Пекло. Восставший из мертвых

Шеф смотрел на лампу в коридоре — ту, что мог увидеть через прозрачную стену своей палаты — и боялся думать. Его врач не показался ему гнидой: разрешил оставить выключенными лампы над головой, от которых странная боль через глаза растекалась по всей голове. Он даже положил под руку пульт, позволяющий переключать режимы трубки, что стояла у него в горле. Благодаря этому Шеф мог говорить, хоть и странно это было делать с трубкой в горле.

Анализатор его мыслей, или как там на самом деле называлась штуковина, озвучивающая все, что ему в голову придет, сказали, что отключили. Вот только это «вроде как» волновало Шефа, особенно если они и раньше ее включали, просто программа не произносила его мысли, а выводила на экран.

Теперь Оливер знал, что это Лотар придумал включить воспроизведение.

— Должен же ты как-то понять, что контакт все же есть, — говорил потом Лотар, пожимая плечами.

Шеф же на это не спешил реагировать. Он смотрел на Лотара и не знал, что может или не может спросить. Не знал, насколько опасно думать и выдавать себя таким, каков он действительно есть. Еще один раз быть просто козлом отпущения, жертвой или идиотом ему не хотелось. Не хотелось слушать, что именно мерзкие холеные самодовольные жопы будут говорить о нем, делая при этом такие важные лица, словно никто и никогда не сможет им въебать.

Медсестры к нему не подходили. Врач сказал, что и не подойдут.

— Вызывайте меня если что, — сказал он. — Чуть позже я все объясню еще раз, когда вы немного адаптируетесь.

Вы. Он говорил Шефу это странное инородное «вы» и сбивал его этим с толку.

«Святой он там, что ли?» — подумал Шеф, признаваясь, что вот такая вежливость его бесит ничуть не меньше презрительных взглядов медсестер. Его вообще все бесят, даже бледный Лотар, что сидит в стороне в своем кресле и смотрит куда-то в сторону — наверно, тоже на лампу.

— Тебе велели за мной присматривать? — спросил, наконец, Шеф, решив что этот вопрос нельзя будет использовать как-то против него.

— Нет, меня попросили помочь, — ответил Лотар, взглянув на Оливера.

Ему тоже было странно тут сидеть, смотреть на убийцу своего отца, на своего бывшего друга, на того, кто на заднице носил такой же выжженный шрам в виде крыла, но внутри при этом ничего не отзывалось.

Лотар не мог понять, что это за странная пустота вместо эмоций и в то же время знал, что ему не все равно. У них было много общего. Они даже были чем-то похожи, ну или Лотар все еще хотел быть похож на того Оливера Финрера, которого знал. Как Шеф он его тоже восхищал, но представить, что они будут друзьями или еще кем-то в жизни друг друга, он не мог, потому и сидел тут, пытаясь разобраться в себе самом, и только больше сбивался с толку.

Он заранее представлял разговор с психотерапевтом. Некоторые его вопросы, от которых челюсть приходилось сжимать сильнее, бесили.

— Кто для вас этот человек? — спросил бы психотерапевт, и Лотар мог бы признаться лишь в том, что не знает ответа.

Все было слишком сложно, но и молчать теперь было неловко, особенно под внимательным взглядом Оливера.

Его кровать настроили так, что он в ней почти сидел и мог заглянуть Лотару прямо в глаза — решительно, уверенно, но совершенно непонятно. Словно невозможно было хоть как-то разобраться, что в голове у Бешеного Оливера Финрера.

— Твой врач, правда, хочет тебе помочь. Сейчас, когда чип отключат, должно стать лучше, пойдешь на поправку и…

Лотар сбился. Ему не нравился тон, с которым он все это говорил. Он был каким-то покровительственным, убаюкивающим, как будто он говорил с больным ребенком, как будто был вправе тут кого-то опекать.

«Я не хочу быть в ответе за него!» — ругался Лотар мысленно, но при этом не мог уехать, да и фразу свою нелепую договорить не мог, потому что понятия не имел, как проводятся экспертизы и чем все это закончится для Оливера.

— Ты же не Карин, ты не можешь наивно полагать, что меня ждет прекрасное светлое будущее, — сказал неожиданно Шеф, причем как-то так легко, устало и честно, словно они все еще были товарищами там на ЗиПи3, где честность просто жизненно необходима.

