Неточные совпадения
— Подруги упрекают меня, дескать — польстилась девушка на деньги, — говорила Телепнева, добывая щипчиками конфекты из коробки. — Особенно язвит Лидия, по ее законам необходимо
жить с милым и чтобы — в шалаше. Но — я бытовая и водевильная, для меня необходим приличный домик и свои лошади. Мне заявлено: «У вас, Телепнева, совершенно отсутствует понимание драматизма». Это сказал не кто-нибудь, а — сам, он, который сочиняет драмы. А с милым без драмы — не
прожить, как это доказано в
стихах и прозе…
— Знаете, за что он под суд попал? У него, в
стихах, богоматерь, беседуя с дьяволом, упрекает его: «Зачем ты предал меня слабому Адаму, когда я была Евой, — зачем? Ведь, с тобой
живя, я бы землю ангелами заселила!» Каково?
Остаток дня Клим
прожил в состоянии отчуждения от действительности, память настойчиво подсказывала древние слова и
стихи, пред глазами качалась кукольная фигура, плавала мягкая, ватная рука, играли морщины на добром и умном лице, улыбались большие, очень ясные глаза.
«Да, здесь умеют
жить», — заключил он, побывав в двух-трех своеобразно благоустроенных домах друзей Айно, гостеприимных и прямодушных людей, которые хорошо были знакомы с русской жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к спорам о наилучшем устроении мира, а страну свою знали, точно книгу
стихов любимого поэта.
— Мы презирали материальную культуру, — выкрикивал он, и казалось, что он повторяет беззвучные слова Маркова. — Нас гораздо больше забавляло создавать мировую литературу, анархические теории, неподражаемо великолепный балет, писать
стихи, бросать бомбы. Не умея
жить, мы научились забавляться… включив террор в число забав…
— Странные характеры наблюдаю я у современной молодежи, — продолжала она, посыпая клубнику сахаром. — Мы
жили проще, веселее. Те из нас, кто шел в революцию, шли со
стихами, а не с цифрами…
Как раньше, Любаша начала устраивать вечеринки, лотереи в пользу ссыльных, шила им белье, вязала носки, шарфы;
жила она переводами на русский язык каких-то романов, пыталась понять
стихи декадентов, но говорила, вздыхая...
— Жюли, это сказал не Карасен, — и лучше зови его: Карамзин, — Карамзин был историк, да и то не русский, а татарский, — вот тебе новое доказательство разнообразия наших типов. О ножках сказал Пушкин, — его
стихи были хороши для своего времени, но теперь потеряли большую часть своей цены. Кстати, эскимосы
живут в Америке, а наши дикари, которые пьют оленью кровь, называются самоеды.
И так они
живут себе лет пятнадцать. Муж, жалуясь на судьбу, — сечет полицейских, бьет мещан, подличает перед губернатором, покрывает воров, крадет документы и повторяет
стихи из «Бахчисарайского фонтана». Жена, жалуясь на судьбу и на провинциальную жизнь, берет все на свете, грабит просителей, лавки и любит месячные ночи, которые называет «лунными».
Но все
стихло. Лодка поворотила и стала огибать выдавшийся берег. Вдруг гребцы опустили весла и недвижно уставили очи. Остановился и пан Данило: страх и холод прорезался в козацкие
жилы.
Эпиграфом к статье я взял
стих Пушкина: «Ты царь,
живи один, дорогою свободной иди, куда тебя влечет твой гордый ум».
Начиная от «Челышей» и кончая «Семеновной», с первой недели поста актеры
жили весело. У них водились водочка, пиво, самовары, были шумные беседы… Начиная с четвертой — начинало
стихать. Номера постепенно освобождались: кто уезжал в провинцию, получив место, кто соединялся с товарищем в один номер. Начинали коптить керосинки: кто прежде обедал в ресторане, стал варить кушанье дома, особенно семейные.
Это была ужасная ночь, полная молчаливого отчаяния и бессильных мук совести. Ведь все равно прошлого не вернешь, а начинать
жить снова поздно. Но совесть — этот неподкупный судья, который приходит ночью, когда все
стихнет, садится у изголовья и начинает свое жестокое дело!.. Жениться на Фене? Она первая не согласится… Усыновить ребенка — обидно для матери, на которой можно жениться и на которой не женятся. Сотни комбинаций вертелись в голове Карачунского, а решение вопроса ни на волос не подвинулось вперед.
