Девушка из Нагасаки

Лондон гудел, как улей растревоженных пчёл. Если похищение принцессы Эмилии как-то удалось скрыть от широкой общественности, то шумное убийство наследного принца Эдмунда, произошедшее на глазах у целой толпы, стало главной темой разговоров в кабаках и домашних кухнях. Король рвал и метал. Несколько офицеров гвардии, высших и низших, оказались в застенках Тауэра, архитектор, руководивший реставрацией собора, был объявлен в розыск по всей Империи, кого-то показательно повесили, поди разбери — за что именно. По улицам круглосуточно маршировали полицейские и гвардейские патрули. Кто-то осторожно шутил, что как будто война началась. Злые, вынужденные работать сверхурочно стражи порядка устраивали стихийные обыски и облавы, заставляя лидеров преступного мира хвататься за головы.

Глава Чжэн вздрагивал от каждого шороха и по сотне раз в день проверял надежность тайников, а перед сном благодарил «всех богов, которые защитили его скромный клуб от полицейского произвола». Яна каждый раз так и подмывало съехидничать что-нибудь в духе «продолжай называть меня богом, мне нравится», но тогда бы пришлось рассказать о договоре с принцессой Эмилией, который на удивление соблюдался даже в такие неспокойные времена. Облегчать старику жизнь ему совершенно не хотелось — особенно в свете недавних событий.

Ян из последних сил воли пытался заставить себя делать вид, что ничего не случилось — все-таки он вложил в клуб некоторое количество усилий, и все ждал, когда они будут вознаграждены. Вот только глава как будто нарочно подливал масла в огонь. Раздражение достигло предела в день, когда всем обитателям клуба по обыкновению раздавали жалование.

— Это что? — скорчив брезгливую физиономию, будто держал в руках толстого слизняка, Ян тряхнул перед носом у главы тонкой ниточкой с нанизанными на нее бусинами.

— Эссенция, Цзяо-сюн, — ответил старик Чжэн, натянув на лицо настороженно-добродушную улыбку.

— Я вижу, что эссенция. Какого дьявола ее здесь так мало?

— Времена нынче неспокойные, нужно понимать… — пролепетал глава, медленно отступая назад под не сулящим ничего хорошего взглядом Яна.

— И в неспокойные времена ты решил урезать содержание телохранителя? Гениально! — Ян припер старика к стене и оперся ладонью о некрашенные доски. Он был выше него на целую голову, а потому снизу вверх выглядел особенно внушительно. — Наши залы забиты, как никогда, эссенция течет рекой — а ты пары бусин не можешь мне вовремя выдать? Куда, бездна тебя побери, ты деваешь все деньги клана?!

— Алфи приходил. Сказал, раз времена неспокойные…. — признался старик Чжэн и тут же медленно сполз на пол от страха — Ян в сердцах стукнул кулаком по стене, дерево предупреждающе затрещало.

— Ты уже платил Злому Робину! То есть, вот каждая сволочь может просто придти и попросить у тебя денег, и ты с легкостью их отдашь, и при этом твои собственные люди вынуждены перебиваться тем, что осталось?! Ты в своем уме, дуралей старый?!

Глава напоминал загнанную в угол крысу. Съежился на полу, будто силясь вовсе исчезнуть из этого мира… Но внезапно перестал трястись, поднялся на ноги и спокойно посмотрел Яну в глаза.

— Ты появился здесь полтора года назад, Цзяо-сюн, и совершенно ничего не понимаешь. Не тебе переделывать порядки, что складывались десятками лет. Если ты не хочешь следовать нашим правилам — просто уходи.

— Что?… — осекся Ян, не веря своим ушам.

— Уходи, — твердо повторил глава Чжэн.

Стоило мелькнуть на его лице хоть тени страха или сомнений — и Ян прикончил бы его на месте. Но непонятно откуда взявшаяся решительность старика так озадачила Яна, что он лишь прошипел сквозь зубы:

— Хорошо, я уйду. Вот только помяни мое слово — и недели не пройдет, как ты мне шкатулки выносить будешь.

