Неточные совпадения
Ее судороги становились сильнее, голос звучал
злей и резче, доктор стоял в изголовье кровати, прислонясь к стене, и кусал, жевал свою
черную щетинистую бороду. Он был неприлично расстегнут, растрепан, брюки его держались на одной подтяжке, другую он накрутил на кисть левой руки и дергал ее вверх, брюки подпрыгивали, ноги доктора дрожали, точно у пьяного, а мутные
глаза так мигали, что казалось — веки тоже щелкают, как зубы его жены. Он молчал, как будто рот его навсегда зарос бородой.
В гимназии она считалась одной из первых озорниц, а училась небрежно. Как брат ее, она вносила в игры много оживления и, как это знал Клим по жалобам на нее, много чего-то капризного, испытующего и даже
злого. Стала еще более богомольна, усердно посещала церковные службы, а в минуты задумчивости ее
черные глаза смотрели на все таким пронзающим взглядом, что Клим робел пред нею.
— Вот в том-то, понимаешь, и штука, — ответил капитан просто: — темно, хоть
глаз выколи, а он видит, что лохматый и
черный… А зажег спичку, — нигде никого… все тихо. Раз насыпал на полу
золы… Наутро остались следы, как от большой птицы… А вот недавно…
На главной стене висел старинный портрет Федорова прадеда, Андрея Лаврецкого; темное, желчное лицо едва отделялось от почерневшего и покоробленного фона; небольшие
злые глаза угрюмо глядели из-под нависших, словно опухших век;
черные волосы без пудры щеткой вздымались над тяжелым, изрытым лбом.
Она ушла. Спустя десять минут в кабинет вплыла экономка Эмма Эдуардовна в сатиновом голубом пеньюаре, дебелая, с важным лицом, расширявшимся от лба вниз к щекам, точно уродливая тыква, со всеми своими массивными подбородками и грудями, с маленькими, зоркими,
черными, безресницыми
глазами, с тонкими,
злыми, поджатыми губами. Лихонин, привстав, пожал протянутую ему пухлую руку, унизанную кольцами, и вдруг подумал брезгливо...
Злые языки в m-r Половинкине видели просто фаворита Раисы Павловны, которой нравилось его румяное лицо с глупыми
черными глазами, но мы такую догадку оставим на их совести, потому что на завтраках в господском доме всегда фигурировал какой-нибудь молодой человек в роли parvenu.
Он был плотно сложен и небольшого роста; лицо его не поражало с первого взгляда ни чрезмерною глупостью, ни чем-либо особенно порочным или
злым; но, вглядевшись в него пристальнее, нельзя было не изумиться той подавляющей ограниченности, той равнодушной ко всему пошлости, о которых свидетельствовали: и узкий, покатый лоб, окаймленный коротко обстриженными, но густыми и
черными волосами, и потупленные маленькие
глаза, в которых светилось что-то хитрое, но как бы недоконченное, недодуманное, и наконец, вся его фигура, несколько сутуловатая, с одною рукою, отделенною от туловища в виде размышления, и другою, постоянно засунутою в застегнутый сюртук.
Дедушка очень почитает «князь Михаила Черниговского и болярина Феодора, не поклонившихся солнцу», — эти люди кажутся мне
черными, как цыгане, угрюмыми,
злыми, и у них всегда больные
глаза, как у бедной мордвы.
— Чур меня, чур, чур, чур! Заговор на заговорщика,
злому языку сохнуть,
черному глазу лопнуть. Ему карачун, меня чур-перечур.
Была она маленькая, худая, а ноги толстые; лицо имела острое и
злые,
чёрные, как у мыши,
глаза. Она нравилась ему: было в ней что-то крепкое, честное, и он настойчиво уговаривал её, но Саша смеялась над его речами нехорошим смехом.
Строгий, вспыльчивый, жесткий на словах и часто жестокий на деле, нельзя сказать, что он был
злой человек от природы; всматриваясь в резкие черты его лица, не совсем уничтожившиеся в мясных дополнениях, в густые
черные брови и блестящие
глаза, можно было предполагать, что жизнь задавила в нем не одну возможность.