Это шокировало Лотара, а возможные вопросы психотерапевта снова замелькали в его голове.

А вы обсуждали ваши взаимоотношения? Вы пытались поговорить о прошлом? Вы знаете, как он относится к вам?

Лотару хотелось заорать, хотелось плюнуть и уйти, а злость его переполняла, потому что он запутался, ничего не понимал и хотел быть отстраненным.

«Почему я вообще должен об этом думать? Я ему помог просто так и ничего ему теперь не должен. Мстить я ему тоже не хочу, а значит можно на него забить, оставить в Пекле и больше никогда ничего не обсуждать с психотерапевтом», — решил для себя Лотар, вздохнул и сказал:

— Я не знаю, что будет дальше, но едва ли на тебя тратили бы столько средств, чтобы потом убить, так что я надеюсь, что все с тобой будет в порядке. Только я очень прошу, не думай, что я тебе что-то должен, что мы приятели или еще какое-нибудь другое дерьмо. Я тут посижу немного, потом меня увезут, и мы с тобой никогда больше не увидимся, понятно?! — спросил он почти угрожающе.

— Понятно, — с равнодушным смирением ответил Шеф. Ему эта внезапная вспышка напоминала истерику новичка и в то же время он действительно не думал, что Лотар ему хоть что-то должен, и был готов принять тот факт, что прямо сейчас они разойдутся и больше не встретятся. В Пекле он так привык терять, что уже даже не считал это потерями. Просто люди приходят. Люди уходят. Какие-то другие люди остаются. Это происходит само собой и спорить с этим бесполезно. Да и сожалеть о чем бы то ни было тоже.

Лотар это понять не мог. Он смотрел на него и злился еще больше. Его как будто игнорировали. Обычно ему удавалось разрешать конфликты, говорить, подбирать слова и получать ответы, но в разговорах с Оливером он чувствовал себя штормом, который врезается в огромный каменный склон и разлетается беспомощными брызгами. Сплошной «пшик». Это было почти физически больно.

— Это все? — спросил Лотар, не веря, что Оливеру нечего сказать, но тот осторожно пожал плечами.

— Если у тебя нет приказа следить за мной и ты не собираешься остаться просто так, то я не понимаю, почему ты еще здесь, — сказал он спокойно, а главное правдиво, так что и не поспоришь, и это тоже бесило.

Лотар стиснул зубы, но ничего не сказал, потому что это было даже логично. Если он и сам не знает, зачем он здесь, почему он до сих пор не ушел? Может, потому, что не хотел уходить? Может, потому, что хотел снова быть его другом?

«Ему я другом никогда и не был», — напомнил себе Лотар и вздохнул, признавая, что все проблемы в его собственной голове, словно где-то там еще существовал тот маленький наивный десятилетний пацан, который хотел, чтобы его замечал нанятый отцом учитель-нянь. В голову Лотару не приходило тогда, что Оливеру платят за то, что он с ним возился, как не приходило в голову, что платят повару. Он думал, что все делают для него то, чего сами хотят.

Стал бы тот Оливер с ним вообще разговаривать? Лотар знал, что нет. Просто потому, что ему самому в четырнадцать не было интересно с тупыми десятилетками.

— И про парней ты тоже не спросишь? — спросил Лотар, отвернувшись, потому что все равно не мог уйти.

— А что ты можешь сказать про парней? — спросил Шеф и так выделил слово «можешь», что Лотар вдруг понял, как дальновиден Финрер и как наивен он сам. Тот факт, что ему обещали замедление реакций и снижение когнитивных, мать их, функций, его не оправдывал. Ему обещали, что без работы чипа он немного отупеет, потому что мозг свой истощил, но Оливер все равно его обходил, потому что даже с отключенным чипом, только выведенный из комы не забывал, что говорить можно не все.

— Твою мать, как же ты бесишь, — не выдержав, сказал Лотар прямо, поморщился, но не потянулся к панели управления собственного кресла, не попытался сбежать.

Шеф, конечно же, реагировать не стал. Он так часто это слышал.

