Эмиграция и репатриация советских евреев в 1960-1970-е гг. и отражение этих процессов в прессе

Несмотря на то, что понятия «эмиграция» и «репатриация» несут в своей основе общий смысл, определяемый переселением из одной страны, в данном случае СССР, в другую, содержательный смысл этих понятий существенно разнится. Если эмиграция предполагает просто переезд в новую страну, то еврейская репатриация в переводе на иврит звучит как алия, что означает «восхождение», «движение наверх». Под этими словами понимается возвращение евреев именно в Палестину, откуда, собственно, и пошла история еврейского народа после его исхода из египетского рабства и получения от б-га на горе Синай главной книги — Торы. Таким образом, алия изначально символизирует для человека не просто перемену места проживания, но имеет глубокий сущностный характер. Речь, в данном случае, идет, прежде всего, о поиске евреями смысла жизни как неотъемлемой составляющей процесса алии, которая не завершается с их переселением в Палестину, но продолжается в дальнейшем.

Всем этим объясняется и чрезвычайно трепетное отношение к процессу «восхождения» в современном Израиле, понимаемому как важное условие обретения евреями внутренней гармонии с самими собой и окружающим миром. Важнейшим становится осознание человеком того, что он не просто переезжает жить за границу, а возвращается на свою историческую родину. И хотя нынешний повседневный быт евреев, обосновавшихся на Святой земле, далеко не всегда соответствует сакральному предназначению, обозначенному Торой, философский и духовный смыслы алии остаются неизменными. Это во многом определяет самоидентификацию еврейского народа, включающего в себя огромное число диаспор, исторически сложившихся в различных странах.

Принципиальное отличие третьей волны эмиграции от всех предыдущих (если брать за точку отсчета 1917-й год) состояло в том, что она была продиктована ростом национального самосознания и стремлением советских евреев узнать обо всех аспектах национальной жизни.³⁹ Следует оговориться, что это относилось не только к евреям, но и к упомянутым выше немцам и армянам, также совершавшим переселение из России / CCCР в другие страны на протяжении длительного времени. Однако именно у евреев стремление жить на своей исторической родине сопровождалось открытой борьбой за свои права, несопоставимой по накалу с настроениями, присущими представителям других национальностей и культур.

Если первая и вторая волны эмиграции из Советской России и СССР пришлись на годы гражданской и Второй мировой войн, когда люди зачастую оказывались между жизнью и смертью, то третья волна возникла и развивалась в принципиально иное время. Формально люди уже не находились в условиях социально-политических катаклизмов. Развитие третьей эмиграции было предопределено не ужесточением режима, а преимущественно международной обстановкой и, в частности, взаимоотношениями СССР и США. Американцы требовали от Советского Союза соблюдения прав человека (в том числе права на выбор страны проживания) в обмен на предоставление преференций во внешнеторговой сфере. Такая постановка вопроса позволила сотням тысяч людей эмигрировать из Советского Союза. Основной причиной отъездов стало стремление этих людей избавить себя и родных от проявлений антисемитизма, присущего советскому обществу, беспокойство за судьбы своих детей и т. д⁴⁰. Вместе с тем сами активисты движения за выезд в Израиль подчеркивали, что его возникновение связано с ценностными установками, органически присущими еврейскому народу. Пожалуй, наиболее ярко эти настроения выразил известный диссидент советского времени Натан Щаранский, писавший, что «наш личный исход из тьмы коммунистического тоталитаризма к свету еврейского государства — это современный пересказ истории многовековой борьбы нашего народа за победу над тиранией и обретение свободы».⁴¹

Эмиграция и репатриация евреев из СССР не стали социальными феноменами исключительно 1960-1970-х гг., они получили развитие задолго до этого. Восточноевропейские евреи (ашкеназы⁴²), будучи субэтнической группой евреев, сформировавшейся в Центральной и Восточной Европе еще в XIV в. и изначально говорившей на идише, сыграли значимую роль как в формировании «еврейского очага» в Палестине, так и в последующем создании государства Израиль. Российские евреи всегда были неотъемлемой частью этой группы.

Как известно, многочисленные еврейские общины появились в Российской империи во второй половине XVIII в., после раздела Польши. Современные историки призывают весьма взвешенно подходить к вопросу о положении евреев в дореволюционной России. Так, один из крупнейших специалистов по данной проблеме, И. Барталь, прямо призывает «бросить вызов коллективной памяти евреев» как весьма устойчивому понятию, используемому в исследованиях. Он критически относится к этой памяти, считая ее ничем иным, как «смесью устаревших идеологий, литературных дискуссий и поверхностных образчиков фольклора». «Еврейская память Восточной Европы, — пишет И. Барталь, — это не одномерная коллективная память, а конгломерат множества памятей».⁴³ Такие суждения позволяют еще раз задуматься о том, что формирование еврейской идентичности, в том числе в России, представляет собой многомерное явление, предопределившее развитие самых различных идей, традиций и обычаев, которые оказались присущими самосознанию народа.

Государственная политика Российской империи в «еврейском вопросе» пережила разные периоды и отнюдь не сводилась лишь к дискриминации. В конце XVIII — первой четверти XIX вв. российские евреи пользовались достаточно широким набором прав (избирать в органы городского самоуправления, иметь особые раввинские суды, собирать общинные налоги и др.). Даже эпоха Николая I, вошедшая в историю России как период контрреформ, затронувших и национальную политику, оставила после себя государственную систему еврейских школ. Подчеркивая значение этой системы, Дж. Клиер указывал: «Едва ли можно найти светского еврейского интеллектуала или общественного лидера второй половины XIX в., который не был бы связан с системой государственных еврейских школ».⁴⁴

Период царствования Александра II, как известно, был ознаменован развитием либерально-ориентированной традиции, время от времени возрождавшейся в России и определявшей формирование духовных и политических свобод по сравнению с «обычным» временем.⁴⁵ Классик истории российского еврейства С. М. Дубнов отмечал в связи с этим на то, что российская власть в середине XIX в. в определенной степени «облегчила немного и тяжелую участь евреев». «Не вступая на путь коренных преобразований, — писал он, — правительство нашло необходимым постепенно отменять наиболее тяжелые правовые ограничения».⁴⁶

