Неточные совпадения
Наш брат охотник может
в одно прекрасное утро выехать из своего более или менее родового поместья с намереньем вернуться на другой же день вечером и понемногу, понемногу, не переставая
стрелять по бекасам, достигнуть наконец благословенных берегов Печоры; притом всякий охотник до ружья и до собаки — страстный почитатель благороднейшего
животного в мире: лошади.
В лесу попадалось много следов пятнистых оленей. Вскоре мы увидели и самих
животных. Их было три: самец, самка и теленок. Казаки
стреляли, но промахнулись, чему я был несказанно рад, так как продовольствия у нас было вдоволь, а время пантовки [Охота за оленями
в начале лета ради добычи пантов.] давно уже миновало.
Я стал карабкаться через бурелом и пошел куда-то под откос. Вдруг с правой стороны послышался треск ломаемых сучьев и чье-то порывистое дыхание. Я хотел было
стрелять, но винтовка, как на грех, дульной частью зацепилась за лианы. Я вскрикнул не своим голосом и
в этот момент почувствовал, что
животное лизнуло меня по лицу… Это был Леший.
В верхней части река Сандагоу слагается из 2 рек — Малой Сандагоу, имеющей истоки у Тазовской горы, и Большой Сандагоу, берущей начало там же, где и Эрлдагоу (приток Вай-Фудзина). Мы вышли на вторую речку почти
в самых ее истоках. Пройдя по ней 2–3 км, мы остановились на ночлег около ямы с водою на краю размытой террасы. Ночью снова была тревога. Опять какое-то
животное приближалось к биваку. Собаки страшно беспокоились. Загурский 2 раза
стрелял в воздух и отогнал зверя.
— И следовало бы поколотить: зачем
стреляли в собаку, — заметила Луша с серьезным видом. — Вот чего никогда, никогда не пойму… Убить беззащитное
животное — что может быть хуже этого?..
Сосед привез с собою
в кибитке маленький фальконет и велел выстрелить из него
в ознаменование радости; легавая собака Бельтовой, случившаяся при этом, как глупое
животное, никак не могла понять, чтоб можно было без цели
стрелять, и исстрадалась вся, бегая и отыскивая зайца или тетерева.
Он хлопочет об улучшении человеческой породы, и
в этом отношении мы для него только рабы, мясо для пушек, вьючные
животные; одних бы он уничтожил или законопатил на каторгу, других скрутил бы дисциплиной, заставил бы, как Аракчеев, вставать и ложиться по барабану, поставил бы евнухов, чтобы стеречь наше целомудрие и нравственность, велел бы
стрелять во всякого, кто выходит за круг нашей узкой, консервативной морали, и все это во имя улучшения человеческой породы…
— Гы байта (худо, грех), — отвечал он мне и при этом добавил, что они никогда такое сонное
животное не бьют. Каждый охотник знает, что всякого зверя сперва надо разбудить криком или бросить
в него камень и
стрелять только тогда, когда он подымется со своей лежки. Это закон, который нельзя нарушать. Человек, не соблюдающий его, рано или поздно поплатится жизнью.
Тигр
в его глазах стал еще более священным
животным. Он все может: под его взглядом и ружья перестают
стрелять. Он знает это и потому спокойно смотрит на приближающихся двуногих врагов. Разве можно на такого зверя охотиться? Эти рассуждения казались удэхейцу столь резонными, что, не говоря больше ни слова, он поднял свою винтовку, сдунул с затвора снег и молча отправился по лыжнице назад
в свою юрту, а мы сели на колодину и стали обсуждать, что делать дальше.