Жизненный план

Лори Нельсон Спилман, 2013

После смерти матери Брет Боулингер с ужасом обнаруживает, что ей одной из трех детей в наследство достался лишь список ее же собственных жизненных целей, написанный в четырнадцать лет, с комментариями мамы. Условие получения остального наследства – выполнение всех пунктов списка, включая и замужество, и даже покупку лошади. Но реально ли осуществить детские мечты всего лишь в течение года? И как, например, помириться с отцом, если он уже умер… Нищая, униженная, и все это только ради нее? А тут еще странный мужчина в плаще «Бёрберри»…

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Жизненный план предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

The Life List

Copyright © 2013 by Lori Nelson Spielman

© Перевод и издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2013

©Художественное оформление серии, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 1

Голоса разносятся в пространстве, эхом поднимаясь по лестнице темного дерева, расплывчатые, гулкие, навязчивые. Дрожащими руками запираю за собой дверь. Мой мир замолкает. Прислоняюсь головой к двери и делаю глубокий вдох.

Комната все еще полна ее запахов — туалетной воды «О де Хадриен» и мыла с козьим молоком. Железная кровать тихо скрипит подо мной. Этот звук действовал на меня успокаивающе, как перезвон музыкальной подвески или бархатные интонации ее голоса, когда она говорила, как любит меня. Я заползала на эту кровать, когда она делила ее с моим отцом, и жаловалась на боли в животе или прячущихся в моей спальне монстров. Каждый раз мама прижимала меня к себе, гладила по голове и нашептывала: «И для нас выглянет солнце, любимая моя, ты только подожди». А следующим утром, словно по мановению волшебной палочки, на кружевных шторах в моей комнате появлялись янтарные ленты.

С облегчением скидываю черные лодочки и потираю ступни. Устраиваюсь на подушках в наволочках с желтым рисунком и погружаюсь в прошлое. Решено, эту кровать я оставлю себе. И не важно, если кто-то еще захочет ее взять, она будет моей. Я буду скучать по этому дому. «Он такой же крепкий, как и наша бабушка», — любила говорить о нем мама. Но мне казалось, что крепок не дом — такой же крепкой, как наша бабушка, была ее дочь — моя мама — Элизабет Боулингер.

Внезапно в голову прокрадывается мысль. Поморгав, смахиваю слезы и соскакиваю с кровати. Она должна была спрятать где-то здесь, я уверена. Но где? Распахиваю дверцу шкафа. Руки непроизвольно начинают ощупывать дизайнерские костюмы и платья. Тяну в разные стороны шелковые блузы на вешалках, и они разъезжаются, словно театральный занавес. Вот же она. На полке, в отделении для обуви, будто младенец в колыбели, лежит бутылка «Крюг», прятавшаяся здесь последние четыре месяца.

Чувство вины пронзает меня до кончиков пальцев. Шампанское принадлежит маме, не мне. Это возмутительно дорогое приобретение было сделано по дороге домой после ее первого приема у врача и припрятано здесь, чтобы не перепутать с бутылками попроще, хранившимися внизу. Мама объяснила, что она должна стать символом обещаний, которые непременно сбудутся. Предполагалось, что мы разопьем этот редкий напиток в день окончания лечения, после получения листа с идеальными результатами анализов, за торжество жизни и случившегося чуда.

Поглаживаю серебристую фольгу и до боли закусываю губу. Я не смогу его открыть. Его надо пить в компании, произнося поздравительные тосты, а не в день скорби и не мне одной — дочери, не сумевшей досидеть до конца поминального обеда.

Внезапно мой взгляд падает на плоский предмет, зажатый между бутылкой шампанского и парой замшевых туфель. Протягиваю руку. Это небольшой красный блокнот — возможно, дневник, — перевязанный желтой лентой. Кожаная обложка местами потрескалась. На приклеенном сверху листке в форме сердечка написано: «Для Брет. Сохрани до того дня, когда станешь сильнее, а сегодня подними бокал за нас, моя милая. Нам было хорошо вместе. С любовью, мама».

