Река Времени

Постепенно все его тревоги улеглись и под мерный перестук колёс и покачивание вагона, Башмаков уснул. Снилась ему прежняя жизнь: спокойная, размеренная, тихая. В сон вплеталась музыка Бетховена, под монотонную речь жены с её змеиным взглядом и обликом дежурного по вокзалу. Сколько пребывал в забытьи, он не знал, но проснулся от тишины и отсутствия стука колёс. В вагоне было темно, от неудобной позы у него затекла спина, а в ногах побежали мурашки. Напоминая о себе, начинал потихоньку урчать желудок.

Потянувшись, он встал и пошел к двери, пытаясь на ощупь ее найти. Вдруг он услышал вдали шум шагов, кто-то шёл вдоль состава и очевидно открывал вагоны, лязгая железом засовов. Башмаков притих, вот громыхнул засов и на его вагоне, человек, открывший вагон, пошёл дальше.

Переждав пока хруст шагов по щебню затихнет вдали, он осторожно добрался до двери и, разминая свои затекшие, онемевшие органы, принялся ощупывать мешки, в надежде найти что-нибудь съестное. Однако они были так плотно сложены, что понять, что в них находится, было совершенно невозможно. Тогда он вынул из кармана драного плаща перочинный нож и, открыв его, ткнул в ближайший мешок. Из него что-то посыпалось, подставив ладонь Башмаков, попробовал это сжать и понял, что это цемент.

Вздохнув от неудачи, он подошёл к двери и, взявшись за скобы, попробовал осторожно ее открыть, но дверь не поддавалась, тогда он резко дернул ее на себя. Дверь с диким грохотом и визгом отъехала назад, а Башмаков от неожиданности по инерции грохнулся на пол. За дверью была ночь.

— Что там ещё за чёрт! Семёнов, Рябченко, проверить! — Крикнул вдруг в наступившей тишине резкий голос.

Башмаков услышал как слева, в сторону его вагона загромыхали тяжёлые, быстрые шаги. Поняв, что сейчас его сцапают, он спрыгнул вниз и нырнул под вагон, на карачках переполз через рельсы и кинулся в ночь, спотыкаясь на камнях.

Оглянувшись, он увидел мечущиеся лучи фонариков и сквозь скрежет камней под ногами услышал крик:

— Вон он, к четверке побежал! Да стреляйте же, мать вашу! — Позади него раздался грохот автоматных очередей, и где-то, совсем рядом, зачмокали пули, высекая искры из щебня.

Башмаков испытавший шок от того, что по нему стреляют, остановился было, но потом, поняв, что от тех, кто стреляет без предупреждения, ничего хорошего ждать не приходится, припустил ещё быстрее. Сзади вновь раздались выстрелы, но он уже выскочил с железнодорожных путей на землю и побежал, не выбирая дороги.

Спустившись с холма, Нелюдь остановился, прислушался к своим ощущениям и двинулся дальше.

Чем ближе подходил он к траншее, тем темнее становилось вокруг, сначала, как будто накинули лёгкое покрывало на небо, пройдя ещё метров двадцать, сталкер понял, что солнце исчезло совсем, а когда он приблизился к тоннелю вплотную, вокруг него сгустились сумерки и, воздух стал как будто бы осязаемым.

Нелюдь стоял перед длинной, глубокой, уходящей вниз траншеей. С виду это был обычный овраг, с лопухами, крапивой и прочей сорной растительностью. Причём на первый взгляд, он не казался обитаемым, во всяком случае, не видно было никаких следов пребывания живности: ни тропинок, ни обломанного кустарника, ни поваленной травы.

«М-м-да, невесёленькая канавка, хотя судя по рассказам это ещё прелюдия», подумал он. КПК молчал, аномалий не наблюдалось. Сняв автомат с предохранителя, и передернув затвор, он шагнул вперёд. Здесь, в самой траншее воздух был насыщен прелью и влагой, такое ощущение будто идёшь по подвалу с плохой вентиляцией и, ещё здесь совсем не было солнечного света, стоял глубокий полумрак.

Нелюдь остановился, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте и когда зрение немного адаптировалось, двинулся вперёд. Шёл он медленно, раздвигая высокие заросли лопуха и не забывая смотреть под ноги. Пройдя метров двадцать, он остановился, отстегнул от пояса флягу и отвинтил крышку и, немного запрокинув голову, сделал глоток. Взглянув наверх, он испытал шок. Прямо над его головой расстилалось звёздное небо! «Вот это да! Всё чудесится и чудесится.» подумал Нелюдь. «Если так дальше пойдёт, глядишь, чего доброго и снег ещё повалит!» Услышав какой-то шорох, глянул вперёд, но всё было тихо. Он вновь посмотрел вверх и дёрнулся как от удара, на сей раз, над ним сияло солнце! «Так, я сюда пришёл, не для того, чтобы любоваться аномальными погодными явлениями! Так, что вперёд!» С этой мыслью он шагнул в неизвестность.

Башмаков бежал в ночи, не видя перед собой ничего, рискуя споткнуться и свалившись, сломать себе шею. Задыхаясь, он несся вперед, пока не затихли за спиной крики и выстрелы. Он остановился и на слух, убедившись, что никто его не преследует, отдышался, достал из кармана плаща, коробок спичек и, чиркнув, огляделся. Вокруг него был лес, скорее это был не лес, а заросли крапивы и молодого березняка.