Это предопределило активное развитие в России Гаскалы (Хаскалы или, в переводе на русский язык, Еврейского Просвещения). Само понятие означало стремление европейских образованных иудеев, начиная с первой половины XVIII в., приобщить себя и все еврейское население к ценностям западноевропейской культуры. Либерализация общественной жизни в России в середине XIX в. дала возможность включить в программу хедеров (еврейских школ) светские дисциплины и обозначила стремление части иудеев к тому, чтобы их дети овладевали общими знаниями.⁴⁷

Представители российского еврейства стремились занять полноценное место в культурной и образовательной жизни страны. Среди них был, в частности, А. Пумпянский, издававший в Риге журнал «Еврейские записки».⁴⁸ Периодика, акцентирующая внимание на еврейской теме, была во второй половине XIX в. распространенным явлением в России. Можно вспомнить такие издания, как «Рассвет», «Сион», «День, «Восход» и др., выходившие в Одессе и Петербурге. Их существование подтверждало стремление многих представителей еврейского сообщества позиционировать свои интересы в русскоязычной среде. Большую популярность в ту пору получил писатель Соломон Рабинович, куда более известный читательской публике как Шолом-Алейхем. И хотя все созданное им поначалу вышло на идише, многое было переведено на русский язык и получило доступ к российскому читателю. Во второй половине XIX в. в России были известны и такие авторы, как Осип Рабинович и Илья Оршанский, изображавшие в своих рассказах и публицистических статьях на русском языке тогдашнюю жизнь евреев и отстаивавшие идеи их равноправия в российском обществе, недопустимости развития антисемитских настроений.

Именно в культурно-политических условиях второй половины XIX в. шло активное формирование еврейской интеллигенции, сложившейся под влиянием русской культуры и различных политических течений.⁴⁹

«Оттепель», однако, оказалась недолгой. Дискриминация еврейского населения отчетливо проявила себя в эпоху правления Александра III (1881—1894). Поначалу, правда, ничего не предвещало ее развития. В начале 1883 г. была учреждена Верховная комиссия по пересмотру законов о евреях под председательством графа К. И. Палена. В последующие несколько лет она собирала материалы и выслушивала показания экспертов, и, в конце концов, пришла к заключению о необходимости постепенного расширения прав евреев с целью приравнивания их к другим жителям государства. Однако царь отклонил это предложение и за ненадобностью попросту распустил комиссию.⁵⁰

Вся политика в отношении евреев в России того времени пошла по знакомому сценарию. Это выразилось в их исключении из местного сельского управления, в закрытии единственного в империи ремесленного училища для евреев и многих других мерах. Тогда же, в 1883 г., была установлена пятипроцентная норма для евреев в Горном институте в Петербурге; в 1884 г. — в Институте инженеров путей сообщения, а потом и в других вузах. Власти отказались от политики ассимиляции евреев при помощи русской школы. В 1883 г. одесский генерал-губернатор И. В. Гурко в докладе царю предложил сократить долю евреев в гимназиях до 15 проц. от общего числа учеников. Александр III написал на докладе: «Я разделяю это убеждение».⁵¹

Именно с этим временем связано такое явление, как погромы, которые были широко распространены в России. «Погромы лишили надежды даже многих евреев-социалистов, полагавших до той поры, что революция, которая уничтожит самодержавие и освободит русский народ, принесет равенство и евреям. Теперь они убедились: народ ненавидит евреев и виновен в их трагедии не меньше, чем власти».⁵² Участившиеся в то время погромы, в свою очередь, послужили толчком к формированию сионистских организаций в России и формированию политической активности евреев.⁵³

Вместе с тем, как отмечает И. Барталь, многие исследователи восточноевропейского еврейства не видели связи погромов с процессами модернизации в еврейской общине. «Даже после погромов 1881—1882 гг. некоторые слои еврейского общества все еще пытались найти пути интеграции в культуру империи», — пишет он, считая, что решающим фактором в «глубоком потрясении, постигшем еврейское общество», стал все-таки «распад феодальной системы», который предшествовал погромам.⁵⁴ В свою очередь германский историк Х.—Д. Леве подчеркивает, что правительство Александра III не потворствовало погромам 1881—1884 гг.⁵⁵

Так или иначе, но погромы во многом предопределили судьбу восточноевропейского еврейства. Желание евреев выйти из того состояния духа и быта, в котором они жили веками, значительно усилилось. И хотя их массовая эмиграция из Восточной Европы на Запад началась еще в 1870-е гг. из-за голода, впоследствии она стала прочно ассоциироваться именно с новой волной антисемитизма.⁵⁶ Погромы действительно продолжались на протяжении всех 1880-х гг. В это время «русская почва оказалась еще более благодатной для [становления] рассадников юдофобии и человеконенавистничества», — писал Мозес Шалит.⁵⁷

Вместе с тем и другие факторы — наличие «черты оседлости» и квоты, касавшиеся поступления евреев в вузы, — болезненно воспринимались еврейским населением империи и способствовали его массовому отъезду с мест проживания. В 1888—1914 гг. около 4 млн. чел. всех национальностей покинули Россию⁵⁸, и общее число евреев в этой волне оказалось весьма велико — 2 млн. чел.⁵⁹ Правда, в Палестину прибыли тогда лишь немногие от общего числа эмигрантов — лишь несколько десятков тысяч⁶⁰, в то время, как значительно большее число людей отправились в США и европейские страны. Вместе с тем погромы способствовали не только отъезду евреев с насиженных мест, но и возникновению и развитию устойчивого сионистского движения в России (деятельность «Хиббат-Цион», Одесского комитета, съезды и конференции российских сионистов и др.)⁶¹

Эпоха революционных потрясений в России в начале 1900-х гг. сопровождалась новой чередой зверских по жестокости погромов, и в их организации значительную роль сыграли правые экстремисты — черносотенцы.⁶² Это привело к дальнейшему развитию сионистских настроений в самой Российской империи. Именно в этот период здесь возникли организации сионистов-социалистов (позднее объединившиеся в Еврейскую социал-демократическую рабочую партию «Поалей-Цион»), которые поддерживали проекты возрождения еврейского государства в Палестине.⁶³ Именно поэтому левые идеи были весьма популярны в израильском обществе и в первые десятилетия его существования. Достаточно вспомнить влиятельную Рабочую партию Израиля (Мапай)⁶⁴ и другие подобные ей структуры.