Развернулся на каблуках и стремительно сбежал по лестнице вниз. Хлопнула входная дверь, с такой силой, что, казалось, клуб вздрогнул.

Глава устало привалился к стене, положил руку на стучавшее, как сумасшедшее, сердце и медленно, облегченно выдохнул.

Две бусины — это много или мало? Для бедноты, пожалуй, довольно значительная сумма, на которую можно выжить в течение месяца. Но вот для хозяев трущоб, так точно — сущая мелочь, а для высокородных и вовсе пыль под ногами. Как бы то ни было, это были его бусины. И уж коли старик Чжэн решил, что им не по пути, Ян не считал себя обязанным даже минимально задумываться о последствиях своих действий для клана.

Злой Робин обосновался на юге Лондона, как раз между черным рынком и кварталом красных фонарей. Днем это был обычный район с обшарпанными домами в три этажа, угрюмыми людьми и закрытыми на засов кабаками. Зато ночью он превращался в вакханалию огня и выстрелов. Стреляли в воздух, стреляли в мишени, стреляли в припозднившихся прохожих. Ходить по территории Злого Робина стоило лишь прячась в тенях или по крышам, но и там был велик риск нарваться на часового. К счастью, Ян догадывался, что проматывать внезапно свалившиеся деньги Алфи будет не здесь — первому помощнику главаря и так нальют бесплатно. Далеко тоже не пойдет — из-за многочисленных патрулей. Значит, выбор очевиден.

Улица, где что ни дом — то публичный, встретила Яна зовущим алым светом из окон. Миловидные и не очень женщины с распущенной шнуровкой на корсетах призывно улыбались, стараясь ненароком выставить напоказ свои пышные «прелести». Вот только улыбки предназначались кому угодно, но не ему. При виде Яна девицы начинали шептаться и невежливо хихикать. Одна из них, румяная блондинка насмешливо выкрикнула:

— Ты чего тут забыл, красавчик? Ваши собственные плоскодонки уже не удовлетворяют? Или эссенция лишняя появилась?

— Да откуда у китайского клана эссенция? — подхватила другая, кудрявая шатенка. — Они всю прибыль Злому Робину отдают! Дальше падать просто некуда!

— Тебе смешно, крошка? А, может, вместе посмеемся? — Ян медленно подошел к ней, потрепал по щеке, ненавязчиво продемонстрировав девицам свою трофейную цепочку. — Давай… — в руку привычно упал нож, — я нарисую тебе улыбочку навечно. До ушей, хочешь?

Кончик ножа застыл у уголка губ, холодя кожу. Шатенка судорожно сглотнула, боясь даже пошевелиться — а вдруг и правда шрам останется, о хорошем заработке тогда можно забыть.

— Ну что ты такой злой, красавчик, — блондинка тем временем повисла у него на плече, с жадностью глядя на эссенцию. — Давно женщины что ли не было? Так отпусти эту дурочку и пойдем со мной. От меня еще никто недовольным не уходил.

— В точку, — подыграл ей Ян и нож все-таки убрал. Шатенка часто и шумно задышала, — Вот только с вами связываться — выбрасывать деньги на ветер. Где здесь самые дорогие, самые лучшие шлюхи?

— Самые дорогие — у Элизабет, — обиженно буркнула блондинка. — Вон там, — и махнула рукой на одно из самых приличных зданий на улице, у него даже пара деревьев перед фасадом росла, — а насчет лучших, я бы поспорила. Курицы крашеные.

— Завидовать нехорошо, — Ян ехидно подмигнул ей левым глазом и под сердитое сопение блондинки и так и не восстановившееся дыхание шатенки бодро зашагал к указанному борделю.

