Мои времена года

Мне крепкие напитки помогают не сойти с ума,

Когда ноябрь сумрачный, я в это время нахожусь

В безжалостном цейтноте,

Вдруг предлагает ПАТ всем моим рифмам и словам,

В тупик он загоняет мыслей сладкозвучные зачеты.

Случись подобное, я кофе черный разбавляю, нет,

Не — молоком,

Коль позволяют пенсионные банкноты.

Мне мудрый Гафт советует «закугурлыкать»

Голосисто петухом,

А то и вовсе помычать простой коровой.

Но и тогда, вослед всем этим заклинаньям,

В ответ — скупым, корявым языком,

В бессмыслице пустой и бесполезной

(По чьей не знаю воле),

Слова с трудом ложатся в черновом блокноте

Какой-то серой плесенью в подполье

И, не дай Бог, еще — грибком.

Отмечу здесь вполне самокритично

Сей текст: находка пародисту — преотлична.

Да я и сам уж, так сказать,

Не прочь бы пасквили писать

(Этюдом пробные попытки)

Про горячительные крепкие напитки.

Но, впрочем, было б любопытно

Прочесть в дальнейшем непрекрытно

Мне добрый юмор про себя.

Не скрою автору письма: полезна критика, весьма.

Лишь осень брызгами в мой сад, так тут же я к столу.

Меня «пристегивает» чистый лист мелованной бумаги.

Сейчас скажу, ей Богу, не совру:

Как в омут головой, кидаюсь я тогда, в объятья рифм

И слогов передряги.

Второй сезон сижу и не могу никак закончить,

Однажды начатую повесть трудодней

Житья в деревне. Порой в мозгах уж начинает глючить

Нелепость всех моих затей.

То — то не так, а это — и совсем нескладно.

Хоть замысел передо мной, как ясный день.

Главу очередную написал, да на душе мне как-то неотрадно:

Ложатся точки набекрень, споткнувшись о замшелый пень.

Мне поначалу показалась сладкой музы страсть,

Ее призывы вожделенны.

Теперь же, — только б не упасть,

В объятия пламенной геенны.

Я позабыл еду и сон,

Мой каждый шаг преследуют какие-то напевы:

То — грустные, то — озорные, а то и просто так — пустяк,

Базарный перезвон

И до предела наструнились мои не-р-рвы.

Лицом я нынче выгляжу: «бледня — бледней».

Не брит, не чесан, не умыт, не кормлен.

Оставил в прошлом я вечерний свой покой,

И стул мой утренний теперь весьма прискорбен.

О, Господи! Прошу: не дай сойти с ума

В оковах музы словотворья!

Скорей бы Тихомиров мне привез дрова.

А может, в женский Теребенский монастырь

Послушником уехать на подворье?

Вот, наконец, за все — награда,

И рукопись закончена моя.

Все предыдущее, скажу по совести: лукавая бравада

Графомана.

Надеждою в душе теперь питаюсь я:

Вдруг, кто из вас оценкой строгой без обмана

Откликнется на дерзкий замысел пера. А?

И, коли в тексте будет, что — не так,

То не взыщите: я не играл мудреными слогами.

Писал я повесть натощак,

А вы, затем, судите сами.

Мне рецензенты тут недавно попеняли,

Что, дескать, Вакховы пиры исправно поминаю.

Согласен я, — весьма дурной пример,

И автор наш достоин строгих мер.

На плаху критики главу покорную склоняю,

А сам — тайком от цензора — у Пушкина читаю:

Однажды сельский батюшка со свадьбы шел немного пьяный,

Прилежно осушив бутылки и стаканы.

Попалися ему навстречу мужики.

«Послушай, батюшка» — сказали: «Просвяти,

Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь,

Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,

И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…»

«Послушайте» — сказал священник мужикам:

«Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,

Живите хорошо, а мне — не подражайте».

Я от прадедов — Акимов, и Георгия я сын.

По крещенью — Александр, по сословью — мещанин*.

Появился я на — Силу, то есть в Силуяна день. (12.08)

Народившись, извинился, что ору я, как тюлень.

Все случилось: чин по чину — шел головкой наперед.

Правда, чуть не уронили! Общий вес был пять семьсот.

Что не сделаешь для рифмы (тут штаны свои продам).

Муза смотрит очень строго — позвольте сбросить килограмм.

Помню: было это летом, пятьдесят четвертый год.

Ну, а дальше закрутился жизни мой круговорот.

Школа, армия, женитьба — окрутили молодца.

Лучше б на чужой мне свадьбе выпить «горького» винца,

Да на игрищах веселых тискать девок без конца…

Делу — ЧАС, потехе — ВРЕМЯ. Вот бы славно жил народ!

Только в жизни получилось все, как раз, — наоборот.

Дом, семья, работа, дети, и вечерний институт…

Не успел я оглянуться, — уж по отчеству зовут.

