Жар-птица

День стоял светлый. Солнце всю поляну залило. Снег, как золото, блистал. Соседская белка, пушистохвостая, с ближайшей сосны к окошку прибежала, снег с его краешков смела: звала лесную девицу гулять. Нравилось ей в солнечный день бегать вокруг рыжей девушки, пока та по снегу танцует. Только Огнея сегодня не хотела танцевать.

Все у нее не ладилось, а рукоделие — особенно.

Зачем она расшивала оберегами тканый пояс, да еще мужской, она сама не знала. Сила сама его создала, сила его требовала, а руки брали нитки и выводили руны мелкими стежками — те что от темных сил оберегают, те что душу от зла хранят. Ладно обычно у Огнеи дело шло. Нить всегда ровно ложилась, а теперь все путалась. Злилась Огнея, бросала дело, ходила по избе неспокойно, затем вновь брала. Стежок. Один. Второй и снова нить в пучок сплелась, словно злая сила помешать ей хотела.

— Нет, — вдруг сказала Огнея, отбросив работу в дальний угол. — Что я как безумная? Кому это надо? Зачем? Не буду ничего делать! Не стану!

Она к окну метнулась, чтобы проверить, ждет ли ее еще белка, а та ускакала давно другие игры себе искать. Вздохнула Огнея, так и не увидев, как пламя в печи полыхнуло, еще и искры белые по полу разбросало. Те быстро угасли, и следа не оставив, зато Снежа встрепенулась.

Надулась сова, крыльями взмахнула, просвистела призывно!

— Не уговаривай меня, Снежа! — зло отмахнулась Огнея, не обернувшись.

Сова протяжно угукнула, почти взвыла, вытягиваясь во весь свой рост, крыльями замахала, а пламя в печи стихло.

— Ну что? — спросила Огнея устало, так словно всю душу ей этот пояс вынул. — Ну зачем мне в силу свою верить? Нет ее, Снежа. Нет! Я просто ведьма, матерью в лесу брошенная. Дочь какого-нибудь пришлого колдуна. Что в избе этой сижу? Зачем? Еще и пояса диковинные расшиваю. По что?

Посмотрела она на пояс, хотела его взять да в огонь кинуть, а рука не поднялась.

Снежа ей тоже не ответила. Она нахохлилась, в круглый белый шар превратилась, клюв в пух спрятала и глаза свои прикрыла — дескать, не говори со мной, глупая девочка, видеть тебя не хочу.

— Ну и не надо! — в ответ обиделась Огнея и на печь взобралась.

Там у нее под подушкой блюдце лежало серебряное, через которое она мир видела. Уселась она поудобнее, подушками обложилась, блюдце на колени уложила, а потом как взмахнет рукой. Бусина красная из рукава на обод упала и побежала по кругу, пока блики в серебряной глади картиной не стали. Сначала туманной, потом ясной.

Любила Огнея первым делом на зал царский смотреть.

Там часто что-то интересное повидать получалось. Купцы заморские то диво дивное привезут, то дары, для Огнеи все равно чудесные.

Зал обычно светом был залит, а тут темно, хмуро, тучи будто за самим окном стоят. Да такие густые, что ничего за окном нельзя было различить, и свечи полумрак не разгоняли. Да и на троне царском не тот царь сидел.

Давно Огнея не смотрела на людей. Она со скоротечностью их жизни свыкнуться никак не могла, все забывала, что если снег сошел и снова выпал, в мире людском все трижды перемениться успело. Привыкла она к царю прежнему. Белобородому, улыбчивому. Глаз у него был добрый, светлый. И имя ему было под стать — царь Светар.

На месте его восседал другой, полностью противоположный, темный, всклокоченный, безбородый, с щетиною невнятной и взглядом недобрым.

— Говори, куда он сбежал!? — требовал новый царь, посохом царским по полу ударив.

— Не знаю я, — всхлипнул мальчик и нос мокрый рукавом утер. — Я только Булата упустил. Завозился у ворот, а он сам из конюшни и выбежал. Клянусь!

Мальчик снова всхлипнул. Голову опустил виновато. Сам дрожит, а в сердце отвага клокочет. С ноги на ногу переминается, чтобы боль в поротом заде унять, а правду говорить все равно не желает. Это Огнея ясно видела по силе мальчика, по духу его светлому, неугомонному, сильному духу будущего богатыря.

— Не ври мне, Егорка, а то шамана заморского позову, он тебя проклянет! И не доживешь ты до рассвета, — пригрозил страшный царь, бездушный, пустой человек, от которого у Огнеи все внутри сжималось от ужаса, а мальчик бояться не стал. Поднял голову, посмотрел на царя, но голову тут же склонил благоразумно и руки сцепил, словно покорный слуга.

— Простите меня, царь. Не знаю я ничего более. Виновен перед вами, что коня упустил, каюсь сердечно, но больше ничего мне неведомо.

— Хочешь сказать, и дружбу с братом моим ты не водишь?

— Как можно, царь? Кто Добромир, а кто я? Он добр ко мне был всегда, но какой же я ему дружка? Так, мальчишка без роду и делу.

— И скажешь, назад ты его не ждешь?! — негодовал царь.

— Жду, — смело отвечал мальчик, головы не поднимая. — Он обещал меня на охоту взять, соболей стрелять вам на шубу новую. Это уметь надо. Это дело ладное. В будущем очень мне сгодится.

Вздохнул царь, за голову схватился, а потом отмахнулся устало.

— Поди вон, пока не передумал да не велел тебя кнутом по хребту отходить, так чтобы переломился!

Мальчик не ответил, поклонился и быстро отступил, выскочил за дверь, а там выпрямился, фыркнул зло, как конь ретивый, и двери язык показал.

— Не шали, — сказал ему стражник, легонько по уху шлепнув для науки.

Не хотел он, чтобы гнев царский на мальчишку обрушился, а Егорка все понимал, тер ухо, которое даже не покраснело от шлепка, дулся, но плелся домой. К розгам он давно привык и знал, что Марья полечит да вкусными пирогами откормит, а когда Добромир вернется и все на круги своя станет, будет ему награда за все.

— Добромир, — задумчиво повторила Огнея, сама не понимая, откуда имя то в эмоциях ребенка смогла найти.

Только произнесла, а картина на блюдце от мальчишки-то отъехала, помчалась по коридору, между залов проскочила и слетела в светлую спальню пустую, явно брошенную.

Полог кровати был закрыт, на столе в пыли лежали книги. В чернильнице паук поселился, паутину сплел и притих где-то в брошенном на столе пере.

В комнате этой неприбранной и то светлее было, чем в царском зале.

— Его комната, что ли? — спросила Огнея и вздрогнула. Пламя на огарке свечи вдруг вспыхнуло, заискрилось, осветило всю спальню царевича Добромира и быстро угасло, волнение в груди у Огнеи распаляя.

— Уг-ш-гу, — насмешливо выдала Снежа, крепче в жердь свою вцепившись.

— Поняла я. Все я поняла, — пробормотала Огнея, спешно блюдце пряча и с печи слезая, чтобы пояс подобрать да нить распутать.

Кого спасать и от чего — она не знала, но чувствовала теперь очень ясно, что бредет по лесу зло за добром по пятам, и никто его не учует, кроме сердца ее, потому что так то зло сотворено, от всего оно скрыто, кроме связи вечной — связи, судьбой предначертанной. Все как в книге, которой она давно не верила.