Пароль «Форт-Боярд»

Город промок насквозь. От реки в неоновые сумерки узких улиц вползали плотные щупальца тумана. С неба вновь сеялась мелкая морось. В мутной пелене дождя тускло вспыхивал жёлтым пятном светофор на перекрёстке и неярко помаргивала вывеска у входа в кафе, отбрасывая призрачные отражения на мокрую брусчатку.

Креспин толкнул дверь. Над головой тренькнул колокольчик, сообщая нескольким посетителям о приходе очередного продрогшего гостя. Он окинул небольшое помещение быстрым взглядом и уверенно направился к дальнему столику. Бросил мокрый плащ на спинку стула и смахнул с брови капельку воды. Пожилой мужчина, сидящий в углу полутёмного зала, напомнил ему известного диснеевского персонажа: маленький, щуплый, трость на спинке кресла и очки в простой оправе. «Прямо Скрудж Макдак», — хмыкнул он про себя. Затем без приглашения устроился в кресле напротив и неохотно пожал протянутую вялую руку. С первого взгляда у него сложилось впечатление, что его визави не здоров — какой-то чудной тип с помятым и пожелтевшим лицом.

— Кофе, — он призывно махнул официантке.

Тщательно размешивая ароматный напиток и сливки в крохотной чашке, он посмотрел странному заморышу прямо в глаза. Тот ответил ему тем же, на долю секунды перестав быть убогим и безликим. У старика, плавно покачивающего на узкой ладони бокал с коньяком и представившегося вчера поздно вечером в телефонном звонке Францем Витольдовичем Бубеном, взгляд отнюдь не был больным: твердый взгляд, по-змеиному безразличный, холодный и неподвижный. Глаза за стёклами очков выразили любопытство, затем ожидание, наконец, предупреждение. Но лишь на мгновенье. Через секунду он опять стал тем же человеком, который и произвёл первое впечатление — сморщенным гномом.

— Значит, просто Хромой? — заинтересованно спросил он. — К вам так и обращаться?

— Именно, — подтвердил Креспин.

— Позволите узнать почему?

— Вам знакома притча о хромом и слепом?

— Это о библейских сторожах виноградника?

— Нет. О пожаре в Багдаде.

— Я, значит, по вашей терминологии — слепой?

— В моей трактовке. Ведь это же не я к вам обратился, — он усмехнулся.

Франц Витольдович уставился в бокал, прикусил губу и задумался о чём-то своём.

Креспин не мешал ему размышлять, закурил и сквозь призрачную дымку сигаретного дыма ненавязчиво рассматривал маленького человечка напротив, пытаясь понять истинность его намерений. Ему позвонили, как делали уже неоднократно в любой стране, представились, назвали имя, звук которого не вызвал у него ничего, кроме доверия. От Марка Гензера кто угодно мог позвонить в любое время суток и о чём угодно попросить. И не важно, что сейчас этот жирный увалень лежит в коме в одном из госпиталей Бейрута, получив в спину две пули от подручных полковника Хижука — скукоженного человечка рекомендовал он, и для него этого было более чем достаточно. Ещё тот произнёс верную в данный момент кодовую фразу, известную только ему и Марку. Правда, он не знал, насколько далеко простираются его возможности, но выслушать заказ на доставку и оценить возможные варианты её осуществления никогда не отказывался.

— Вполне вероятно, что вы назовёте моё предложение безумным, — Франц Витольдович аккуратно опустил на полированную столешницу бокал, от содержимого которого так и не пригубил. — У меня полно возможностей доверить дело общеизвестным профессионалам в моей стране, но оно настолько серьёзно, что я пришёл сам.

Креспин кивнул, наклонив голову немного вперёд, как делал всегда, концентрируя внимание. Он прекрасно понимал собеседника: анонимность была для него обыденностью, и он не знал настоящих имён девяноста девяти процентов своих контактов, не говоря уже о заказчиках. Репутация, провались она пропадом, обязывает, а она у него была безупречной — не стоило портить её лишними знаниями. Он сделал глоток кофе, затянулся, выпустив дым в сторону, и удовлетворённо кивнул.

