старик?! Неужели ничего не видит? Да что там старик! Эти три бугая за его спиной даже в ус не дуют, словно ослепли, оглохли и отупели в своей замшелой деревеньке! Или они принимают этого мерзавца за кого-то другого?! Хотя… староста же по имени его назвал… выходит, Кратт прикрывается торговыми делами?! И только поэтому все еще не оказался пойман?!

— Помогите… — вдруг едва слышно прошептал кто-то из невольников. — Помогите…

Даст встрепенулся, но староста снова не услышал.

— На помощь! — вдруг не выдержал один из пленников и порывисто вскочил с места, громко зазвенев кандалами. — Помогите! Нас!..

Над головами рабов зловеще свистнул кнут, и несчастный упал, обливаясь кровью. Среди невольников возникло нешуточное волнение, вызванное запахом свободы и призраком полубезумной надежды. Кто-то вскочил следом за первым бедолагой, открыл рот, чтобы истошно завопить и уж точно переполошить всю деревню. Но Зег снова лениво взмахнул кнутом, и смельчак рухнул на палубу с громким воем.

Вэйр с надеждой уставился за борт, но, к его удивлению, мирная беседа не прервалась. Более того! Староста даже не посмотрел в сторону реки, а, задумчиво хмуря брови, пытался выторговать себе побольше прибыли. И трое мужиков рядом с ним не заозирались, выискивая источник нечеловеческого воя. Ни одна баба не встрепенулась. А детишки не прыснули испуганно вон.

Зато мимолетного взгляда от Угря пленники все же удостоились. И была в этом взгляде такая насмешка, столько презрения и неприкрытого злорадства, что Вэйр стремительно поднял голову и почти с ужасом обнаружил на мостике закутанную в длинный плащ долговязую фигуру мага: под низко надвинутым капюшоном не было видно лица, но острый подбородок беспрестанно шевелился, как если бы чародей нашептывал себе под нос какие-то скороговорки. А рядом стоял Зег и красноречиво ухмылялся: спокойно так, с полной уверенностью, что пленников не только не услышат, но и не увидят. Готовый с такой же легкостью снести голову любому из надоедливых смельчаков и ничуть не смущающийся присутствием посторонних.

Всевышний…

Юноша едва не застонал от внезапного прозрения: маг! Да как же он раньше не подумал! Зачем бы еще Кратту возить с собой мага, как не для того, чтобы тот прятал его судно от любопытных взглядов?!

Надо ж быть таким дураком! Староста наверняка видел перед собой не печально известную «Красотку», а какую-нибудь добропорядочную шхуну, груженную, как и заявлялось, лесом и напрочь лишенную каких бы то ни было пленников! Он и самих-то пленников наверняка принимал за сухие чушки! Иначе и бабы, и дети давно бы завизжали, а потом умчались прочь, разнося тревожную весть!

— Морочит, — тихо согласился Даст, проследив за взглядом Вэйра. — И наверное, не в первый раз, потому что они тут явно частенько бывают, а староста до сих пор не понял.

— Но как же… на его поиски наверняка ведь и магов отправляли! Неужели никто не почуял? Не понял? Не смог перебить эти чары?!

— Не знаю. Я не маг. Но, может, эта какая-то особая магия? Говорят же, что Кратт когда-то с эльфами стакнулся? Или, может, на свете есть кто-то еще, кто поделился с ним этой тайной?

— Эльфы не стали бы помогать такому мерзавцу! — горячо воскликнул Вэйр.

Но Даст лишь поджал губы и ничего не ответил, потому что ответить на это было просто нечего. Факты — упрямая вещь. А сейчас факт был в том, что их не замечали и даже не подозревали об их существовании. Более того, достигнув взаимопонимания с пиратом, староста со своими подручными неторопливо удалился, а довольный Кратт вернулся на судно. Многозначительно хмыкнул при виде одного трупа и беспамятного раба, на лице которого обильно кровоточила рваная рана, брезгливо обошел растекающуюся по палубе лужу и с невозмутимым видом поднялся на мостик.

— Цыц, твари, — рыкнул сквозь зубы Зег, спускаясь вниз и поигрывая любимым кнутом. — Никто вас не увидит, так что можете не стараться. И до криков ваших никому не будет дела. Но следующему, рискнувшему завопить или замахать лапами, обрублю их по самые плечи. А потом заставлю самостоятельно выпрыгнуть за борт, чтоб вы сдохли там в окружении мух, тухлой рыбы и собственного дерьма. Понятно?

Вэйр до крови прикусил губу, стараясь не разразиться проклятиями. Кинул еще один взгляд на сосредоточенно бормочущего что-то мага. Осознал, что действительно влип, и с бессильной злостью сжал кулаки.

— Эй, меченый! — ухмыльнулся вдруг Зег. — Хочешь мне что-то сказать?

— Сиди, не дергайся, — процедил Даст, предупреждающе натянув цепь. — Не время еще.

Юноша заскрипел зубами и опустил голову, отчего пират довольно захохотал и для острастки щелкнул кнутом над головами пленников.

— Что, присмирел, щенок? — донеслось до юноши издевательское. — А если вот так?

Левую щеку ожгло, словно огнем. Вэйр дернулся, когда кончик острого лезвия прошелся по его старому шраму, тихо охнул и зажал рукой глубокий порез. Даже подумал, что сейчас щека отвалится, но нет — Зег орудовал кнутом мастерски и всего лишь поранил кожу, хотя мог бы и убить, и покалечить, и глаз выбить. И именно это сейчас красноречиво продемонстрировал вжавшим головы в плечи рабам.

Вэйр, не поднимая взгляда, утер кровь и снова пригнулся.

— Молодец, — удовлетворенно кивнул Зег, сворачивая кнут кольцом. — Запомните, твари: я достану любого, кто вздумает со мной шутить. И участь ваша будет…

Он брезгливо отпихнул от себя еще теплый труп.

–…Такая же, как у этой падали, чья кровь сейчас пачкает мне сапоги. Усекли?

Ответом ему было гробовое молчание.