Благоразумно решив, что ночью не следует шататься по незнакомой местности, Башмаков прислушался, вокруг стояла ночная тишина, трещали сверчки, далеко впереди ухнул филин. Башмаков поняв, что идти сейчас все равно некуда, притоптал крапиву, лег, натянув на себя плащ, и свернулся калачиком. Привычная жизнь опять круто изменилась, еще совсем недавно он был человеком, потом стал люмпеном, а теперь вообще оказался неизвестно где и что делать дальше, не представлял абсолютно. Усталость брала свое, его мысли и переживания постепенно путаясь и обрываясь, стали затихать. Дрема одолела его и он уснул.

Проснулся Башмаков от ощущения пустоты в желудке, очень хотелось есть. Открыв глаза, он сначала не понял, где находится, потом вспомнил все злоключения, которые произошли накануне и как-то даже всхлипнул, жалея себя.

Над ним было серое, пасмурное небо, по которому плыли такие же пасмурные лохмотья облаков.

Послышалось бурчание башмаковского желудка, почти сутки в нем ничего не было, и он требовал пищи. Его тело, занемевшее за ночь, хотело размяться.

Поднявшись на ноги Башмаков осмотрелся. Перед ним практически до горизонта шло заросшее сорняком и молодыми деревцами поле. Справа виднелся плотный еловый лес, из которого доносилось противное карканье вороны, слева поле уходило вниз, постепенно переходя в овраг. За оврагом вновь начиналось поле и за ним виднелись какие-то постройки.

Желудок вновь дал о себе знать. Пошарив по карманам, бродяга вынул давешний кусок черствого хлеба и принялся грызть его, размышляя попутно, кто виноват, и что делать дальше. Быстро доев свой скудный завтрак, бывший учитель музыки, решил искать жилье.

Поскольку в топографии он не разбирался, то решил идти через поле, держа курс на увиденные строения.

Сквозь неприветливые облака проглянуло солнце, сразу озарив местность своими ласковыми лучами. Башмаков, зажмурившись, подставил солнышку лицо и, улыбаясь, думал о том, что несмотря ни на какие передряги, он жив и это главное. Солнце укрылось за серым одеялом и вокруг вновь стало хмуро и неуютно.

Башмаков двинулся вперед. Идти через заросли сорняков было тяжело, крапива жгла руки, сухие репейные головки цеплялись за все, что можно. Через полчаса штурмовки, он вспотел и дышал как загнанная лошадь, и, тем не менее, подошел к оврагу. Спустившись вниз, он услышал журчание воды и, раздвинув лопухи, увидел небольшой ручей, весело бежавший по дну оврага. Башмаков с жадностью припал, к воде не думая о том, что она может быть грязной.

Вода была холодной, сделав несколько глотков, он сделал перерыв, зная, что если пить залпом, то можно легко застудить горло. Утолив жажду, он помыл руки, умылся и сел, привалившись спиной к скату оврага. Сидя здесь, в траве, слушая бурление ручейка, он снова почувствовал себя человеком. Все-таки как мало надо человеку, для того, чтобы хотя бы на миг быть довольным жизнью.

Отдохнув, он вылез из оврага, наметил направление и двинулся дальше, продолжая борьбу с сорняками. Через некоторое время он вылез, наконец, из зарослей и пошел по низкому травостою. Спустя часа полтора Башмаков, наконец, приблизился к строениям.

Постройки были похожи на животноводческую ферму с одноэтажными зданиями вокруг. О том, что это ферма подтверждала покосившаяся водонапорная башня. Лестница на башне давно проржавела и грозила сорваться вниз. Везде были заросли не хуже чем в поле, в силосной яме росли березы. На крыше фермы сидела стая ворон, они молча наблюдали за человеком, словно совещались, кто это и что он здесь делает.

Сама ферма выглядела очень запущенно, стекла в окнах были грязные, некоторые окна разбитые. Шиферная крыша позеленела от времени, в нескольких местах шифер провалился, обнажив ребра гнилых стропил. Вокруг стояла гнетущая тишина, ни людей, ни животных не было видно. «Странно, почему никого не видно и не слышно» подумал он, подходя ближе.

Чем ближе он подходил, тем большее беспокойство закрадывалось в душу, возникло желание развернуться и бежать отсюда. Несмотря на вошедший в него страх, он понимал, что надо узнать, где он находится и теплилась надежда, на то, что может быть ему дадут поесть. Кусок черствого утреннего хлеба давно растворился в организме и голод вновь о себе напомнил.

Но Башмаков не торопился идти, поскольку по своему горькому опыту знал, что его могут запросто прогнать, а то и тумаков надавать, поскольку своим внешним видом, он ни у кого не вызывал доверия.

Ворота фермы, заросшие сорняками и окутанные паутиной, были приоткрыты. Наконец решившись, он двинулся туда, надеясь, что кто-нибудь там точно должен быть, если не доярки, то скотник на ферме обязан находиться. Хотя по убогому, внешнему состоянию фермы он засомневался в присутствии людей.

Подойдя к воротам и поборовшись с паутиной и лопухами, не хотевшими его пускать, он прорвался внутрь, здесь был полумрак, под ногами шуршала пыльная сенная труха, в углу на боку валялась большая, ржавая тележка. Это был тамбур, в саму ферму вели еще одни ворота, тоже заросшие непонятно чем.

Башмаков дернул дверь в воротах, она со скрипом открылась, и вошел на ферму. От увиденной внутри картины он встал как вкопанный. Из его горла вырвался хриплый, сдавленный вопль как будто бы кто-то дал ему под дых и почувствовал, как на голове, волосы встали дыбом.