— Догадываюсь. Что вы желаете получить конкретно от меня?

— Мне нужно от вас… Нет, не так.

Он резко выпрямил худую спину, выудил из кармана мобильный телефон, пробежал пальцами по дисплею и подтолкнул устройство к собеседнику.

— Давайте сразу перейдём к главному.

Креспин скосил один глаз вниз. Фотография. Резкие, костистые черты высокого мужчины в генеральском мундире. Снимок был отличного качества, сделан на хорошую камеру с небольшого расстояния, вероятно, вечером, так как на гладко выбритом подбородке была заметна пробивающаяся щетина.

— Председатель. Необходимо, чтобы с ним случилось несчастье. И оно никогда не случится, пока вы не вмешаетесь, — старик понизил голос до шёпота.

— Простите, — Креспин в ответ покачал головой и резко затушил сигарету в причудливой пепельнице. — Это уже давно не мой профиль.

Старик криво улыбнулся и медленно, как хороший напиток, смакуя собственную неторопливость, потянул пальцем снимок на дисплее выше, открывая ещё одну фотографию — в этот раз молодой женщины с откровенно растерянным взглядом. Креспину все стало предельно ясно ещё до того, как женское лицо показалось полностью. Настолько ясно, что у него свело скулы, точно от оскомины. Он помрачнел и окинул быстрым взглядом небольшое помещение, где кроме нескольких посетителей за дальними столиками и высокой девушки у барной стойки, которая вошла через минуту следом за ним и сейчас задумчиво болтала соломинкой в стакане с коктейлем, не было посетителей, заслуживающих внимания. Официантку и двух пухленьких девчушек-студенток, поглощённых пирожными, в расчёт принимать не стоило, а вот к паре крепких мужчин, сидящих спиной к стене и бросающих исподлобья взгляды на их столик, наверняка следовало отнестись с опаской. Ещё один клиент заведения, крупный, со сломанным носом и квадратной челюстью вроде слесарных тисков, напоминал бывшего боксёра. И то, что он сидел у окна, и то, как с отсутствующим видом просматривал статью в спортивном журнале, не ускользнуло от внимательного взгляда, позволив со стопроцентной уверенностью связать его с первыми двумя. Эти трое, скорее всего, вошли или раньше, или одновременно с его собеседником. И то, что несмотря на дождь, нудно моросящий с самого утра, внутри кафе было практически пусто, заставило его насторожиться больше обычного. Он не исключал и вероятности того, что ещё парочка здоровяков оттирает продрогших прохожих от входа в заведение. Креспин знал, что и сам бы поступил также. И Сангушек, и Хелен, и Кайра, и Марк, и некоторые другие, с кем не раз оказывался спиной к спине, встречая подкрадывающуюся смерть, действовали бы так же. Впрочем, рыжеволосой хохотушке и спортсменке Хелен не повезло — все её 185 сантиметров роста и двадцать семь лет жизни уместились в пяти буквах на куске гранита. Он стиснул зубы, выбрав первым объектом крепыша со сломанным носом, и решил, что тот умрёт первым, если ему вздумается остановить его у двери.

— Если бы я считал по-другому, — хилый собеседник напротив как-то виновато моргнул, — то обратился бы не к вам.

— И чего вам всем неймётся? — буркнул Креспин.

— Всем?

— Вы не первый, кто спешит на это свидание.

— Просто поторопите её для меня.

— Её?

Тонкие пальцы с распухшими суставами отбарабанили по столешнице похоронный марш.

— Его смерть. Чувствую, задержалась она где-то.

— Многие пытались провернуть нечто подобное.

— Не вышло?

— Не вышло, — спокойно подтвердил он старику, — и у других не получится.

— А у вас? — вкрадчиво поинтересовался тот.

Креспин посмотрел влево на крепкую парочку, потом вперёд на «боксёра», а затем на барную стойку. Рассеянно окинул взглядом округлые колени девушки с коктейлем, тонкую талию, грудь, мягкие черты лица. Отвёл глаза в сторону, когда она заметила его и нагло подмигнула в ответ.