Провожу кончиками пальцев по строчкам, написанным не слишком аккуратным для красивой женщины почерком. В горле саднит. Несмотря на веру в счастливый конец, мама знала, что придет день, когда меня надо будет спасать. Для такого дня она оставила мне шампанское и кусочек ее жизни, ее сокровенные мысли и мечты, предназначавшиеся будущему.

Но я не могу ждать. Смотрю на книжицу, снедаемая непреодолимым желанием прочитать прямо сейчас. Только быстро загляну, и все. Тяну за желтую ленту, и перед глазами встает образ мамы, качающей головой, осторожно порицая мое нетерпение. Еще раз пробегаю глазами строки с предупреждением подождать того дня, когда стану сильнее, душа разрывается между исполнением своего желания и ее воли. Уверенно откладываю блокнот в сторону.

— Ради тебя, — шепчу и целую трещинки на обложке, — я подожду.

Из груди рвется стон, разрубающий тишину. Сдерживаю его, зажимая рот рукой, к сожалению, слишком поздно. Сгибаюсь пополам, ребра сдавливает от боли, непереносимой боли за маму. Как я пойду по жизни без нее? Я ведь все еще остаюсь ее маленькой дочкой.

Сжимая коленями бутылку шампанского, пытаюсь вытащить пробку. Она выстреливает и сбивает пузырек китрила на маминой прикроватной тумбочке. Таблетки от тошноты! С трудом доползаю до тумбочки, высыпаю треугольные пилюли в ладонь и вспоминаю, как впервые дала их маме. Это было после первой химиотерапии, она фальшиво бравировала, ради меня, разумеется:

— Я хорошо себя чувствую, правда. Бывало, ежемесячные боли доставляли мне больше проблем.

В ту ночь тошнота нахлынула на нее, как цунами. Мама проглотила белую таблетку и вскоре попросила еще одну. Я лежала с ней рядом, пока лекарство смилостивилось и подействовало, и тогда позволила себе заснуть. Я устроилась, свернувшись калачиком в этой самой постели, гладила ее по голове и прижимала все ближе, как это когда-то делала она. А потом, переполняемая отчаянием, закрыла глаза и стала молить Бога спасти мою мать.

Он меня не услышал.

Таблетки падают с ладони обратно в пластиковый пузырек. Не закрывая крышку, я оставляла их для мамы на тумбочке рядом с бутылкой воды, чтобы она могла дотянуться. Но мамы больше нет. Таблетки ей уже не понадобятся.

Необходимо выпить шампанского.

— Вот, мама, за тебя, — шепчу я срывающимся голосом. — Я горжусь, что была твоей дочерью. Ты ведь и сама знаешь, правда?

В мгновение ока комната идет кругом, но боль немного стихает. Ставлю бутылку шампанского на пол и откидываю стеганое одеяло. От прохладной простыни веет ароматом лаванды. Непростительное упадничество прятаться здесь от людей, собравшихся на первом этаже. Закутываюсь в одеяло, позволяя себе полежать в тишине еще немного, прежде чем спуститься вниз. Всего одну минутку…

Громкий стук заставляет меня очнуться. Поспешно сажусь в постели и через секунду понимаю, где нахожусь. Черт, поминки! Вскакиваю с кровати и несусь к двери, споткнувшись о бутылку шампанского.

— Вот черт!

— Ты в порядке, Брет? — На пороге стоит моя невестка Кэтрин. Прежде чем я успеваю ответить, она вбегает в комнату и, присев, поднимает с ковра бутылку. — Бог мой! Ты разлила «Крюг» 1995 года?

— Я больше выпила. — Опускаюсь рядом с ней на колени и промокаю восточный ковер подолом платья.

— Господи Исусе, Брет, эта бутылка стоит больше семисот долларов.

— Угу. — Заставляю себя подняться и вглядываюсь в циферблат наручных часов. Цифры расплываются перед глазами. — Который сейчас час?

Кэтрин встает и разглаживает подол черного льняного платья.

— Почти два. Обед уже подали. — Она заправляет упавшую мне на лицо прядь за ухо. Рядом с ней я ощущаю себя растрепанным ребенком, хотя она ниже меня на добрых пять дюймов. Мне даже кажется, что Кэтрин сейчас лизнет кончики пальцев и начнет приглаживать мои непослушные волосы.