«Бесишь», «ненавижу», «урою», «ты за все ответишь», «гнида», «мразь», «подонок», все это — такой привычный треп, как шум ветра над пустыней. Ничего не значит, кроме того что ветер существует и иногда дует ему в лицо. Потом он развернется и будет дуть в другую сторону, и это тоже не будет иметь ровным счетом никакого значения.

Для Лотара же все имело значение и все казалось сложнее, чем было, еще и непонятно, что в его голове творилось, но он знал, что Оливер должен знать правду.

— Они сбежали. Улетели на корабле. Где они — никто не знает, — сказал он.

— Они — это?.. — осторожно уточнил Шеф, и что-то в его голосе словно выдавало тревогу.

Это Лотара удивило и немного задело, потому что на него реагировать явно не собирались, но он просто ответил:

— Ирон, Кирк, Ярван и… остальные.

Упоминать Витура Лотар не хотел и потому как бы обтекал его упоминание, называя тех, кто действительно мог пострадать.

— Кирк жив? — уточнил Шеф, словно ему не поверил.

— Жив, он был в плену у Зены, но Мартин смог ее… «переписать»? — сказал Лотар, уточняя последнее слово, плохо представляя, как это действительно можно назвать, чтобы это было понятно. — Он вернулся потом к нам сам.

— А Карин? Что с Карин? — неожиданно эмоционально спросил Шеф, затаив дыхание.

— Она у медиков. Подробностей я не знаю. Я ее не видел, но ее Берг вывез вместе с тобой. Думаю, он и сейчас с ней.

Шеф задумчиво кивнул без намека на ревность и злость.

— Я понял. Это хорошо, — сказал он, откинулся на подушку и закрыл глаза, словно он все узнал, все понял и ему надоело делать вид, что происходит что-то важное.

Лотар грустно улыбнулся и, ничего уже не говоря, покатился к двери. Ему хотелось заорать, что он действительно уходит, что это действительно навсегда, что он ему помог, но на этом все, что нет у него сил с этим вот так жить, нет никакого желания помнить ни то давнее прошлое, ни Пекло, которое снова их связало.

«Я хочу все забыть и тебя тоже», — думал Лотар, но не видел смысла уже хоть что-то говорить, а Шеф внезапно заговорил сам.

— Лотар, — окликнул он его по имени — спокойно и каким-то таким до боли знакомым тоном из прошлого, что стало не по себе, словно сейчас Оливер может начать говорить ему про математику и пойти проверять уроки.

Лотар поморщился от такого воспоминания, но все же обернулся.

— Я не думал о тебе, когда убивал твоего отца, — внезапно сказал Шеф, глядя ему в глаза. Голос от трубки у него был хриплый, а он еще и пытался говорить тихо, потому получалось не очень разборчиво, но Лотар все понимал и не мешал говорить.

— Я вообще о тебе не думал. Я был тогда дураком. Прости меня за это, — сказал Шеф, и Лотар тут же отвернулся.

Он хотел ему ответить. Хотел сказать, что он простил, иначе не пришел бы ему помогать. Он хотел сказать, что все в прошлом, что все уже неважно, но в глазах стояли слезы, будто он услышал слова, которые он ждал большую часть своей жизни.

— За отца прощение просить не буду. Я, конечно, идиот, что убил, но это не то, что стоит прощать, так что… видимо, прощай? — вопросительным тоном уточнил Шеф, не надеясь на другие варианты — и так для него явно сделали немало. Что с этим будет дальше — непонятно, но не Лотара же призывать к ответу, а тот и говорить не мог.

Кивнув, он быстро покинул палату, так и не обернувшись. Он закрыл рот руками и буквально запрещал себе плакать, но слезы сами лились по его лицу.

— Что с вами? Мы можем вам как-то помочь, офицер? — услужливо спросила медсестра. Охрана напряглась, а Лотар уже и не пытался притворяться. Черт с ней с этой репутацией. Он сейчас тряпка и размазня, которой срочно нужны какие-то таблетки и терапия, пока он снова не превратился в истеричного ребенка, которого предали, бросили и никогда не любили.

— Верните меня в палату и вызовите моего психотерапевта, — сказал он прямо, внезапно чувствуя какое-то странное облегчение и потому продолжил, но уже обращаясь к охране: — Финрер здесь ни при чем, расслабьтесь.