— Да, — твёрдо ответил он, — если бы взялся.

— Но вы не возьметесь?

— Нет.

— Не тот профиль?

— Не тот.

— Давно?

Креспин невольно, каким-то взглядом постороннего наблюдателя представил себя в маскировочном костюме. Вот он выбирает позицию на склоне невысокого холма, поросшего редким, колючим кустарником; вот он на всякий случай аккуратно протирает оптику, и мягкий уплотнитель прицела прилипает к коже, отсекая глаз от солнечного света и пота, способного скатиться со лба в самый неподходящий момент. Патрон досылается в патронник, затвор закрыт привычным движением, перекрестье находит цель, медленно ползёт вслед за ней, пальцы правой руки делают четыре щелчка боковой поправки, сверяясь с заранее выбранными маячками и баллистическими таблицами в памяти……

Он прищурился и неторопливо рассмотрел странного собеседника ещё раз, словно в прицел: от пуговиц дорогого костюм на иссохшем теле до морщин на втянутых щеках. Ответил насмешливой улыбкой на немигающий взгляд за стёклами очков и небрежно сказал:

— Так давно, что не уверен был ли этот профиль на самом деле.

— Придётся вспомнить, — уродец ухмыльнулся и двинул мобильный телефон к нему ближе. — Специально для вас приготовил. Занятное чтиво.

Если бы Креспин не умел скрывать эмоции, то от первого же взгляда на дисплей его лицо бы вытянулось, напряглись и побелели скулы, а затем на щеках проступили бы красные пятна. Даже гладкий лоб, может быть, покрылся бы испариной. Но чёткие строки текста, что расплылись, поползли одна на другую, и пелена, мгновенно затуманившая разум, заставила его только слегка приподнять одну бровь. «А ты не просто урод, старая полумёртвая мразь, — подумал он и вскинул взгляд, в котором от бешенства, что миг назад плескалось через край, осталась лишь одна неприметная искра. — Неужели сам не боишься?».

— Действительно, — он едва заметно скривил уголки губ в презрительной гримасе и почесал переносицу. — Занимательная у персонажа биография. Весьма интересная для определённых кругов, скажем прямо. Автора не подскажете?

— Генерал Кужель.

— Сволочь…

— Какой бы сволочью он ни был, но по-своему пытался быть честным. Уцелев во всех этих военных мясорубках, принялся искать дочь. Безрезультатно. Контора надёжно хранила свои тайны даже от него, и он сдался… а потом Хижук, и тоже по-своему, решил проявить инициативу, оборвав последнюю ниточку. Вот тогда вы вышли на Кужеля, а я случайно узнал подробности этой истории.

— Причём здесь она?

Креспин не назвал имя, но Бубен прекрасно понял, кто не был упомянут, и какого ответа ждут на риторический вопрос.

— Все проще простого: умирает председатель — она остаётся жить, — сказал он. — Это единственное условие.

Старик снисходительно улыбнулся и пролистал текст обратно, пока вновь не добрался до фотографии женщины. Франц Витольдович не собирался распространяться, что Кужель ничего подобного он него не требовал — это была его личная инициатива, подкреплённая собственными предположениями. И пока эти предположения оказывались верными.

— Видите, я с вами откровенен. Конечно, в определённых рамках… но не принимайте эти слова близко к сердцу. Мне бы совсем не хотелось, чтобы они прозвучали и нанесли непоправимый вред этой особе.

Тщательно скрывая ненависть, Креспин скосил глаз на дисплей — такой потерянной и отчаявшейся он и запомнил Асту в аэропорту Бейрута. Побелевший от ярости кончик пальца смахнул её фотографию, вновь открывая лицо мужчины в генеральском мундире.

— Как он должен оставить нас сиротами?

— Вы знаете об этом намного больше меня, — в голосе собеседника просквозило безразличие.

— Желаете, чтобы он страдал перед смертью?