— Ты выглядишь неряшливо, Брет, — укоряет она, поправляя нитку жемчуга на моей шее. — Твоя мама первая сказала бы, что, несмотря на горе, ты обязана следить за собой.

Нет, это неправда. Мама сказала бы, что я очень мило выгляжу, несмотря на то что наложенный макияж уже давно смыт слезами. Она бы сказала, что от влажности мои вьющиеся волосы стали пышнее и вовсе не похожи на разворошенное гнездо, а опухшие, красные глаза по-прежнему трогательно-одухотворенные.

Отворачиваюсь, понимая, что сейчас расплачусь. Кто поможет мне сохранить уверенность в себе, если мамы больше нет рядом? Наклоняюсь, чтобы поднять бутылку, но пол кренится в сторону. О боже! Я оказалась в шлюпке в штормовом море. Хватаюсь за спинку кровати, словно за спасательный круг, и пережидаю шторм.

Кэтрин вскидывает голову и внимательно смотрит на меня, потирая нижнюю губу идеально ухоженным ноготком.

— Послушай, милая, может, тебе лучше посидеть здесь? Я принесу тарелку с едой.

Сама лучше посиди в заднице! Это поминки по моей матери. Я обязана спуститься вниз. Комнату словно заволакивает туманом, и я не могу найти туфли. Топчусь, оглядываясь по сторонам. Что же я искала? Шлепаю босиком к двери и вспоминаю.

— Да, туфли. Эй, выходите, выходите, где вы? — Приседаю и заглядываю под кровать.

Кэтрин хватает меня под мышки и тянет вверх.

— Брет, прекрати. Ты пьяна. Я уложу тебя в кровать, и ты проспишься.

— Нет! — Сбрасываю с себя ее руки. — Я должна там быть.

— Но ты не можешь. Твоя мать не хотела бы…

— Ах, вот вы где. — Вытаскиваю новые лодочки и пытаюсь всунуть в них ноги. Бог мой, за последний час ступни стали размера на два больше.

Как могу быстро иду по коридору, наполовину натянув туфли, с вытянутыми в стороны руками болтаюсь от стены к стене, как шарик в пинболе. За спиной слышу суровый, но негромкий голос Кэтрин.

— Брет! Немедленно остановись! — цедит она сквозь зубы.

Очень глупо думать, что я пропущу поминки. Я должна отдать дань маме. Моей красивой, любящей маме…

Добираюсь до лестницы, задержавшись, чтобы втиснуть, наконец, ноги в эти чертовы туфельки Барби. Уже на середине лестничного марша нога подворачивается.

— Ой-ой!

В одно мгновение все гости, собравшиеся почтить мамину память, поворачиваются в мою сторону. Краем глаза успеваю заметить распахнутые от ужаса глаза женщин, прикрывающих рот руками, и мужчин, с криком бросающихся мне на помощь.

Приземляюсь посередине гостиной, платье задрано, одна туфля потеряна в полете.

Меня будит перезвон посуды. Утираю слюну в уголке рта и сажусь. Пульсирующая боль в голове прорывается сквозь плотный туман. С усилием моргаю и оглядываюсь. Я в доме моей мамы. Это хорошо. У нее обязательно найдется аспирин. Гостиная погружена во мрак, туда-сюда шныряют люди, собирая посуду в коричневые пластиковые контейнеры. Что здесь происходит? Внезапно меня словно ударяет бейсбольной битой. Горло сдавливает, и я прижимаю к губам ладонь. Вся боль, острые иглы тоски и грусти вновь впиваются в мое сознание.

Мне говорили, что долгая схватка с раком много хуже короткой, но я не уверена, что это истина для желающих выжить. После того как маме поставили диагноз, смерть пришла так быстро, что все происходящее напоминало сюрреалистический бред, кошмарный сон, окончание которого мы ждали. Я до сих пор жду, что очнусь, вскрикнув от радости пробуждения, но вместо этого все чаще просыпаюсь, забыв о трагедии, и заставляю себя вновь и вновь переживать все заново, как Билл Мюррей в фильме «День сурка». Привыкну ли я когда-то жить без самого дорогого мне человека, любившего меня безоговорочно?