В свою очередь, в годы гражданской войны (1918—1922) евреев толкали к отъезду за рубеж голод и все те же бесчинства, проявляемые по отношению к ним со стороны белых, красных и националистов на территориях бывшей Российской империи (прежде всего, на Украине). При этом многие погромы носили стихийный характер, в них активно участвовали социальные низы российского общества. «Мало того, что евреев убивали и грабили деникинцы и бандиты, мирное население тоже не оставалось в стороне, — отмечает Я. Мартынова. — Евреев обвиняли в спекуляции, называли врагами Христовыми, осквернителями, отравителями и т. д.» Главным, как считали преимущественно крестьяне, был пункт, что все коммунисты — это непременно евреи, которые стремятся захватить власть, чтобы уничтожить христианское население. «Еврейское население поэтому постоянно находилось в ожидании погромов».⁶⁵ В свою очередь А. Замойский утверждает, что погромы периода гражданской войны обернулись для еврейского населения Белоруссии «катастрофой». По неполным данным, они прошли здесь в 177 населенных пунктах.⁶⁶

Все это, безусловно, повлияло на то, что из двух с лишним миллионов людей, покинувших Россию в первые постреволюционные годы, около 200 тысяч были евреями.⁶⁷ Это намного превышает тогдашнее соотношение между основными национальностями и евреями, представленными в России того времени.⁶⁸ Судьбы евреев-эмигрантов из России сложились по-разному. Многие из них осели в европейских странах. Так, еврейская интеллигенция внесла немалый вклад в возникновение феномена знаменитого Русского Парижа 1920-х — 1930-х гг.⁶⁹ Существенное влияние она оказала на развитие культурной жизни Чехословакии, Германии и других стран.⁷⁰ Некоторые представители бывшего российского еврейства со временем перебрались в США. С середины 1930-х гг. этот процесс стал еще заметнее, что было связано с упрочением в Германии нацизма.⁷¹ Вместе с тем немало евреев уже в первой половине 1920-х гг. уехали в Палестину, положив начало репатриации, получившей активное развитие во второй половине 1960-х гг.

Процесс отъезда евреев из СССР советское руководство пыталось использовать в своих политических целях.⁷² «Эмиграция из СССР никогда не была свободной, но иногда выборочно разрешалась из прагматических соображений», — характеризовал эту ситуацию преподаватель Еврейского университета в Иерусалиме М. Бейзер.⁷³

Присутствие в Палестине русскоязычного населения всегда разыгрывалось Советским Союзом в качестве «козырной карты» — в ходе проведения его ближневосточной политики. Именно компартия Израиля (КПИ) оказалась наиболее близкой СССР в идеологическом отношении. Заметим, что она была создана в марте 1919 г. как Социалистическая рабочая партия и стала членом Коминтерна с 1924 г. Однако симпатии руководства СССР к арабским националистам ослабляли позиции коммунистов в израильском обществе, вели к череде расколов внутри КПИ. Поэтому советские лидеры (и в первую очередь И. В. Сталин) рассчитывали на то, что изначальная духовная и политическая связь теоретиков сионизма З. Жаботинского, Б. Борохова и ряда других, а также первых руководителей Израиля Д. Бен-Гуриона, Я. Чертока и Г. Меир с дореволюционной Россией поможет укрепить в Палестине советские внешнеполитические интересы. Посредством этого Кремль стремился создать на этой территории плацдарм и для реализации своих экономических интересов. Однако этого не случилось ни до появления Израиля (1948), ни позже.

За период 1923—1937 гг. из СССР эмигрировало около 70 тыс. евреев, в том числе 32 тыс. в США и около 25 тыс. в Палестину.⁷⁴ Основное число таких отъездов пришлось на 1920-е гг., когда в СССР осуществлялась новая экономическая политика (НЭП), и его границы еще не были окончательно закрыты. В 1920-е гг. в СССР даже существовали левое крыло «Поалей-Цион» и «Гехалуц» — организаций, ратовавших за еврейское переселение в Эрец Исраэль, деятельность которых допускалась властями. Однако к концу 1920-х гг. и они были ликвидированы.

По мере ужесточения внутренней политики процессы эмиграции и репатриации сталкивались со все большими препятствиями. Представители подпольного «Гехалуца», действовавшего до 1934 г., занимались «контрабандной отправкой» членов своей организации в Палестину,⁷⁵ но даже при этом евреям приходилось в буквальном смысле вырываться из СССР. Если в 1925—1926 гг. в Палестину уехало более 21 тыс. чел., то за 1927—1930 гг. — лишь немногим более 1 тыс. В 1931—1936 гг. эта цифра составила в общей сложности примерно 1800 чел.⁷⁶

В условиях массовых репрессий евреям иногда удавалось добиться права уехать в Палестину вместо ожидаемой ссылки. Как отмечает активист сионистского движения в Советской России Дж. Шехтман, чаще всего разрешение на это выдавалось благодаря личному ходатайству известного пианиста профессора Давида Шора, неоднократно игравшего в Кремле для членов Совнаркома.⁷⁷

Практически полностью отъезд евреев прекратился в конце 1930-х гг., когда усилиями Кремля был окончательно возведен «железный занавес» между СССР и всем остальным миром. Возможность смены страны проживания как для евреев, так и для представителей всех остальных национальностей, живших на территории СССР, отныне полностью исключалась.