Теперь с той же злостью и снисходительностью усмехнулся Креспин, а щека Франца Витольдовича, похожая на жёлтый пергамент с тонкими синими прожилками, вдруг задёргалась. Он прижал её рукой и кивнул:

— Я надеюсь на это.

— Срок?

— Представьте себе гипотетическую ситуацию, — старик справился со щекой. — Кто-то смертельно больной не довёл в своей жизни одно главное дело до конца, и времени, чтобы исполнить задуманное у него больше нет.

Тут он неожиданно вспомнил про коньяк, прикоснулся бескровными губами к янтарной жидкости, бесцельно повозил пальцем вокруг телефона и отвернулся к окну, за которым в неоновом свете вывески, ярко блестела мокрая мостовая, словно покрытая лаком. Одинокий прохожий, на миг задержавшись у входа, торопливо зашагал дальше, и Креспин убедился, что снаружи у ненавистного собеседника топчется ещё парочка телохранителей — это, как минимум.

— Врачи дают мне не больше нескольких месяцев, — глухо сказал старик, сжав высохшие пальцы в кулак

В отражении его морщинистого лица в стекле проступила такая скорбь, что Креспину показалось, что тот уже сделал последний шаг и выбирает, перед кем предстать — перед апостолом Павлом или самим дьяволом.

— Кому мне передать отчёт о доставке? — спросил он.

— Я не собираюсь умирать раньше, чем получу от вас требуемую услугу. Не надейтесь, — тоска покинула голос Франца Витольдовича, и он забулькал ехидным смешком. — С вами свяжутся и недостающие подробности заказа передадут завтра. Наша общая знакомая будет ждать ваших действий, и я всегда отвечаю за свои слова.

— Я тоже, — процедил Креспин сквозь зубы и поднялся. — Приятного вечера.

Старик смахнул с рукава несуществующую пылинку, погладил впалый висок и промолчал.

Колокольчик над дверью кафе невесело звякнул, провожая его под холодный дождь. Через пару сотен шагов он свернул в пустынный переулок и подошёл к тяжёлому джипу, припаркованному вплотную к бордюру. Положил ладони на мокрую крышу машины и посмотрел в узкий проход между домами. Затем взглянул в ту сторону откуда пришёл, достал из бумажника фотографию и склонился над ней, прикрывая от дождя. Молодая женщина на снимке с лёгкой улыбкой смотрела на него и щурила глаза от солнца, приложив ладонь козырьком над бровями. Он осторожным движением пальца разгладил надрыв на уголке фото и провёл пальцем по её губам.

— Остался тот, кто все это начал, Анхар. Как ты хочешь, чтобы он умер?

Стекло задней двери дрогнуло и слегка опустилось. Из образовавшейся щели потянуло ароматом сладкого восточного табака. Потом щёлкнула ручка.

— Мокнуть зачем? — спросил женский голос. — Садись уже наконец.

Он обошёл машину, распахнул дверцу и забрался в салон. Худой ливанец на водительском месте поднял руку в жесте приветствия. Рядом с его коленом торчал автомат складным прикладом вверх. Он сдвинул оружие чуть в сторону, чтобы не мешало, и обхватил ладонью рычаг передач.

— Трогай, — бросила ему женщина и толкнула коленом Креспина. — Ну, кому ты понадобился в этом проклятом городе?

— Обычная рутина, — ответил он. — Очередной ублюдок из-за занавеса.

— Ты называешь это обычным предложением?! — поразилась она и свела брови вместе. Глаза недобро сверкнули.

Она взмахнула сигаретой. Горящий кончик описал дугу и приблизился к её губам, вспыхнул, выхватив из полутьмы напряжённую скулу, закаменевший подбородок и подрагивающее веко. Плащ на ней был расстегнут. Глубокий вырез тонкого свитера открывал татуировку над левой ключицей — рассерженный скорпион с поднятыми клешнями. Лицо тоже не выражало приветливости.

— Рассказывай, — сказала она и вновь затянулась.