С остервенением тру виски, и короткие фрагменты всплывают в моей памяти одиночными вспышками, напоминая о фиаско на лестнице. Возникает желание умереть.

— Эй, соня! — Ко мне приближается Шелли, еще одна моя невестка, с трехмесячной малышкой Эммой на руках.

— О боже, — стону я, сжимая ладонями голову. — Какая же я идиотка.

— Почему? Думаешь, ты первая, кто так набрался? Как нога?

Убираю со щиколотки пакет с почти растаявшим льдом и верчу ногой в разные стороны.

— Все пройдет. — Трясу головой. — Она пострадала значительно меньше моего самолюбия. Как я могла поступить так с мамой? — Швыряю пакет с холодной водой на пол и встаю с дивана. — Шел, если судить по десятибалльной шкале, насколько ужасно я себя вела?

— Я сказала всем, что у тебя упадок сил. — Она слегка подталкивает меня плечом. — Они поверили. Неудивительно, у тебя был такой вид, будто ты неделю не спала. — Шелли смотрит на часы. — Слушай, нам с Джеем пора, уже восьмой час.

Приглядевшись, вижу Джея, он присел на корточки перед трехлетним Тревором и пытается засунуть его в яркий желтый дождевик, который делает малыша похожим на пожарного в миниатюре.

Светящиеся голубые глаза встречаются с моими, и Тревор радостно восклицает:

— Тетечка Бвет!

Сердце всколыхнулось, надеюсь, мой племянник никогда не научится выговаривать «р». Направляюсь к нему, чтобы ласково взъерошить волосы.

— Как поживает мой великан?

Щелкает кнопка на воротнике Тревора, и Джей поднимается.

— А вот и она. — Если не брать в расчет мелкие морщинки у глаз, появляющиеся только вместе с ямочками на щеках, моему брату можно дать двадцать шесть, а не его тридцать шесть. Он обвивает рукой мою талию. — Хорошо выспалась?

— Мне так стыдно, — ною я, утирая остатки туши под глазами.

Джей целует меня в лоб:

— Не переживай. Мы понимаем, что тебе тяжелее всех.

Из трех детей Боулингеров я одна пока не замужем, не успела создать свою семью. Моей семьей была мама. Поэтому брату меня жаль.

— Нам всем трудно, — говорю я, отстраняясь от него.

— Но ты же ее дочь, — вступает в разговор мой старший брат Джоад, появляясь из-за угла. Его поджарая фигура едва видна за буйной зеленью цветочных ветвей. В отличие от Джея, зачесывающего назад свои редкие волосы, Джоад сбривает их, отчего голова становится похожей на яйцо. Очки в тонкой оправе придают внешности гламурный оттенок. Он поворачивается и чмокает меня в щеку.

— У вас двоих особенная связь. Мы с Джеем без тебя бы не справились. Особенно в конце.

И это правда. Когда прошлой весной маме поставили диагноз «рак яичников», я сразу сказала, что мы будем бороться вместе. Именно я ухаживала за ней после операции, сидела у ее кровати после каждой химиотерапии, настояла на консультации у второго, а потом и у третьего специалиста. А когда все они сошлись во мнении, что прогноз печален, именно я была с ней в тот день, когда она приняла решение прекратить бесполезное лечение.

Джей сжимает мою руку, в голубых глазах стоят слезы.

— Мы все с тобой. Ты ведь знаешь, правда?

Киваю, вытаскивая из кармана бумажный носовой платок.

Тишину нарушает Шелли, появляясь в гостиной с автомобильным креслом Эммы.

— Дорогой, — поворачивается она к Джею, — ты не захватишь денежное дерево, что дарили мои родители? — косится на Джоада, потом на меня. — Вам ведь оно не нужно?

Джоад кивает на кусочек ботанического сада в руках.

— Я свое забрал.

— Возьми, — говорю я, обескураженная тем, что в день смерти мамы кого-то могут волновать комнатные растения.

Мои братья и их половинки перемещаются из дома мамы на улицу, в темноту туманного сентябрьского вечера, а я стою и держусь за створку двери розового дерева, как когда-то делала мама. Кэтрин, выходящая последней, заправляет шарф от «Гермес» за ворот замшевого пиджака.

— До завтра, — говорит она и оставляет на моей щеке след цвета «розовый в стиле казино».

