Неточные совпадения
— Отлично! — закричал он, трижды хлопнув ладонями. — Превосходно, но — не так! Это говорил не итальянец, а — мордвин. Это — размышление, а не страсть, покаяние, а не любовь! Любовь требует жеста. Где
у тебя жест?
У тебя лицо не живет!
У тебя вся душа только в
глазах, этого мало! Не вся
публика смотрит
на сцену в бинокль…
И читает или, вернее, задает сам себе вопросы, сам отвечает
на них, недвижный, как прекрасный мраморный Аполлон, с шевелюрой Байрона, с неподвижными, как
у статуи,
глазами, застывшими в искании ответа невозможного… И я и вся
публика также неподвижны, и также
глаза всех ищут ответа: что дальше будет?… «Быть или не быть?» И с этим же недвижным выражением он заканчивает монолог, со взглядом полного отчаяния, словами: «И мысль не переходит в дело». И умолкает.
Так или почти так рассуждал режиссер цирка, провожая
глазами публику, теснившуюся
у выхода. Когда двери
на площадь были заперты, он направился через залу к конюшням.
А я к тому времени опять прихварывать начал. Перемогался изо всех сил. Случалось — подаю
на стол, вдруг как забьет меня кашель. Сначала держусь, а потом, когда не станет возможности, брошу приборы
на стол и бегом в коридор. Кашляю, кашляю, даже в
глазах потемнеет. Этаких вещей ведь в хороших ресторанах не любят. Ты, скажут, или служи, или ступай в больницу ложись. Здесь не богадельня.
У нас
публика чистая.
Ананий Яковлев. Нет-с, это словно бы не так! Торговый человек завсегда должен паче себя наблюдать, чем мастеровой.
У нас теперь, по нашей разносной торговле, может, праздника христова нет, все мы перед
публикой на глазах быть должны, а мастерового человека мы тоже знаем: шесть дней поработал, а седьмой, пожалуй, и в кабаке за бочкой проваляется.
Большинство вопило «браво!» и требовало «bis!». Только немногие сохраняли необходимую сдержанность и приличие, и в числе этих немногих между прочим были доктор Адам Яроц и сам Подвиляньский, незаметно проскользнувший в залу. Теперь он старался держаться
на глазах у всех и с видом серьезного равнодушия оглядывал неиствовавшую часть
публики.
И я, сидя тут
у окна, глядя
на гуляющую
публику и слушая бренчанье фортепьяно, первый раз в жизни собственными
глазами увидел, с какою жадностью одно поколение спешит сменить другое и какое роковое значение в жизни человека имеют даже какие-нибудь семь-восемь лет!