Здесь следовало быть гораздо осторожнее — чем меньше людей его заметят, тем лучше. Он обошел здание по широкой дуге, выбрал самую темную стену и, пустив в ход немного чар, легко забрался на крышу. Самые дорогие номера в таких заведениях нередко делали на верхнем этаже — чтобы гостей поменьше беспокоили. Этот бордель был не исключением — если лечь на прохладную черепицу, открывается отличный вид на открытое окно, откуда льется традиционный красный свет, кричаще-розовые занавески чуть подрагивают на ветру, а две смазливые девицы вьются вокруг развалившегося на низком диване Алфи, делая вид, что без ума от его немытых сосулек на голове и волосатой груди. Одно рукой бандит задрал девице юбку и развязно поглаживал бедро, во второй держал полупустую кружку с пивом.

Допив до последней капли, Алфи небрежно швырнул кружку на пол, довольно грубо стряхнул с себя женские руки и поднялся:

— Отлить мне надо.

Наверняка внутри были относительно благоустроенные уборные, но некоторые все еще считали это особым шиком — пометить чью-нибудь стену. Вот и Алфи вывалился через задний ход, огляделся и расстегнул ремень…

Справив нужду, Алфи той же рукой задумчиво почесал нос и замер, почувствовав взгляд в спину. Он резко развернулся, одновременно выхватывая пистолет — чтобы увидеть точно такой же ствол, направленный на него. Темнота скрывала нарушителя спокойствия — лишь блики фонарей отражались от металлической оковки, но тот решил долго не играть в загадки и сделал несколько шагов вперед. Какой-то задохлик из китайского клана — длинный, тощий, морда смазливая. Алфи презрительно ухмыльнулся:

— Ты чего здесь забыл?

— А Робин знает про твои дополнительные поборы? — проигнорировав вопрос, спросил азиат. Вот ведь нахальный попался! Впрочем, Алфи никогда не был против указать зарвавшимся щенкам их место.

— Ну, не знает, и что с того? — гоготнул он. — Пойдешь жаловаться? Вот умора будет!

— Это хорошо, что не знает, — парень мечтательно улыбнулся, а внутри Алфи почему-то все похолодело, слишком странной и неуместной казалась эта улыбка. — Так у него хоть простор для фантазии останется.

— Да чего тебе надо-то? — все еще храбрясь, выкрикнул Алфи.

— Видишь ли, из-за твоей выходки, старый хрыч выдал мне на две бусины меньше, чем обычно. И я очень сильно расстроился. Поэтому просто проникнись иронией ситуации — ты сам оценил свою жизнь в две жалкие бусины.

— Ты напросился, ублюдок!

Алфи выстрелил. Он считал себя выдающимся мастером, но не единожды отработанный навык его подвел — пуля застряла в кирпичной кладке, а противник будто бы обернулся тенью. Тень скользнула по стене борделя и внезапно оказалась прямо за спиной. Последнее, что Алфи почувствовал, была ледяная грань до остроты заточенного лезвия…

Ян вытер нож о рубашку убитого бандита, потом брезгливо отвязал от пояса кошель с бусинами. Первой мыслью было действительно забрать две, а остальное презрительно бросить рядом с трупом… вот только бесхозные деньги растащат мелкие падальщики, так что никакого красивого жеста все равно не выйдет, а эссенция лишней не бывает. Но если оставить тело, как есть, смысл послания до мнящих себя хозяевами трущоб не дойдет. Нужно придумать что-нибудь эффектное. Ян разорвал рубашку на груди своей жертвы и провел кончиком ножа первую черту…

Чайная церемония — это то немногое, что в промозглом туманном Лондоне напоминало главе Чжэну о древнейших традициях его родины. Когда середина дня выдавалась свободной от забот, он собирал не занятых срочными делами слуг за одним столом в большой комнате рядом с кухней, лично подогревал воду на огне до состояния «Шум ветра в соснах» [1], ополаскивал старый глиняный чайник, который привез из Поднебесной много лет назад, на две трети наполнял ситечко тщательно просушенными зелеными листьями, медленно наливал в чайник воду и, накрыв полотенцем, нес к столу.

В этот раз на сердце главы было легко и спокойно — он наблюдал, как молодая А-Ли, в знак уважения наполнив его пиалу первой, разливает чай, как поднимается к потолку ароматный дымок, как люди с наслаждением потягивают напиток. Гармония и тишина властвовали над комнатой, настраивая на медитативный лад.