— С самыми пикантными подробностями, — насмешливо уточнил мужчина на правом переднем сидении.

Он подмигнул ему в зеркальце салона. Его вытянутая физиономия с острым подбородком наоборот излучала доброжелательность, а слегка выпуклые глаза поблёскивали весельем в свете от приборной панели. Креспин хлопнул его по плечу.

— Готовь доставку, Сангушек, — сказал он.

— За кем в этот раз? — раздражённо спросила женщина.

— За Астой, — спокойно ответил Креспин. — Статус изменился.

— Я тебе не рассказывал, но твоя русская не читала Достоевского. Странная она, — молчаливый до этой секунды ливанец хмыкнул, провёл пальцами по прикладу автомата и неожиданно спросил: — Добровольцы нужны?

— Она не русская, — возразил Креспин, — и я привык действовать один.

— Черт… — женщина грязно выругалась. — Я уже успела о ней забыть.

— И я был удовлетворён, когда получил отбой по прошлой доставке, — задумчиво протянул Сангушек. — Уверен, рыжий Хаубе тоже не расстроился. Утверждает, что сейчас стало очень сложно перевозить покойников. Практически невозможно. Да и сам рыжий в последнее время какой-то чудной стал, оглядывается по сторонам, точно боится чего-то до смерти. Разонравился он мне окончательно.

— Никакого отбоя — куча дерьма никуда не делась.

— Не поскользнуться бы на этой куче… А если поискать другой контакт за занавесом? Исключить из цепочки Хаубе, подождать и попробовать копнуть глубже?

— Насколько глубже? До выстрела в её затылок? — Креспин скривился. — Думаю, если я скажу нет — не согласишься.

— Её все равно убьют, — злым голосом заметила женщина. — Так пусть тихо и мирно уходит из жизни в одиночку, и никаких следов в нашей памяти.

— Дело не в этом, Кайра, — он отвернулся и принялся бесцельно разглядывать ночной город сквозь дождь.

— Какой статус в этот раз? — прошипела она ему в затылок.

Креспин промолчал. Сангушеку не нравилось, что со своего места не удаётся заглянуть ему в глаза, и тогда он обеспокоенно посмотрел на Кайру. Та раздражённо дёрнула плечом, глубоко затянулась и растёрла окурок в пепельнице.

— У него появилось слишком много секретов от нас.

— Например?

— Он ни словом не обмолвился о цели доставки.

— Его сосредоточенное молчание объяснило бы одно имя — Анхар. И что-то подсказывает, что я не ошибаюсь.

— Не ошибаешься. Сейчас эта сумасшедшая девица из контрразведки безусловно доверяет ему, но это доверие сродни хрустальной вазе на краю стола. Одно неверное движение — и под ногами груда острых осколков. И любому из нас порезаться, как вздохнуть.

Креспин смотрел за тонированное стекло, словно через слой целлофана. Сквозь дождь и тусклый свет фонарей проплывающие в темноте здания казались мутными пятнами. Он размышлял о Гензере, балансирующем на тонкой грани между жизнью и смертью в госпитале Бейрута; о грустной улыбке Анхар за миг до её встречи с бампером грузовика Латифа; о Бубене и об этой чёртовой доставке, которую Кайра, прожигающая взглядом дыру в его черепе, сама же и организовала вместо Гензера… Ещё в его памяти постоянно всплывала Аста… И капли дождя выглядели, как слезы на её лице… Голоса доносились до него откуда-то издалека, будто друзья находились не рядом, а за стеной.

— Спутниковый канал как-нибудь включи, — подал голос водитель. — Не профессионалы, а клоуны какие-то.

— Не передёргивай. Руководство спецслужб в этой стране, может и выглядит в новостях непрезентабельными идиотами, но уж точно не глупее каждого из нас. И, запомни, что они на своей территории практически недосягаемы и неуязвимы. Безопаснее встать на пути разъярённого носорога, чем с ними бодаться.

— Вот! — торжествующе воскликнул Сангушек и отстучал ладонями на приборной панели несколько тактов залихватской мелодии. — Нечего нам там делать.