Не боюсь прослыть нескромным (я всегда критичен был).

Но, как высшую награду: уваженье заслужил!

И когда в лихие годы покидал я кабинет,

КНИГУ книг мне подарили — Вседержителя Завет.

В этой Библии есть строки (в первом титульном листе):

«Не пускай к себе пороки, совесть береги в чисте.»

А еще тебе желаем: «Сыновей своих растить,

Дом с усадьбою наладить, вкруг деревья насадить».

Все исполнил: дети, внуки. Можно кое-что прочесть.

Есть строенья, — были б руки! Насаждений — не сосчесть.

Не гнушался я работы: лес валил, пилил дрова.

С пилорамой был знаком я, блоки делал на дома.

За прошедшее не стыдно мне перед самим собой

И не будет мне обидно за истекший путь земной.

А случись писать анкету на том Свете в Божий Суд,

Я отвечу по всем пунктам, не сочтя это за труд.

Подлецом с рождения не был, и чужого я не крал…

Были, каюсь, прегрешенья… так кто же молод не бывал!

Только я сейчас хотел бы попросить лишь об одном:

Чтоб Господь сию анкету отложил бы на — потом.

Я чего-то не доделал, и чего-то не успел.

Жду, когда Господь подскажет, что я в жизни проглядел.

И пока я в ожиданье: что мне должно совершить,

Ваше я теперь желанье попытаюсь разрешить.

С первых строчек вам понятно: кто я, что и почему.

А вот, как Топальский — Снегин оказался — объясню.

Ну, — Топальский — все оттуда: где живу, тем и зовусь.

Ну, а Снегин, вдруг откуда, здесь есенинская грусть?

Очень просто: в прошлом годе закрутило разозлилася зима,

Завалила всю природу под завязку, все дома.

Сыпал снег с утра до ночи. В небесах, хоть бы, прогал…

Разгребал я, что есть мочи, день за днем и… возроптал.

Было это в поздний вечер: возле дома я стоял.

В голубом сиянье лампы снег искрился и блистал.

Несмотря на утомленье от ежедневного мученья,

Юмор я не растерял,

Потому: Топальский — Снегин — сам себя тогда назвал.

Вот откуда псевдоним для стихов моих, былин.

Однажды, при знакомстве с некоей особой,

Назвал я в шутку свой литературный псевдоним.

Она, сама того не зная, меня спросила: «Сударь,

Вы в потомстве — дворянин?»

— Ах, нет уж, милая! Увольте! Я просто Снегин — мещанин.

Хотя, отчасти… может быть и так:

Я двор теперь мести — мастак!

…Куда вас, сударь,

К черту, — занесло…

(Песенка Д`артаньяна)

Если вы в делах успешны,

Энергичны и поспешны,

Если вам немного лет,

Я позволю дать совет.

Как угодно: накопите,

Одолжите, взяв кредит…

Но вы все-таки купите

Соток тридцать, тридцать пять

От столицы верст за триста, —

На земле чтоб «отдыхать».

Дальше следует: машину —

Внедорожную махину.

И, тогда в любой сезон,

Пьете вы сплошной озон.

Обнесите все забором,

Да не хилым, а с простором,

Распахните свой карман,

Пусть все знают — это ПАН!

Трехэтажную домину,

Не скупясь на древесину,

Поколений, так, на — пять:

Будут внуки вспоминать.

Дальше движем по порядку:

Полтора десятка грядок,

Раскрошив лопатой глину,

Разумеется, с дерниной

Подготовим поскорей

Для «бесплатных» овощей.

Что за воздух на деревне

Без назьма? Так, вы на ферму

Загляните, не стесняйтесь,

Да коровам улыбайтесь.

И по сходной вы цене

Прикупите тонны две.

Разбросайте все под зиму.

Следом вы и про корзину

Не забудьте невзначай —

Будет славный урожай!

Климат северней столицы,

Ох, — капризен! Вы — теплицу:

Шесть на три размером, чтоб

Не напрасен был ваш пот.

А вдогонку, каждый рад

Посадить цветущий сад:

Груши, яблони, черешни,

Сливы, персики… скворечник —

Птицы пусть хранят ваш сад.

Изабеллу (да не бабу) посадите виноград.

Да, забыл: годков вам «скоко»?

О-о! До пенсии далеко!

Стало быть, под выходной

Каждый раз в дорожных пробках вы теряете покой.

Но, тем и славен наш народ:

Коль задумал — не свернет

Он с тернистого пути.

Хошь, не хошь, а руль крути.

В дождь и в зной, и в град, и в хлад

Мчит народ: и стар, и млад

От столицы на догляд

Огородного добра.

Бог вам в помощь, господа!

И чтоб полны закрома!

Моя присказка — звонок.

Дауншифтерам* — намек…