Вместе с тем исследователи подчеркивают противоречивый характер советской национальной политики 1920-1940-х гг., в том числе и в отношении евреев. Были периоды, когда сталинское руководство пыталось использовать «еврейский фактор» в своих политических целях, допуская появление идеологически окрашенной печатной продукции на идише.⁷⁸ Именно этот язык занимал центральное место в жизни советского еврейства. Что же касается иврита, то он был запрещен в СССР. Как справедливо указывал израильский писатель и одновременно научный сотрудник Тель-Авивского университета И. Гильбоа, уже в первые годы после революции этот язык рассматривался исключительно как «язык раввинов и клерикальной реакции, как орудие сионизма — прислужника британского империализма».⁷⁹

По мнению преподавателя еврейской истории университетского колледжа Лондона Ш. Абрамского, весьма противоречивым был и Биробиджанский проект, нацеленный на переселение евреев на Дальний Восток и создание там полноценного места их проживания. К концу 1930-х гг. затея завершилась полным провалом: евреи не хотели селиться на другом конце страны. По данным переписи 1959 г., только 8,88% населения Еврейской автономной области принадлежали к титульной нации.⁸⁰

Антисемитские тенденции были заметны в этот период в общественной жизни и государственной политике не только Советского Союза, но и других стран (в том числе тех, которые позднее были присоединены к СССР). Так, латвийский исследователь Л. Дрибинс показывает, что данная проблема существовала и в независимой Латвии.⁸¹ После присоединения Латвии к СССР некоторые еврейские общественные деятели стали жертвами сталинских репрессий.⁸² Этот процесс продолжился и после Второй мировой войны.⁸³

Переломным моментом в истории еврейского народа стало образование государства Израиль (1948). Это оказалось отправной точкой для начала периода массовой алии: только за первые три года в страну прибыло со всего мира около 690 тыс. человек.⁸⁴ К слову, СССР стал первой страной, признавшей на дипломатическом уровне рождение нового государства. Однако быстро обозначившееся стремление Израиля быть ближе к США и другим западным странам привело к тому, что уже во второй половине 1949 г. СССР прекратил с Израилем все торговые отношения, а спустя четыре года и дипломатические.⁸⁵

Как отмечал М. Бейзер, создание государства Израиль вызвало в еврейской среде «бурю энтузиазма». Недавние участники Великой Отечественной войны обращались в органы власти и в Еврейский антифашистский комитет с просьбой отправить их добровольцами для защиты молодого еврейского государства. Предпринимались попытки сбора средств в помощь Израилю.⁸⁶ Многие поверили, что теперь им разрешат репатриацию. Но у И. В. Сталина были иные планы. Он отчетливо понимал, что массовая репатриация будет свидетельствовать о разочаровании советских евреев жизнью в СССР, что противоречило активно создаваемым здесь представлениям об облике страны-победителя фашизма. В результате надежды тогдашних советских евреев на репатриацию так и не сбылись.

Более того, рубеж 1940-1950-х гг. вошел в историю как период новой волны репрессий, в значительной степени затронувшей именно евреев.⁸⁷ Отмечая, что евреи не были единственным народом, права которого были урезаны при Сталине, публицист Р. Эйнштейн подчеркивал: «…В отличие от других национальностей, которые пострадали в этот период, права советских евреев были еще более ущемлены благодаря тому, что Сталин воспользовался традиционными антисемитскими предрассудками».⁸⁸

Вопрос о том, был ли И. В. Сталин антисемитом, на протяжении уже многих лет затрагивается в научных и публицистических работах.⁸⁹ Сам он, естественно, отрицательным образом отвечал на этот вопрос.⁹⁰ Очевидно, однако, что решение «еврейского вопроса» в стране всякий раз ставилось Сталиным в зависимость от его личных целей и государственных интересов — ровно в той степени, разумеется, как он их понимал. Это определило и поддержку Сталиным идеи создания государства Израиль, и репрессии по отношению к деятелям еврейской культуры. Последняя тенденция ярко проявилась в конце 1940-х — начале 1950-х гг., в период борьбы с «безродным космополитизмом». Обозначенная тема выходит за рамки нашего исследования, но именно тогда в Советском Союзе было покончено с еврейской сценической культурой: закрыты Московский государственный еврейский театр (ГОСЕТ), Белорусский, Украинский и Биробиджанский еврейские театры. В последние годы правления Сталина было арестовано и большинство еврейских писателей, живших в СССР.⁹¹

Проблема положения советских евреев привлекла внимание Израиля. Уже в первые годы его существования в стране были созданы специальные организации (в частности, «Натив»), которые устанавливали связи с евреями в СССР. Впоследствии внутри «Натива» появилось агентство «Бар», отвечавшее за информационную деятельность за пределами Израиля. Оно, в частности, размещало в западной печати статьи о положении советских евреев. Как указывает известный израильский историк Я. Рои, уже практически с первых дней своего существования и в дальнейшем, в ходе дипломатических контактов с Советским Союзом, Израиль «при каждом удобном случае настаивал на предоставлении советским евреям права на репатриацию».⁹²

После смерти И. В. Сталина процесс отъезда евреев из СССР все-таки начался: в 1954 г. уехало 53 чел., год спустя 106 чел., в 1956 г. — 753 чел.⁹³ В данном случае, как уже отмечалось, следует говорить о репатриации, а не эмиграции, поскольку конечным пунктом путешествия этих людей был Израиль. Масштабы происходящего были незначительными: общее число уехавших в 1955—1967 гг. составило чуть более 12 тысяч чел.⁹⁴ Практически все репатрианты (в основном пожилые люди) имели родственников на Земле обетованной, что и определило возможность получения ими разрешения на отъезд из СССР. Многие из них длительное время готовились к перемене страны: изучали иврит, историю иудаизма (как правило, скрытно, в подпольных условиях). Это в дальнейшем позволило им более или менее успешно абсорбироваться в Израиле.

Приезд израильской делегации на Московский фестиваль молодежи и студентов 1957 г. вызвал настоящий ажиотаж среди советских евреев. Многие искали личных встреч с израильтянами, говорили о своем желании репатриироваться.⁹⁵ Однако власть ответила на это новыми запретами, что во многом стало катализатором формирования во второй половине 1950-х гг. в СССР феномена еврейского самиздата. В 1960-е гг. в Ленинграде, Одессе, Риге стали возникать подпольные сионистские группы.