Потом, как водится, завели застольную беседу. О ценах на черном рынке, о новой поставке опиума, о том, что будто невидимые силы оберегают их от разгневанной полиции.

— Сама Гуаньинь хранит нас, не иначе! — с благоговением прошептала А-Ли, прижимая ладони к груди.

— А вы слышали, — подал голос один из троих новых телохранителей, — кто-то Алфи из банды Злого Робина сегодня ночью прикончил. Вот оно воздаяние, туда ему и дорога, сквалыге!

Сердце главы Чжэна сократилось сильнее обычного. Он нервно сжал пальцами краешек стола:

— Как убили? Кто?

— Говорят, опять сумеречный убийца. Что-то он разошелся в последние дни, — поделился сплетней второй телохранитель.

— Да нет, — вяло возразил третий. — Тот следов не оставляет. А это подражатель какой-нибудь.

— Так и здесь следов нет! — не унимался второй.

— Он у него на груди ножом вырезал: «Так будет с каждым, кто посмеет взять мои деньги. Сумеречный убийца.» Что это по-твоему?

— Предупреждение…

— Да говорю тебе….

Они продолжали оживленно переругиваться, но глава Чжэн уже ничего не слышал. В висках зашумело, сердце стянуло стальным обручем. Ведь он точно знал и смысл этого послания, и его автора. Каким свободным он чувствовал себя еще недавно — заваривая чай. Ему казалось, что спровадить Цзяо Яна подальше — отличная идея. Но он не освободился — он просто спустил цепного пса с поводка. Его больше ничего не держит. И ничто не остановит.

Мир потемнел, закружился, стал зыбким и далеким. Главе Чжэну померещились его звериные глаза, почему-то излучающие кроваво-красный свет.

— Главе плохо! — где-то очень далеко закричала А-Ли. А потом все стихло.

Сквозь дыру в дощатом настиле, заменяющим второй этаж, можно разглядеть, как немой гробовщик открыл дверь и поклонился, пропуская маленького седого старика с жидкой бородкой и в тонких очках. Тот дал гробовщику блестящую монету, по номиналу и количеству эссенции — десятую долю бусины и медленно поднялся по шаткой лестнице.

— Я знал, что найду тебя здесь, А-Ян.

Ян приподнялся с тонкого матраса, расстеленного между простецким деревянным гробом и роскошным почти что саркофагом из цельного дуба, положил голову на руки поверх украшенной золотым тиснением крышки.

— Не думал вас больше увидеть, доктор Фу.

— Ты должен вернуться, — без предисловий заявил старик.

Ян удивленно распахнул глаза:

— Вернуться? Зачем? Я же только всем мешаю. Я не безропотный, не почтительный, одним словом — неудобный. Или глава внезапно раскаялся в своей дурацкой выходке?

— Глава Чжэн очень плох. Я пока поддерживаю в нем жизнь, но сердечный приступ в его возрасте… — доктор удрученно покачал головой.

— Я сочувствую, — без тени сочувствия произнес Ян.

— Ты нужен им, А-Ян, — доктор Фу привычно поправил пальцем очки и уточнил: — ты мне нужен.

Ян рассмеялся и цинично предупредил:

— Обещайте мне, что когда станете новым главой, не будете заставлять нас прикидываться безвольными тряпками, тогда вернусь.

— Обещаю, — тем не менее ответил доктор и заговорщически улыбнулся.

Из приоткрытого окна тянуло запахом промозглой сырости, разбавляя удушливый аромат сандала, который источали многочисленные ароматические палочки. Ян развалился на кушетке с потрескавшимся лаком на подлокотниках и неторопливо курил тонкую трубку. Сколько он уже не прикасался к опиуму? Два дня или три. И начал ощутимо скучать по этому дурманящему яду. Магия работала безукоризненно — но для него это стало своего рода медитацией, ритуалом. А если так — зачем отказывать себе в простых удовольствиях? Краем уха он услышал, как открывается дверь, и кто-то нерешительно переминается с ноги на ногу.

Конец ознакомительного фрагмента.