Эти
стихи из нашей песни пришли мне на мысль, отправляя к тебе обратно мой портрет с надписью. Отпустить шутку случается и теперь — слава богу, иначе нельзя бы так долго
прожить на горизонте не совсем светлом. Не помнишь ли ты всей песни этой? Я бы желал ее иметь.
— Так, — и рассказать тебе не умею, а как-то сразу тяжело мне стало. Месяц всего дома
живу, а все, как няня говорит, никак в
стих не войду.
И вот крики боли начинают мало-помалу
стихать, и недавний вопль:"Унизительно, стыдно, больно!"сменяется другим:"Лучше не думать!"Затем человек уже делается рассудительным; в уме его постепенно образуется представление о неизбежном роке, о гнетущей силе обстоятельств, против которой бесполезно, или, по малой мере, рискованно прать, и наконец, как достойное завершение всех этих недостойностей, является краткий, но имеющий решающую силу афоризм:"Надо же
жить!"
Ты и понял, да как увидел, что в ней мало цветов и
стихов, и вообразил, что жизнь — большая ошибка, что ты видишь это и оттого имеешь право скучать; другие не замечают и оттого
живут припеваючи.
Справедливость требует сказать, что она иногда на вздохи и
стихи отвечала зевотой. И не мудрено: сердце ее было занято, но ум оставался празден. Александр не позаботился дать ему пищи. Год, назначенный Наденькою для испытания, проходил. Она
жила с матерью опять на той же даче. Александр заговаривал о ее обещании, просил позволения поговорить с матерью. Наденька отложила было до переезда в город, но Александр настаивал.
Большим успехом пользовались в газете обличительного характера заметки Н. Седельникова, автора нескольких романов. Его фельетон в
стихах, подражание «Кому на Руси
жить хорошо» Н.А. Некрасова, наделал много шуму.
С некоторого времени хозяин стал
тих, задумчив и все опасливо оглядывался, а звонки пугали его; иногда вдруг болезненно раздражался из-за пустяков, кричал на всех и убегал из дома, а поздней ночью возвращался пьяным… Чувствовалось, что в его жизни произошло что-то, никому кроме него неведомое, подорвало ему сердце, и теперь он
жил неуверенно, неохотно, а как-то так, по привычке.
— Я вам и получше и побольше комплимент скажу: глядя на ваше житье, я действительно несколько примирился с семейной жизнию; но не забудьте, что,
проживши лет шестьдесят, я в вашем доме в первый раз увидел не в романе, не в
стихах, а на самом деле осуществление семейного счастия. Не слишком же часты примеры.
Марья Львовнаа (торопливо). Не надо, Семен Семенович, дальше… Я знаю эти
стихи… Скажите… вы долго здесь
проживете?
Правда, что это до известной степени кляуза, но ведь нынче без кляузы разве
проживешь? Все же лучше кляузу пустить в ход, нежели поздравительные
стихи писать, а тем больше с стиснутыми зубами, с искаженным лицом и дрожа всем нутром пардону просить. А может быть, впрочем, и хуже — и этого я не знаю.
Жил я в это время на Тверской, в хороших меблированных комнатах «Англия», в доме Шаблыкина, рядом с Английским клубом, занимая довольно большой перегороженный номер. У меня в это время пребывал спившийся с кругу, бесквартирный поэт Андреев, печатавший недурные
стихи в журналах под псевдонимом Рамзай-Соколий.
— И я тоже прошу вспомнить, — сказал я, — на этом самом месте я умолял вас понять меня, вдуматься, вместе решить, как и для чего нам
жить, а вы в ответ заговорили о предках, о дедушке, который писал
стихи. Вам говорят теперь о том, что ваша единственная дочь безнадежна, а вы опять о предках, о традициях… И такое легкомыслие в старости, когда смерть не за горами, когда осталось
жить каких-нибудь пять, десять лет!
Но, наконец, и эта «корчь сердца»
стихла, и Ольга Федотовна успокоилась, она
жила и старелась, никогда никому ни словом, ни намеком не выдавая: умерло или еще живо и вечно осталось живым ее чувство.
— Позвольте-с! Но каким же образом вы объясните
стих"на Фонтанке воду пил"? Фонтанка — ведь это, наконец… Наконец, я вам должен сказать, что наш почтеннейший Иван Семенович
живет на Фонтанке!