Вместе с тем процесс «еврейского возрождения» в СССР в условиях «оттепели» не следует преувеличивать. Далеко не все еврейские интеллектуалы интересовались темами, связанными со спецификой национальной культуры. Молодому поколению тогдашних советских нонконформистов еврейская тематика была тоже не очень близка. Так, художники обращали более пристальный взгляд не на Ближний Восток, а на Запад, исследуя, а то и заимствуя оттуда идеи и настроения первого русского авангарда, «тоже в значительной степени прозападного». Идея космополитизма превалировала у них над национальной идеей.⁹⁶

Несмотря на различные постановления, как будто бы призванные обеспечить право получения образования на родном языке, в СССР к этому времени уже отсутствовали школы с преподаванием идиша.⁹⁷ Запреты не ограничивались языком, но затрагивали все, что было связано с еврейской культурой. В СССР было крайне трудно формировать у подрастающего поколения еврейское самосознание, определяемое национальными традициями. Уже упомянутый нами Н. Щаранский, активный участник движения за выезд евреев на свою историческую родину, вспоминал впоследствии: «Я рос в коммунистической России, и история еврейского народа была мне почти неизвестна. Это было неслучайно: коммунистический режим десятилетиями вел войну против всевозможных форм еврейского самосознания».⁹⁸ Существовали и негласные нормы приема евреев в вузы и на работу.⁹⁹

Всплеск национального самосознания советских евреев и последовавшие за этим их эмиграция и репатриация приходятся, как уже отмечалось, на вторую половину 1960-х — первую половину 1970-х гг. Это было связано с успехами Израиля в ходе Шестидневной войны 1967 г. и последовавшей за этим эпохой «разрядки» международных отношений.¹⁰⁰

Поражение в Шестидневной войне арабских стран (Египта, Иордании, Сирии и Ирака) разрушили упорно транслируемый советской пропагандой миф о том, что масштабная техническая и финансовая помощь со стороны СССР обеспечит им возможность покончить с Израилем «одним ударом». Этого не случилось. Израиль, будучи союзником США на Ближнем Востоке, стал после своей победы в войне еще большей «костью в горле» для тогдашнего СССР, что помешало полному упрочению советских политических интересов в регионе. Фактически эта ситуация продолжалась потом ни одно десятилетие.

Как отмечает британский историк М. Гилберт, в 1985—1986 гг. занимавший пост представителя советских евреев в Комиссии по правам человека в Женеве, в июне 1967 г. настроение еврейского населения СССР стремительно перешло из фазы отчаяния в состояние эйфории. Сначала советские евреи были «травмированы» угрозой, нависшей над Израилем (тем более, что советские СМИ чуть ли не каждодневно трубили о его неминуемом поражении). Но очень скоро к евреям прорвалась весть о том, что Израиль «не только уцелел, но и нанес сокрушительный удар своим врагам». В результате «за всплеском ужаса последовал всплеск гордости».¹⁰¹

Те шесть июньских дней показали полное несоответствие арабских притязаний уровню ведения современной войны. Несостоятельной оказалась и советская идеологическая кампания, предрекавшая безоговорочный триумф арабов.¹⁰² Военная победа укрепила в евреях чувство справедливости и гордости за свою историческую родину. Как отмечал Н. Щаранский, клич из Иерусалима о том, что «Храмовая гора в наших руках!», проник сквозь «железный занавес» и установил почти мистическую связь Израиля с советскими евреями.¹⁰³

Желание многих евреев покинуть Советский Союз лишь подтвердило эти настроения.¹⁰⁴ Активисты движения заявляли о своем желании совершить такой шаг ввиду частых проявлений антисемитизма, к распространению которого советская власть относилась весьма равнодушно. Именно эта идея главенствовала в содержании анонимной листовки «Почему я сионист?», появившейся в 1968 г. В ней отмечалось что сионистские идеи родились в силу неразрешенности базовой потребности еврейского народа — ощущать себя живущим на своей исторической родине.¹⁰⁵ Анонимность листовки была продиктована невозможностью для многих советских евреев свободно репатриироваться в Израиль.

После разгрома Израилем в 1967 г. армий арабских государств дипломатические связи между СССР и еврейским государством были разорваны на двадцать лет. Примечательно, однако, что уже в июне 1968 г. в ЦК КПСС поступило совместное письмо за подписями тогдашнего министра иностранных дел СССР А. А. Громыко и председателя КГБ СССР Ю. В. Андропова. В нем высказывалась необычайно революционная по тем временам идея: разрешить советским евреям уехать из страны.¹⁰⁶ Это было продиктовано не изменившимся восприятием «еврейского вопроса» со стороны руководства страны, но большим желанием Москвы создать экономические и торговые преференции в отношениях между СССР и западным миром. С конца 1960-х гг. политика Советского Союза в отношении Израиля действительно смягчается.

В СССР поначалу рассчитывали, что число отъезжающих будет ограниченным. В самом деле, в 1970 г. по израильским визам страну покинула лишь тысяча человек, однако в 1973 г. таких было уже свыше 34 тысяч, а до середины 1970-х репатриировалось около 100 тыс. чел.¹⁰⁷ Часть из них отправилась в Израиль, руководствуясь «духом крови» и сионистскими настроениями, другие приняли решение обосноваться в США. Хотя оба потока были едиными в своем стремлении уехать из СССР, они, как несложно предположить, существенно отличались друг от друга своим видением будущего.