Вернулся мой путешествующий по карте палец из Рыбинска в Ярославль. Вспомнились ужасы белильного завода… Мысленно проехал по Волге до Каспия… В дербентские и задонские степи ткнулся, а мысль вернулась в Казань. Опять вспомнился арест, взломанная решетка, побег. И
злые глаза допрашивавшего седого жандармского полковника, глядевшие на меня через золотое пенсне над
черными бровями… Жутко стало, а в этот момент скрипнула дверь, и я даже вздрогнул.
Стою однажды за всенощной и слышу — клирошанка одна дивно поёт. Девица высокая, лицо разгорелось,
глаза чёрные, строгие, губы яркие, голос большой и смелый — поёт она, точно спрашивает, и чудится мне в этом голосе
злая слеза.
— Малина с молоком! — называет, восхищаясь, Лодку веселый доктор Ряхин и осторожно, со смущенной улыбкой на костлявом лице, отдаляется от нее. Он тяготеет к неугомонной певунье, гибкой и сухонькой Розке, похожей на бойкую
черную собачку: кудрявая, капризная, с маленькими усиками на вздернутой губе и мелкими зубами, она обращается с Ряхиным дерзко, называя его в
глаза «зелененьким шкелетиком». Она всем дает прозвища: Жуков для нее — «Ушат Помоевич», уныло-злой помощник исправника Немцев — «Уксус Умирайлыч».
Его темное красивое лицо, с немигающими громадными
черными глазами было
зло и властно.
Когда злополучная вышивка Палани вспыхнула и занялась с обоих концов, на худом птичьем личике Вассы мелькнуло злорадно-удовлетворенное выражение.
Черные глаза девочки заискрились
злым огоньком.
— Антонио, куда ты меня везешь? — простонал Теодор. — Ты смотришь
злым гением… В твоих
черных глазах светится ад… Я начинаю бояться…
В дыры его грязной холщовой рубахи глядело бронзовое тело, лицо было почти
черное от загара. Огромный и оборванный, с обмотанною тряпками ногою, он блестел белками
злых глаз и исподлобья поглядывал вокруг. Парень подсел к нему с разговором. Мужик порывисто встал и, не отвечая, высунулся из окна.
В хозяине Гаярин не нашел никакой перемены, кроме седеющих висков: среднего роста, очень худой в туловище, еще не старый, пепельные бакенбарды, бритое лицо, большие карие, умные и не
злые глаза, редкие волосы, зачесанные по моде конца шестидесятых гонов, в двубортном
черном сюртуке и темно-серых панталонах. Таким был он, когда влюбился в Лидию, таким и умрет, только поседеет и еще больше согнется.
Она судорожно сжала руки, и
злой огонь блеснул в ее
черных глазах.
Впрочем, и по наружности он казался моложе своих лет, время — этот, по выражению поэта,
злой хищник, — несмотря на бурно проведенную юность и на постоянное настоящее прожигание жизни, как бы жалело, положить свою печать на это красивое, выразительное лицо, украсить сединою эти
черные, шелковистые кудри и выхоленные усы и баки и заставить потускнеть эти большие блестящие
глаза.
В калитке показался похожий на ежа низенький,
черный с проседью человек лет сорока пяти с
злою физиономиею и сурово выглядывающими исподлобья подозрительными
глазами.
Девушка сказала: «так нужно». Смотрела на него прямо своими
черными, окружившимися
глазами, улыбалась бледно и решительно и говорила: «так нужно». И на подбородке у нее была ямочка. Трудно было поверить, что это ее голова — вот эта
злая, бледная голова — минуту назад лежала на его плече. И ее он ласкал.
Зажег сам. И увидел под белым светом бесконечно
злые,
черные, подведенные
глаза и рот, сжатый ненавистью и презрением. И голые руки увидел. И всю ее, чуждую, решительную, на что-то бесповоротно готовую. Отвратительной показалась ему эта проститутка.