Он прибавил к этому, что моя мать
жила всегда в губернском городе, что мы недавно переехали в деревню, что она дочь бывшего значительного чиновника и большая охотница до книг и до
стихов.
К гимназисткам, подругам Линочки, и ко всем женщинам Саша относился с невыносимой почтительностью, замораживавшей самых смелых и болтливых: язык не поворачивался, когда он низко кланялся или торжественно предлагал руку и смотрел так, будто сейчас он начнет служить обедню или заговорит
стихами; и хотя почти каждый вечер он провожал домой то одну, то другую, но так и не нашел до сих пор, о чем можно с ними говорить так, чтобы не оскорбить, как-нибудь не нарушить неловким словом того чудесного, зачарованного сна, в котором
живут они.
Ночью я писал
стихи о маниаке, называя его «владыкой всех владык, другом и советником бога», и долго образ его
жил со мною, мешая мне
жить.
Чем
жила Галактионовна — трудно сказать; но она
жила в своей собственной избушке, и ей оставалось заработать на хлеб, чего она достигала при помощи швейной машины, стучавшей в ее избушке по вечерам; если не было работы, Галактионовна посвящала свои досуги поэзии, и в ее
стихах из года в год проходили события и лица Пеньковского завода.
— Ангел
тих, ангел кроток, во что ему повелит господь, он в то и одеется; что ему укажет, то он сотворит. Вот ангел! Он в душе человечьей
живет, суемудрием запечатлен, но любовь сокрушит печать…
Так хорошо тогда мне вспоминать
Заросший пруд и хриплый звон ольхи,
Что где-то у меня
живут отец и мать,
Которым наплевать на все мои
стихи,
Которым дорог я, как поле и как плоть,
Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.
Они бы вилами пришли вас заколоть
За каждый крик ваш, брошенный в меня.
Последние два
стиха, когда они уже были написаны, — я сообразил, — не мои, а баснописца Хемницера: он себе сочинил такую эпитафию. Ну что ж! Это ничего. Он так
прожил жизнь, — и я хочу так
прожить. Почему же я не имею права этого пожелать? Но утром (было воскресенье) я перечитал
стихи, и конец не понравился: как это молиться о том, чтоб остаться голым! И сейчас же опять в душе заволновалось вдохновение, я зачеркнул последний
стих и написал такое окончание...
— Ах, нет, если не считать двух любительских спектаклей… Но с детства я упиваюсь отрывками трагедий,
стихами… С детства чувствую призвание к сценическому искусству, хотя имею о нем пока лишь смутное понятие… И я… я
живу мечтою о чем-то большом и красивом, что должно поднять меня на своих крыльях и унести от земли…
— Тише! Тише! Умоляю вас. Это — графиня Кора. Она
живет здесь давно-давно, и никто не слышал от нее ни слова. С тех пор, как умер граф и она здесь поселилась, графиня ни с кем не разговаривает и молча бродит по этим залам. Многие считают ее безумною, но она в полном рассудке и пишет чудесные французские
стихи, — быстро поясняет Ольга и опускается перед проходящей мимо нас женщиной в низком почтительном реверансе, произнося почтительно...
Я не знаю даже: можно ли назвать этих женщин падшими? Та сентиментальная немка, которая читала
стихи, хоть она мне и налгала, наверно, в своей истории; но выдь она замуж, она может сделаться хорошей хозяйкой, какой-нибудь Каролиной Ивановной, женой офицера или управителя и
проживет весь свой век очень добродетельно.
Сегодня получил от Вавилова, что вместе в приказчиках
жили, пять рублей долгу, и писал
стихи «к ней». Даже придумал и «ее». «Она» — это дочка табачника, где я табак покупаю. Имя ей Вера.
Стихи вышли очень чувствительны.
Только раз, уже не так давно, в Москве, куда она стала попадать чаще, с тех пор, как они
живут в губернском городе, привелось ей быть в университете, на утреннем заседании, где читались
стихи, статьи и отрывки в память одного московского писателя. Она ожила на этом сборище, публика показалась ей чуткой и восприимчивой, от стен актовой залы веяло приветом старого наставника. Она представляла себе, как должен был говорить со своею аудиторей Грановский: личность его оставалась для нее полулегендарной.
И вот вместо туманных, подлежащих толкованиям и произволу, неопределенных и неважных выражений открылась мне с
стиха 21—28 простая, ясная и определенная первая заповедь Христа:
живи в мире со всеми людьми, никогда своего гнева на людей не считай справедливым.