Кайра толкнула Креспина в бок.

— Очень плохо, что у этой женщины прекрасная память. Она держит в голове сотни физиономий и голосов, реальные адреса, настоящие пароли для связи, и знает слишком много, чтобы от неё удалось надёжно спрятаться. И как только ты окажешься за занавесом и попытаешься с ней встретиться — за тобой придут через десять минут.

— Сведения из неё можно выбить только пытками… — он хорошо помнил то неукротимое упорство в расширенных в ожидании боли зрачках связанной Асты, когда попытался напугать её оголёнными проводами из розетки, а потом пригрозил сжечь в заброшенном доме. — И то не факт.

— Не сомневайся, дорогая, — подал голос Сангушек, — ради него она откусит себе язык. Прожуёт, проглотит и не поперхнётся.

— Десять минут — это целая прорва времени, — сказал Креспин, — и она будет молчать.

— С чего это ты так уверен в ней? — процедила Кайра сквозь зубы.

— Знаю! — отрезал он.

— По какой такой невероятной причине её освободят от физического насилия или укола? Не поделишься своими соображениями о её неуязвимости? — она повысила голос.

— Потому что никто и никогда с той стороны не стукнет в твою дверь и не скажет: «Добрый вечер, меня прислала Аста». Никто, кроме неё, не сможет этого сделать. А если и постучится, то…

— Получит десяток пуль в живот, — продолжила за него Кайра, — даже не успев договорить.

— Именно, — он повернул голову и посмотрел на неё в упор. — Поэтому никто не рискнёт вколоть ей какую-либо дрянь и разворошить секреты в мозгу. Пока не рискнёт.

— Поэтому их цель — следить и ждать. Надоест — прикончат. Придумают какую-нибудь безотказную схему и прикончат. Организуют похороны на высшем уровне: толпа народа, прощальные речи, залпы над могилой, памятник — все, как полагается. А, может, и без схемы обойдутся. Закопают в лесу, или в болоте утопят. Смирись — ей конец. Ещё, смотри, и похоронка тебе придёт.

— Похоронка… — Креспин вновь уткнулся взглядом в окно. — Вот только этого говорить мне не стоило. Разве я решил заварить эту кашу? Смерть Анхар стала точкой отсчёта — с неё началось все то, о чём ты не хочешь вспомнить.

— Они её сами прикончат. Не дождутся тебя и уничтожат. В принципе — я уже и сама хочу этого. И более того — именно это и было бы единственно правильным решением проблемы с их стороны. И для всех нас эта смерть стала бы лучшим выходом, — Кайра всегда легко выносила приговоры.

— Давайте, дадим ей ещё немного пожить. Хотя бы несколько месяцев, — он повернул голову и прищурился на пару «дворников», плавно двигающихся по лобовому стеклу сквозь блики от фонарей. — У меня теперь есть кое-какие планы на её счёт — мёртвой они ей не по силам.

Сангушек подёргал себя за мочку уха и спросил:

— Эти планы обязательно подразумевают твоё личное присутствие за занавесом?

— Кончик нити по-прежнему там, — кивнул Креспин.

Кайра придвинулась вплотную, просунула руку ему под локоть и положила голову на его плечо.

— Не отпущу, — глухо сказала она. — Никто тебя туда не пустит. Я против. Сангушек тоже. И Марк, уверена, тоже самое тебе бы ответил.

— Почему ты не рыжая? — он освободил локоть, приподнял её лицо за подбородок выше и заглянул в глаза. — Лиса.

Она едва заметно улыбнулась одним уголком губ, качнулась ближе и потёрлась носом о его щеку.

— Я вынуждена быть хитрой, чтобы уберечь самое дорогое от необдуманных поступков. Не пугай меня так больше.

Ливанец за рулём деланно кашлянул.

— Так что там с добровольцами?

— Ещё слово услышу — мозги вышибу! — взвилась Кайра. — На дорогу смотри в оба глаза и рот не открывай.