Себя самого он так и не смог понять, не смог разобраться, что ему нужно тоже. Он снова плакал, как в день убийства отца. Только пустота в груди была другая, и что все это значит, Лотар не мог понять, просто знал, что он действительно никогда не вернется и не станет общаться с Оливером Финрером. Он забудет его, сотрет как вирусный код из программы. Долги розданы. Точки расставлены.

«Все», — думал Лотар и не находил в себе сил проверить почту на браслете. Не находил их снова, собираясь заняться всем этим потом, позже. Когда он будет в своем уме.

Каждое рабочее утро в Майканской префектуре начиналось с короткого собрания, на котором префект встречался с начальниками разных отделов. Вильям Финрер, руководящий наукой и образованием Майкана, тоже присутствовал здесь, но сегодня почти ничего не слышал, продолжая думать о происходящем в его семье.

Мысль о том, что Оливер может вернуться, не покидала его, только он не думал ни о чем возвышенном, скорее смотрел на ситуацию с практической точки зрения, пытаясь понять, что с этим делать? Он не хотел, чтобы Оливер жил с ним под одной крышей. Хотел оградить от него дочь, уберечь жену от лишних нервов, да и отца от Оливера, видимо, стоило поберечь, пока наивный старик не начал спасать уголовника.

«Но что я сам могу для него сделать?» — думал Вильям, не собираясь бросать сына или выгонять его на улицу, не давая ему никакого шанса.

Арендовать квартиру на окраине труда для Вильяма не составит. Организовать экзамены, чтобы он смог получить школьный аттестат, тоже, если он, конечно, будет в состоянии понять школьную программу. О каком-то специальном образовании, по мнению Вильяма, и речи быть не могло.

На Майкане стояла только Аграрная академия. Ее престижный факультет терраформинга ежегодно выпускал специалистов, востребованных во всем мире, но Вильям не верил, что его сын будет в состоянии получить образование.

«Был бы он хоть в состоянии найти работу, — думал он. — Если его вообще хоть кто-то возьмет на работу».

При этом, продолжая думать, он автоматически отвечал на вопросы, кивал и не мог вернуться к работе.

— Вильям, с тобой все в порядке? — спросил у него префект после собрания. — Обычно ты не так рассеян. Неужели Августе хуже.

— Нет, Августа в порядке, — признался он, неловко улыбаясь, — но мы можем поговорить… наедине?

— Да, конечно, — согласился префект, дождался, когда зал собраний покинули остальные, и вопросительно взглянул на Вильяма.

— Проблема в Оливере, — прямо сказал тот.

Седой префект нахмурился, но ничего не сказал.

— Есть вероятность, что он вернется, и я не знаю, что с этим делать. Его же на работу никто не возьмет, не говоря уже про все остальное.

— С работой мы вопрос решим, если он вернется, — сказал префект, утешающе коснувшись плеча Вильяма. — Ничего высокооплачиваемого не обещаю, но простое и не требующее образования мы ему найдем и жильем обеспечим. Все же речь о национальном герое.

Вильям скривился и умоляюще посмотрел на мужчину.

— Для жителей Майкана это неизменно, — со вздохом сказал префект, тяжело вздыхая. — Надеюсь, он будет достаточно вменяем, чтобы правильно оценивать самого себя. Тогда у нас проблем не будет.

Вильям только вздохнул обреченно.

— Я не знаю, чего ждать, — признался он. — Вряд ли в этом будет хоть что-то хорошее.

— Не теряй духа, Вил, — попросил его префект. — Как вернется, приведешь его сюда и будем вместе разбираться, что с этим делать.

— Спасибо, — искренне сказал Вильям и удалился, а к префекту тут же подошел начальник его охраны — Питер Дейвиш, что все это время скрывался в стороне от собрания.

— Ты позаботился, чтобы он не вернулся? — спросил префект.

— Разумеется, — прошипел Питер. — Все давно сделано, но эта тварь все еще жива.

— А я тебе с самого начала говорил, что это плохая идея, — напомнил префект и ткнул Питера в грудь, — но она была твоя, так что, будь добр, прибери дерьмо, которое оставил.

— Будет сделано, — ответил Питер, зло шипя сквозь зубы.

Он так сильно ненавидел Оливера Финрера, что был готов сам полететь на Землю и пристрелить его, чтобы это действительно закончилось.