При этом в кругах исповедующей сионистские идеи еврейской интеллигенции, продолжавшей оставаться в СССР, выявились две позиции по вопросу репатриации. Сторонниками первой были В. Престин, В. Файн, П. Абрамович и другие, которых называли «культурниками». По их мнению, чтобы направить основную массу евреев именно в Израиль, следовало «пробуждать национальное самосознание широких слоев ассимилированной интеллигенции», т.е. целенаправленно заниматься в своей стране распространением еврейской культуры и традиций. Их оппоненты (так называемые «политики») — В. Слепак, А. Лернер, Д. Бейлина и другие — призывали ограничиться только борьбой за выезд, а из всех форм культурной и просветительской работы признавали лишь преподавание иврита. Они были склонны считать, что легализация еврейской культуры в СССР «создаст иллюзию решения еврейского вопроса и отвлечет евреев от мысли о репатриации».¹⁰⁸

Настроения уезжавших претерпели существенные изменения уже в ходе развития третьего этапа советской алии. Поводом для этого стало нападение арабских террористов на поезд с советскими евреями в октябре 1973 г. Те следовали в Вену, ставшую перевалочным пунктом для отъезда в Израиль. Теракт естественным образом сказался на мироощущении многих репатриантов, до недавнего времени исповедовавших сионистские идеи. В этот период СССР покинуло более 210 тыс. чел., но в Израиле приземлилось лишь около 120 тысяч из общего числа.¹⁰⁹ Остальные отправились в другие страны.

Отмеченная ситуация существенно осложнила и отношения между Израилем и США. Как указывал Я. Рои, Израиль настаивал на том, чтобы советские евреи имели перед ним «моральные обязательства», поскольку разрешения на выезд давались только тем, кто указывал эту страну целью своего отъезда из СССР. Кроме того, израильские руководители отмечали, что для выживания еврейского государства необходим приток населения, и еврейский мир «должен поддерживать именно репатриацию».¹¹⁰

В последующие годы провозглашенная в Советском Союзе «разрешительная» политика в отношении евреев если и развивалась, то крайне ограниченными темпами. В 1974 г. страну покинуло уже менее 21 тысячи евреев и членов их семей. На протяжении нескольких последующих лет выезжавших стало еще меньше — от 13 до 16 тыс. чел. в год. В 1978 г., в свою очередь, наблюдался новый рост числа отъезжающих, и в 1979 г. был отмечен пик еврейской эмиграции 1970-х: более 51 тыс. чел.¹¹¹

Победа на президентских выборах в США Р. Рейгана (1980), назвавшего СССР «империей зла», обострила советско-американские отношения. Это привело к ответной реакции советских властей, сразу же ограничивших выезд евреев из СССР. Число репатриантов снизилось практически до уровня середины 1960-х гг.

«Окно» окончательно закрылось в начале 1980-х гг. по причине ввода Советской Армии в Афганистан и высылки из Москвы в Горький (ныне Нижний Новгород) академика-диссидента А. Д. Сахарова. Одновременно руководство СССР все отчетливее ощущало политическое давление со стороны Запада и окончательно прекратило идти на компромисс с ним по «еврейскому вопросу». Он был признан «решенным». Одновременно власти прибегли к репрессивным мерам в отношении активистов, ратовавших за отъезд из страны. Если в 1979 г. выездные визы получили 51 333 чел., то в 1982 г. таковых оказалось лишь 2688 чел. По итогам 1983 г. число виз уменьшилось до 1315, а в 1984 г. их было выдано лишь 896.¹¹² Как однозначно констатировал в 1984 г. мюнхенский журнал «Страна и мир», «еврейская эмиграция из СССР прекратилась». Действительно, в октябре того же года из СССР в Вену приехало лишь 29 человек, в то время как в 1979 г. ежемесячное число репатриантов достигало 5 тысяч. Советская власть, по-видимому, сочла метод неэффективным для проведения своей политики. В результате участились аресты и допросы еврейских активистов, началось изъятие уже готовых документов из ОВИРа и т. д.¹¹³

Израиль быстро обратил внимание на эти факты и призвал мировое сообщество поддержать право советских евреев на репатриацию. Так, в 1980 г. на Мадридской конференции (где собрались представители стран, подписавших Хельсинкские соглашения 1975 г.) делегат Израиля выразил озабоченность резким уменьшением числа репатриантов из СССР. Он отметил также, что Израиль ожидал от европейских стран более «эффективных действий, которые подкрепили бы право человека на эмиграцию». Одновременно было высказано беспокойство, что многие советские евреи до сих пор не получили возможности соединиться со своими родственниками в Израиле.¹¹⁴

Лишь в годы перестройки, инициированной тогдашним генсеком КПСС М. С. Горбачевым, произошел новый всплеск еврейской эмиграции из СССР. Это было связано, во-первых, с введением «разрешительной» советской политики в отношении этого вопроса, а во-вторых, с усилением социально-политической напряженности в самой стране.¹¹⁵ Стремление к массовому отъезду за рубеж было продиктовано также обострением межнациональной конфликтности и опасностью возникновения еврейских погромов (о чем писала даже официальная советская пресса).¹¹⁶

В 1990-е гг., в условиях формирования новой российской государственности, этот процесс продолжился. Данный период формально выходит за рамки нашего исследования, однако стоит хотя бы кратко остановиться на нем.

Этот период характеризуется резким увеличением числа эмигрантов. За последнее десятилетие XX в. только в Израиль прибыло около миллиона выходцев из бывшего Советского Союза.¹¹⁷ Уже в первый год этого временного отрезка из СССР уехало 450 тыс. чел.¹¹⁸; из них более 185 тыс. отправились в Израиль,¹¹⁹ а остальные разъехались по другим странам. Значительное увеличение числа отъездов из СССР пришлось на последующие годы, когда буквально на глазах рассыпались его социально-политическая и экономическая системы, менялись духовные приоритеты общества. Одновременно в стране было принято новое эмиграционное законодательство, предусматривавшее, в частности, несравненно более свободный, чем прежде выезд россиян за границу, в том числе и на длительные сроки. Так, в статье 2 Федерального закона «О порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию» (1996) отмечалось, что выезд гражданина РФ из страны не влечет для него, его супруга или близких родственников каких-либо ограничений прав, гарантированных законодательством и международными обязательствами страны.¹²⁰ Все это предопределило заметное усиление общих «отъездных настроений» среди российского населения.

Что же касается еврейской репатриации времени перестройки и первых постсоветских лет, то у нее была определенная специфика по сравнению с аналогичными процессами, проходившими прежде.

Во-первых, новая волна репатриации стала более разнообразной по своему качественному составу. Ее сионистские приоритеты все больше сходили на нет. Помимо евреев по крови, в Израиль активно поехали члены их семей, которые теперь уже далеко не всегда имели отношение к еврейству. Это многое меняло в повседневной жизни Израиля.