Не могу сдержать стон. Видимо, раздел растений не доставил необходимого удовольствия всем собравшимся, поэтому завтра в десять тридцать состоится раздача детям маминых ценностей — церемония вручения призов Боулингер.

А через несколько часов я займу место президента «Боулингер косметик» и стану начальницей Кэтрин — и я нисколько не уверена, что смогу с чем-либо из этого справиться.

* * *

Треснула и развалилась оболочка, сдерживающая меня, словно в раковине, в ночной буре, открывая глазу безоблачное, синее утреннее небо. Считаю это хорошим предзнаменованием. Наблюдаю за пенистыми берегами озера Мичиган с заднего сиденья «линкольн таун-кар» и репетирую предстоящую речь. Ох, какая честь оказана мне, простой смертной. Я никогда не смогу заменить маму, но сделаю все возможное, чтобы компания развивалась.

Голова гудит, вновь ругаю себя за выпитое шампанское. О чем я только думала? Чувствую себя отвратительно — но не физически. Как я посмела так поступить с мамой? И можно ли после этого ожидать, что родственники будут воспринимать меня всерьез? Выуживаю из сумочки пудру и подмазываю щеки. Сегодня необходимо выглядеть компетентной и собранной — такой должна быть глава компании. Предстоит доказать братьям, что я смогу справиться с семейным делом, несмотря на то что не всегда способна справиться с собой. Будут ли они гордиться младшей сестрой, сделавшей к тридцати четырем годам карьерный скачок от директора по рекламе до президента фирмы? Если не принимать в расчет вчерашний прокол, думаю — да. У каждого из них свое дело, и, кроме акций, их ничто не связывает с семейным предприятием. Шелли по профессии логопед, а сейчас еще и вечно занятая мамочка. Ей не до того, кто управляет компанией ее свекрови.

Меня пугает лишь Кэтрин.

Выпускница престижной Уортонской школы бизнеса при Пенсильванском университете и член сборной США по синхронному плаванию на Олимпиаде 1992 года, моя невестка обладает умом, стойкостью и конкурентными преимуществами для управления тремя компаниями одновременно.

Последние двенадцать лет она занимала должность вице-президента «Боулингер косметик» и была маминой правой рукой. Если бы не Кэтрин, фирма так и осталась бы процветающим, но маленьким кустарным производством. Кэтрин пошла на абордаж и убедила маму принять ее стратегию развития. В начале 2002 года до нее дошли слухи, что Опра Уинфри запускает в своем шоу новый эпизод под названием «Мои любимые штучки». Двадцать одну неделю подряд Кэтрин отправляла на студию «Гарпо» красивую коробку органического мыла и лосьонов «Боулингер», с фотографиями и статьями об экологически чистой продукции фирмы. Со студии позвонили, когда она готовила им двадцать вторую посылку. Опра выбрала своими любимыми штучками наш органический черный чай и маску для лица с маслом виноградных косточек.

Программа вышла в эфир, и доходы фирмы взлетели. В одночасье все спа-салоны и магазины класса элит пожелали иметь продукцию Боулингер. За первые шесть месяцев производство увеличилось в четыре раза. Три крупнейшие компании на рынке мгновенно предложили невообразимые суммы за покупку «Боулингер косметик», но Кэтрин убедила маму не продавать дело. Вместо этого она открыла магазины в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Далласе и Майами, а спустя два года вышла на международный рынок. Хотя мне приятно думать, что мое мастерство маркетолога тоже принесло пользу, но фирма стала предприятием с многомиллионным оборотом благодаря Кэтрин Гамфриз-Боулингер.

Это неоспоримо. Кэтрин пчелиная матка, и я, в должности директора по маркетингу, тоже была одной из ее верных пчелок-трудяг. Но буквально за несколько минут наши роли изменились. Я стала боссом Кэтрин — эта мысль пугает меня до дрожи в коленях.

В прошлом июне, когда мама была занята лечением и редко появлялась на рабочем месте, Кэтрин вызвала меня к себе в кабинет.

— Ты должна знать все детали дела, Брет, — заговорила она, положив руки перед собой на стол красного дерева. — Сколько бы мы ни пытались это отрицать, жизнь наша изменится, и ты должна быть к тому готова.

Она думает о маминой кончине! Как она может предполагать худшее? Однако Кэтрин всегда была реалистом и редко ошибалась. По спине пробегает дрожь.

— Разумеется, после смерти твоей матери вся ее доля перейдет к тебе. Ты ее дочь и, в конце концов, единственный ребенок, участвующий в деле. Кроме того, ты была ее деловым партнером дольше кого-либо.

Ком встал у меня в горле. Мама имела обыкновение хвастаться, что я, будучи в пеленках, стала сотрудником компании. Она сажала меня в рюкзачок для младенцев, и мы отправлялись сбывать ее мыло и лосьоны в ближайшие магазины и на фермерские рынки.

— Как владелица основного пакета акций, — продолжала Кэтрин, — ты имеешь право занять должность президента компании.

Ее прохладная, сдержанная манера заставила меня задуматься, обижает ли ее этот факт. Кто бы стал ее обвинять? Это женщина — истинный бриллиант. А я… мне просто повезло родиться дочерью Элизабет.

— Я помогу тебе подготовиться — не то чтобы ты не готова. — Она открыла календарь на экране компьютера. — Как ты относишься к тому, чтобы начать завтра, в восемь утра? — Это был приказ, а не вопрос.

Итак, каждое утро я ставила стул рядом с Кэтрин и слушала ее объяснения о зарубежных соглашениях, международных налоговых кодексах и ежедневных операциях. Она отправила меня на недельный семинар в Гарвардскую школу бизнеса, чтобы подтянуть мои знания о новейших методах управления, и записала на множество семинаров онлайн, посвященных различным темам от рационализации бюджета до трудовых отношений.

Я не раз чувствовала себя совершенно измученной, но ни разу не подумала о том, чтобы отклониться от намеченного курса. Я обязана с честью носить корону, принадлежавшую маме. Надеюсь, моя невестка не обижалась на просьбы отполировать ее до блеска.

Мамин водитель высаживает меня у дома 200 на Рандольф-стрит, и я, задрав голову, смотрю на небоскреб «Аон-центра». Должно быть, офис занимает огромную площадь. Видимо, мамин адвокат не скряга. Когда я выхожу на тридцать втором этаже, часы показывают ровно десять тридцать. Клэр, рыжеволосая красавица, провожает меня в кабинет мистера Мидара, где за столом темного дерева уже сидят мои братья и их супруги.

— Могу я предложить вам кофе, мисс Боулингер? — интересуется Клэр. — Или лучше чай? Бутылку воды?

— Нет, благодарю. — Нахожу свободное место рядом с Шелли, сажусь и оглядываюсь. Интерьер кабинета мистера Мидара представляет собой впечатляющее смешение нового и старого. Он выполнен в кричаще современном стиле с присутствием стекла и мрамора, но декорирован восточными коврами и предметами антикварной мебели. Возникает эффект успокаивающей прозрачности.

— Здесь очень красиво, — говорю я.

— Правда? — Кэтрин наклоняется вперед по ту сторону стола. — Я в восторге от стиля Стоуна[1].

— Да. Здесь столько гранита, что можно открывать карьер.

Она хихикает, словно над шуткой неразумного дитяти.

— Я имела в виду Эдварда Стоуна, архитектора.

— Ах, конечно. — Есть что-то, чего эта женщина не знает? Вместо того чтобы производить на меня должное впечатление, эрудиция Кэтрин подчеркивает мою невежественность, ее сила наводит на мысль о собственной слабости, ее компетентность во всех вопросах заставляет чувствовать себя такой же бесполезной, как утягивающее белье на Виктории Бекхэм. Я от всей души люблю Кэтрин, но это любовь, сдерживаемая страхом, — не знаю, результат ли это моей неуверенности или высокомерия невестки. Как-то мама сказала мне, что я обладаю всеми достоинствами Кэтрин, только еще капелькой неуверенности в себе. «И слава богу», — добавила она шепотом. Это был единственный раз, когда мама критически отозвалась о Великой Кэтрин, но даже это замечание укрепляет мои душевные силы.