Если ранее репатриантов из СССР лишали советского гражданства, то позже это условие, как отмечалось выше, было аннулировано, что сделало процесс отъезда психологически более комфортным. Люди знали, что они теперь уже не теряют возможности вернуться обратно. Как охарактеризовал ситуацию один из старых репатриантов, «мы уезжали навсегда, а теперь уезжают посмотреть».¹²¹ В этом, конечно, есть толика преувеличения: большинство переезжавших в Израиль уже после снятия «железного занавеса» также не собиралось возвращаться назад. Вместе с тем некоторые представители новой алии воспринимали Израиль как временную остановку на пути следования в США и Канаду. Примечательно, что из 1,1 млн. чел., репатриировавшихся с января 1989 г. по июнь 2002 г. в Израиль, более 100 тыс. затем покинули страну (8,9% от числа всех приехавших). Правда, в это число вошли и те, кто вернулся обратно в Россию и другие страны бывшего СССР.¹²²

За последние годы соотношение между репатриантами и теми, кто по разным причинам покинули Израиль, осталось практически без изменений.¹²³ Это свидетельствует о специфичности этого процесса, который теперь уже не определяется исключительно сионистскими интересами, но имеет в своей основе очень разные причины.

Во-вторых, репатриантов последней волны отличает большее материальное благополучие по сравнению с их предшественниками в 1960-1970-е гг. Если тогда многие приезжавшие имели очень скромные финансовые возможности¹²⁴, то уже к середине 1990-х гг. число обеспеченных репатриантов начинает возрастать. Доля лиц с высшим и средним специальным образованием оказалась в этой волне исключительно высока (65% в 1990—1991 гг.).¹²⁵

Нынешние российские репатрианты представляют собой очень неоднородную группу. Это люди самых разных возрастов и профессий. Приверженность сионизму перестала представлять для подавляющего большинства из них какую-то общественную ценность. Мотивы репатриации отличаются от исследуемых нами 1960-1970-х гг. и во многом связаны с желанием большей профессиональной и личной самореализации.¹²⁶ Вместе с тем на общем фоне стала заметной группа людей, которая репатриируется в Израиль по причине неприятия политики нынешнего российского руководства, невозможности ощутить себя психологически комфортно в этих условиях.

Таким образом, советская / российская алия в Израиль, чья история началась еще в XIX в., выглядит сложным и многослойным явлением. Вместе с тем нельзя не признать, что подавляющее число репатриантов обладало ярко выраженной активностью, повлиявшей и продолжающий влиять на всю социально-экономическую жизнь Израиля. Оказавшись в этой стране, они сумели продвинуть свои социальные, политические и духовные интересы, что способствовало развитию общего социально-культурного и духовного процессов в этой стране.

Как было показано выше, волна эмиграции и репатриации евреев из СССР с конца 1960-х и и на протяжении всех 1970-х гг. имела принципиальные особенности, достойные того, чтобы посвятить ей самостоятельное исследование.

Важнейшее различие между этой и более ранними волнами еврейской эмиграции и репатриации заключалось не столько в количественных показателях процесса, сколько в качественном составе его участников, а также в мощном резонансе, который он получил в мировых СМИ. Эта волна, на фоне всех предыдущих, отличалась наиболее высоким образовательным и профессиональным уровнями. Как справедливо указывали А. Нов и Дж. Ньют, число евреев, известных в науке, искусстве, журналистике, медицине, а также в ряде областей техники и культуры было «непропорционально велико» по отношению ко всему еврейскому населению страны.¹²⁷

Вместе с тем в сознании многих из них жило ощущение несправедливости по отношению к себе, что сформировало в людях неприятие реальности в тогдашнем СССР. Некоторых можно было причислить к категории откровенных антисоветчиков, обсуждавших эти идеи на домашних кухнях. Часть активистов поддерживала сионизм, в основе которого лежала идея переселения евреев в Палестину и укрепления тем самым еврейского государства; другие стремились попросту покинуть СССР, не видя будущего для реализации личных способностей и возможностей для своих детей. Хотя обе группы уезжали по израильской визе и только по прилету в Вену окончательно определялись с дальнейшим маршрутом передвижения, мотивации их существенно отличались.

Другим феноменом эмиграции и репатриации того времени стало наличие большого числа «отказников» — тех, кому по разным причинам был запрещен выезд из СССР. Такие отказы, ставшие массовым явлением уже в 1970-е гг. (по некоторым подсчетам, число людей, ожидавших разрешения уехать, достигало 10 тыс. чел.),¹²⁸ могли длиться годами, что приводило к бедственному положению самих активистов, зачастую не имевших постоянной работы и заработка. В сознании большей части советского общества они воспринимались изгоями, не заслуживавшими какого-либо сострадания.

Опасаясь роста числа желающих покинуть страну, советские власти вели борьбу с ними как административными, так и пропагандистскими мерами. В ответ на это громко заявляло о себе движение за выезд евреев в Израиль, в котором участвовали не только сами евреи, но и лица других национальностей, критически настроенные по отношению к советскому режиму. Вместе с тем это движение вряд ли можно назвать диссидентским в традиционном смысле слова.