— Изначально здание возводили для компании «Стэндард ойл», — продолжает Кэтрин, словно мне интересны подробности. — Если не ошибаюсь, его построили в семьдесят третьем.

Джей отодвигает свой стул так, чтобы не попадать в поле зрения Кэтрин, и очень комично зевает. Все внимание Джоада приковано к жене.

— Превосходно, дорогая. Это третье по высоте здание в Чикаго, — добавляет он и смотрит на Кэтрин так, словно ждет одобрения. Несмотря на то что мой старший брат — один из самых уважаемых молодых архитекторов, я чувствую, что он немного страшится женщины, на которой женат. — Уступает лишь Трамп-Тауэр и Уиллис-Тауэр.

Кэтрин поворачивается ко мне.

— Ты знаешь, Уиллис-Тауэр — бывший Сирс-Тауэр.

— Сирс-Тауэр? — спрашиваю я и тру подбородок в напускной растерянности. — Зачем универмагу целый небоскреб?[2]

Сидящий через стол Джей усмехается. Кэтрин же смотрит на меня так, словно не совсем верит, что я шучу вместо того, чтобы внимать и запоминать.

— В этом здании восемьдесят три этажа над землей и…

Игра в эрудицию по теме «Архитектура» заканчивается, когда открывается дверь, и высокий, взъерошенный мужчина вбегает в кабинет, слегка задыхаясь. На вид ему лет сорок. Он пятерней приглаживает волосы и поправляет галстук.

— Всем привет, — восклицает он и проходит к столу. — Я Брэд Мидар. Прошу простить, что заставил вас ждать.

Он обходит вокруг стола, здороваясь с каждым из нас за руку, пока мы представляемся. Интересно, моих братьев одолевает та же мысль, что и меня: зачем мама наняла этого молодого человека вместо мистера Голдблата, бывшего много лет семейным юристом?

— Я был на встрече на другом конце города, — говорит Мидар, опускаясь на предназначенный ему стул во главе стола, по диагонали от меня. — Не ожидал, что она так затянется. — Бросает перед собой папку. Смотрю на Кэтрин, приготовившую блокнот и ручку для записей, и испытываю раздражение. Почему я сама не подумала о том, что придется записывать? Как же я буду управлять всей компанией, когда забываю даже о блокноте?

Мистер Мидар коротко откашливается.

— Позвольте прежде всего выразить вам соболезнования по поводу трагической потери близкого человека. Элизабет была мне очень симпатична. Мы познакомились лишь в мае, сразу после того, как ей поставили диагноз, но мне всегда казалось, что я знал ее многие годы. Я не мог остаться вчера на поминальный обед, но был на похоронах. Мне было приятно думать, что я пришел как ее друг, а не как юрист.

Мгновенно чувствую расположение к занятому юристу, нашедшему время прийти на похороны мамы — женщины, которую он знал шестнадцать недель. Вспомнился один юрист из моей жизни — мой парень Эндрю. Он был знаком с мамой четыре года, но так и не нашел времени почтить ее память. Силой выдавливаю из груди боль и стараюсь сконцентрироваться на встрече.

— Стоит ли говорить, — продолжает Мидар, — что я счел за честь взять на себя исполнение ее воли.

Спустя час уже перечислено почти все, что завещано мамой благотворительным организациям, а Джей и Джоад становятся обладателями таких сумм, что могут всю оставшуюся жизнь провести в праздности. Когда мама успела накопить такие богатства?

— Завещанное Брет Боулингер будет зачитано позже. — Мистер Мидар снимает очки и смотрит на меня. — Этот пункт помечен звездочкой. Я потом вам поясню.

— Хорошо, — киваю, почесывая голову. Почему мама не велела упоминать о причитающейся мне доле сегодня? Может, объяснение в том красном блокноте? И тут меня озаряет. Я наследую всю компанию, которая стоит сегодня миллионы. Одному богу известно, выживет ли она под моим руководством. Голову сдавливает тугим обручем.

— Следующий пункт — дом вашей матери. — Он водружает на нос очки для чтения и ищет в документе нужный раздел. — «Дом один-тринадцать по Астор-стрит, как и все его содержимое, должно оставаться неприкосновенным в последующие двенадцать месяцев. Ни само строение, ни имущество не может сдаваться в аренду или быть продано в течение этого времени. Мои дети могут проживать в доме не более тридцати дней и имеют право использовать все предметы домашнего обихода для личных нужд».

— Серьезно? — Джоад удивленно смотрит на мистера Мидара. — У нас у всех свое жилье. Зачем нам содержать ее дом?

Чувствую, как загораются щеки, и начинаю нарочито внимательно разглядывать ногти. Разумеется, мои братья уверены, что я совладелица квартиры Эндрю. Несмотря на то что я живу в ней с того самого момента, как он приобрел ее три года назад, и вложила в нее больше денег, чем мой друг, право собственности мне не принадлежит. По всем бумагам квартирой владеет Эндрю.

— Это мамина воля, брат, — говорит Джей обычным добродушным тоном. — Надо уважать ее желания.

Джоад качает головой:

— Конечно, но это же ерунда. Еще двенадцать месяцев сумасшедших налогов. И я не говорю о поддержании в порядке этих старых стен.

Печально киваю. Характером Джоад пошел в отца — решительный, прагматичный и лишенный сентиментальности. Его бесчувственная натура может оказаться очень полезной, так было, например, на прошлой неделе, когда пришлось заниматься организацией похорон. Но сейчас его поведение скорее проявление неуважения. Если дать ему волю действовать по собственному усмотрению, он к концу дня вывесит на доме табличку: «Продается» и поставит у дверей мусорный контейнер. Вместо этого, у нас появилось время перебрать все мамины вещи и спокойно попрощаться с некоторыми из них навсегда. По мнению Эндрю, это было бы слишком консервативно, но я уверена, один из моих братьев может даже принять решение оставить себе что-то из маминой мебели.

В тот год, когда я поступила в Северо-Западный университет, мама приобрела старый дом, не выкупленный по закладной. Отец бранил ее невероятно, говорил, что глупо ввязываться в такой чудовищный проект. Но к тому времени он стал уже бывшим маминым мужем, и она была вольна принимать решения самостоятельно.

Запах прогнивших потолков и старых ковров казался ей волшебным. Потребовались годы тяжелого труда и самопожертвования, чтобы в итоге проницательность и терпение победили. В наши дни особняк на Золотом берегу в Чикаго стал редким музейным экспонатом. Моя мама, дочь сталелитейщика, представляла, что она, как Луиза Джефферсон, «идет вверх», переехав из городка Гэри в штате Индиана. Жаль, что отец не прожил достаточно долго, чтобы увидеть чудесное преобразование дома — и женщины, — так и оставшегося недооцененным им.

— Вы уверены, что она была в здравом уме, когда это писала? — спрашивает Джоад, прерывая мои размышления.

Что-то заговорщицкое появляется в улыбке молодого юриста.

— Разумеется, она была в своем уме. Позвольте вас уверить, ваша мама отлично знала, что делает. Откровенно говоря, никогда не видел столь тщательно выверенного завещания.

— Продолжим, — произносит Кэтрин тоном руководителя. — Домом займемся в надлежащее время.

Мистер Мидар опять откашливается.

— Хорошо, тогда переходим к «Боулингер косметик»?

Голова едва не лопается от напряжения и ощущения пристально смотрящих на меня четырех пар глаз. Вспоминаю вчерашнее происшествие и холодею от охватившей меня паники. Какой президент компании может себе позволить напиться в день похорон матери? Я определенно не заслужила чести занять этот пост. Однако уже поздно. Как актриса, номинированная на премию Американской киноакадемии, стараюсь придать лицу ес тественное выражение. Кэтрин сидит с ручкой наготове, ожидая момента, когда придет пора начать записывать все до последней детали делового предложения. Лучше к этому сразу привыкнуть. В качестве подчиненной или нет, эта женщина будет следить за мной до конца моей карьеры.

— «Мои акции в «Боулингер косметик», а также место главного исполнительного директора компании передаю моей…»

Держаться естественно. Не смотреть на Кэтрин.

— «…невестке, — кажется, у меня слуховые галлюцинации, — Кэтрин Гамфриз-Боулингер».

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Жизненный план предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

Камень (англ.).

2

Сирс (Sears) — сеть универмагов, представленных почти во всех городах США.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я