В 1960-е гг. диссидентами стали именовать всех представителей оппозиционного движения в СССР и странах Восточной Европы. Однако далеко не все они боролись против советского строя и марксистско-ленинской идеологии. Немало было тех, кто, ссылаясь на советские законы, требовал реализации на практике официально провозглашаемых ценностей.¹²⁹

Большинство советских евреев, ратовавших за выезд из СССР в Израиль, во-первых, воздерживалось от глобальных оценок политической системы, а во-вторых, не очень интересовалось идеологией. Они ставили перед собой более узкую задачу: добиться разрешения на выезд для себя и своих семей, товарищей по движению, что неминуемо отделяло их от всего диссидентского движения в Советском Союзе и странах «народной демократии». «Еврейское национальное движение, будучи по методам правозащитным, — петиции, открытые письма, демонстрации, голодовки — состояло в большинстве своем из людей, которые имели целью не оздоровление жизни в СССР, а выезд из него, — указывал А. И. Прищепа. — Цель участников еврейского движения — эмиграция, и это определяло их качественно иной психологический тип. Большинство подававших заявления на выезд было озабочено не гражданскими проблемами, а устройством своей жизни и жизни своих семей, искренним желанием избежать конфликтов с властью. В этом смысле участники эмиграционных движений не являлись диссидентами в том специфическом значении, какое этот термин получил в советских условиях».¹³⁰

Сказанное выше не означает отрицания взаимосвязи еврейского движения с диссидентами и правозащитниками. Тот же А. И. Прищепа подчеркивал, что вопрос о свободе страны проживания не следует подменять более частным вопросом — о еврейской эмиграции в Израиль. Такая подмена, по его словам, выхолащивает общественное и международное значение права на свободу отъезда вообще и возвращения людей на историческую родину в частности. «Корни явления, называемого „еврейским движением за выезд в Израиль“, не только национальные, а глубже и шире — социально-экономические и политические».¹³¹

Как полагает М. Бейзер, влияние диссидентского движения на сионистов особенно ощущалось в Москве, где многие активисты будущей репатриации «выросли» из этого круга людей, заимствуя у них методы борьбы.¹³² Именно московские сионисты были теснее всего связаны с правозащитниками.

Некоторые активисты движения за выезд евреев в Израиль действительно были видными диссидентами, связанными с иностранными журналистами и дипломатами. Это вспоминала американка Л. Пол, общавшаяся в начале 1980-х гг. с семьей Н. Меймана — известного «отказника», члена Московской Хельсинкской группы. Л. Пол оставила интересные мемуары, позволяющие представить общую обстановку того времени. В них она упоминала жену Н. Меймана, И. Китросскую, которая, ссылаясь на погромы начала ХХ в., подчеркивала, что евреям в СССР «всегда было нелегко».¹³³ Таким образом, в исторической памяти активистов еврейского движения 1970-х гг. значительную роль играли воспоминания о той дискриминации, с которой сталкивались представители их семей еще в Российской империи. Эти воспоминания накладывали отпечаток на всю систему их восприятия действительности, что, по существу, и предопределяло стремление этих людей к отъезду.

Желавшие уехать из СССР евреи становились заложниками тогдашней политической игры между СССР и США. Это выразилось, например, в развитии ситуации вокруг американского Закона о торговле (1974). Принятая к документу поправка ратовала за предоставление Советскому Союзу статуса наибольшего благоприятствования в этой сфере деятельности — при условии обеспечения советских евреев свободой выезда. Советское руководство пошло на сделку. Однако многие желающие выехать за пределы СССР продолжали испытывать моральный прессинг «сверху» — от представителей советских административных органов. Тем не менее, эпоха «разрядки» значительно расширила возможности Запада оказывать давление на советское руководство в «еврейском вопросе». В США возник Объединенный совет за права советских евреев, в Великобритании — организация «35» («Женщины за советских евреев») и т. д.

Многие из тех, кто покинули СССР в конце 1960-х — первой половине 1970-х гг., несли в сознании ярко выраженную сионистскую идею. «Это была самая идеологизированная алия за всю историю Израиля, начиная с 1940-х годов. Это были люди, […] обладавшие четким национальным и сионистским самосознанием […] Характерно, что именно эта часть русских израильтян наиболее успешно абсорбировалась в стране».¹³⁴

Ответ на вопрос, как такое стало возможным, следует искать в сложившейся ситуации. Многие советские евреи, еще живя в СССР, не стремились к сохранению «культурно-психологической общности со страной своего происхождения».¹³⁵ Большинство из них под воздействием жизненных обстоятельств, бытовавших в СССР, старалось поскорее вжиться в новую для себя действительность и по возможности забыть о прежней. Они полагали, что это облегчит жизнь им и их детям.

Конечно, было бы не совсем верным обобщать сознание миллионов советских евреев, многие из которых на протяжении большей части своей жизни в принципе не думали о репатриации и решились на нее под воздействием привходящих обстоятельств. Покинув СССР, эти люди столкнулись с совершенно новыми реалиями, многие из которых были психологически сложными для их восприятия. Ситуацию, особенно поначалу, осложняли трудности с языком, нехватка средств существования и т. д.

Закономерно, однако, что именно к середине 1970-х гг. Израиль постепенно становится одним из центров «русского мира» за пределами его традиционных границ. Об этом ярко писал в те годы знаменитый журнал «Посев», называя эту страну «самой русской» за пределами СССР: «На улицах больших и малых городов повсюду слышна русская речь. Магазины, торгующие холодильниками, газовыми плитами и прочими необходимыми новым иммигрантам электро — и радиотоварами ищут продавцов, говорящих по-русски. А совсем недавно в самом центре шумного Тель-Авива распахнул двери новый ресторан, названный именем, знакомым каждому русскому человеку — „Распутин“ — с русскими щами и с балалайкой».¹³⁶ Такое восприятие тогдашней израильской жизни само по себе снимает вопрос о том, готовы ли были бывшие граждане СССР, оказавшиеся в Израиле, отречься от своих традиционных психологических установок. Не всегда и не во всем.

Процесс вхождения в другую социально-политическую действительность зачастую оказывается психологически сложным для многих людей. Неоднократно озвучивая для себя тезис о важности смены прежней страны проживания, СССР, многие из них в действительности не могли быстро разорвать со своим прошлым. Да и зачастую не хотели. Это становилось понятным, исходя из их повседневного поведения.

Таким образом, 1960-1970-е гг. являются уникальными для понимания целостной эволюции процессов эмиграции и репатриации евреев из Советского Союза, а впоследствии из постсоветской России. В водоворот этих процессов попадали люди, которые подчас совершенно по-разному воспринимали происходящее с ними самими, оказавшимися в принципиально новых для себя условиях.Экскурс в историю и социально-политические условия еврейской общности в дореволюционной России и СССР создают основу для рассмотрения на страницах различных печатных СМИ ее мотиваций — применительно к новым для себя условиям, после смены первоначальной страны проживания.