Неточные совпадения
Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов; звезды спокойно сияли на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я
вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок
земли или за какие-нибудь вымышленные права!..
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. —
Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской
земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
Он вдруг
вспомнил слова Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй
землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: „Я убийца!“ Он весь задрожал, припомнив это.
Присев на ступени паперти, протирая платком запыленные глаза и очки, Самгин
вспомнил, что Борис Варавка мечтал выковырять
землю из пушек, достать пороха и во время всенощной службы выстрелить из обеих пушек сразу.
— «Как точка над i», —
вспомнил Самгин стих Мюссе, — и тотчас совершенно отчетливо представил, как этот блестящий шарик кружится, обегая
землю, а
земля вертится, по спирали, вокруг солнца, стремительно — и тоже по спирали — падающего в безмерное пространство; а на
земле, на ничтожнейшей точке ее, в маленьком городе, где воют собаки, на пустынной улице, в деревянной клетке, стоит и смотрит в мертвое лицо луны некто Клим Самгин.
Затем он подумал, что вокруг уже слишком тихо для человека. Следовало бы, чтоб стучал маятник часов, действовал червяк-древоточец, чувствовалась бы «жизни мышья беготня». Напрягая слух, он уловил шорох листвы деревьев в парке и
вспомнил, что кто-то из литераторов приписал этот шорох движению
земли в пространстве.
«Вот этот народ заслужил право на свободу», — размышлял Самгин и с негодованием
вспоминал как о неудавшейся попытке обмануть его о славословиях русскому крестьянину, который не умеет прилично жить на
земле, несравнимо более щедрой и ласковой, чем эта хаотическая, бесплодная
земля.
— Вспомните-ко вчерашний день, хотя бы с Двенадцатого года, а после того — Севастополь, а затем — Сан-Стефано и в конце концов гордое слово императора Александра Третьего: «Один у меня друг, князь Николай черногорский». Его, черногорского-то, и не видно на
земле, мошка он в Европе, комаришка, да-с! Она, Европа-то, если
вспомните все ее грехи против нас, именно — Лихо. Туркам — мирволит, а величайшему народу нашему ножку подставляет.
И если
вспомнить, что все это совершается на маленькой планете, затерянной в безграничии вселенной, среди тысяч грандиозных созвездий, среди миллионов планет, в сравнении с которыми
земля, быть может, единственная пылинка, где родился и живет человек, существо, которому отведено только пять-шесть десятков лет жизни…
Самгин вздрогнул, ему показалось, что рядом с ним стоит кто-то. Но это был он сам, отраженный в холодной плоскости зеркала. На него сосредоточенно смотрели расплывшиеся, благодаря стеклам очков, глаза мыслителя. Он прищурил их, глаза стали нормальнее. Сняв очки и протирая их, он снова подумал о людях, которые обещают создать «мир на
земле и в человецех благоволение», затем, кстати,
вспомнил, что кто-то — Ницше? — назвал человечество «многоглавой гидрой пошлости», сел к столу и начал записывать свои мысли.
Впереди, на черных холмах, сверкали зубастые огни трактиров; сзади, над массой города, развалившейся по невидимой
земле, колыхалось розовато-желтое зарево. Клим вдруг
вспомнил, что он не рассказал Пояркову о дяде Хрисанфе и Диомидове. Это очень смутило его: как он мог забыть? Но он тотчас же сообразил, что вот и Маракуев не спрашивает о Хрисанфе, хотя сам же сказал, что видел его в толпе. Поискав каких-то внушительных слов и не найдя их, Самгин сказал...
А она, отворотясь от этого сухого взгляда, обойдет сзади стула и вдруг нагнется к нему и близко взглянет ему в лицо, положит на плечо руки или нежно щипнет его за ухо — и вдруг остановится на месте, оцепенеет, смотрит в сторону глубоко-задумчиво, или в
землю, точно перемогает себя, или — может быть —
вспоминает лучшие дни, Райского-юношу, потом вздохнет, очнется — и опять к нему…
Вспоминая о Масловой, о решении Сената и о том, что он всё-таки решил ехать за нею, о своем отказе от права на
землю, ему вдруг, как ответ на эти вопросы, представилось лицо Mariette, ее вздох и взгляд, когда она сказала: «когда я вас увижу опять?», и ее улыбка, — с такого ясностью, что он как будто видел ее, и сам улыбнулся.
Вспоминая теперь свое чувство сожаления к потере собственности, которое он испытал в Кузминском, Нехлюдов удивлялся на то, как мог он испытать это чувство; теперь он испытывал неперестающую радость освобождения и чувство новизны, подобное тому, которое должен испытывать путешественник, открывая новые
земли.
Он
вспомнил теперь, как в Кузминском на него нашло искушение, и он стал жалеть и дом, и лес, и хозяйство, и
землю и спросил себя теперь: жалеет ли он?
Он стал
вспоминать: гадости не было, поступка не было дурного, но были мысли, дурные мысли о том, что все его теперешние намерения — женитьбы на Катюше и отдачи
земли крестьянам — , что всё это неосуществимые мечты, что всего этого он не выдержит, что всё это искусственно, неестественно, а надо жить, как жил.
Ибо ведь всю жизнь свою
вспоминал неустанно, как продали его где-нибудь там в горячей степи, у колодца, купцам, и как он, ломая руки, плакал и молил братьев не продавать его рабом в чужую
землю, и вот, увидя их после стольких лет, возлюбил их вновь безмерно, но томил их и мучил их, все любя.
Часа через полтора могила была готова. Рабочие подошли к Дерсу и сняли с него рогожку. Прорвавшийся сквозь густую хвою солнечный луч упал на
землю и озарил лицо покойного. Оно почти не изменилось. Раскрытые глаза смотрели в небо; выражение их было такое, как будто Дерсу что-то забыл и теперь силился
вспомнить. Рабочие перенесли его в могилу и стали засыпать
землею.
Наконец, покончив свою работу, я закрыл тетрадь и хотел было лечь спать, но
вспомнил про старика и вышел из фанзы. На месте костра осталось только несколько угольков. Ветер рвал их и разносил по
земле искры. А китаец сидел на пне так же, как и час назад, и напряженно о чем-то думал.
Даже и теперь мне приятно
вспоминать мои тогдашние впечатления. Привет тебе, скромный уголок германской
земли, с твоим незатейливым довольством, с повсеместными следами прилежных рук, терпеливой, хотя неспешной работы… Привет тебе и мир!
— Гляди — звезда упала! Это чья-нибудь душенька чистая встосковалась, мать-землю
вспомнила! Значит — сейчас где-то хороший человек родился.
Вспомни мать свою: как ничтожно малы были ее требования и какова выпала ей доля? ты, видно, только похвастался перед Паншиным, когда сказал ему, что приехал в Россию затем, чтобы пахать
землю; ты приехал волочиться на старости лет за девочками.
Агафью все в доме очень уважали; никто и не
вспоминал о прежних грехах, словно их вместе с старым барином в
землю похоронили.
Так и пал купец на сыру
землю, горючьми слезами обливается; а и взглянет он на зверя лесного, на чудо морское, а и
вспомнит он своих дочерей, хорошиих, пригожиих, а и пуще того завопит источным голосом: больно страшен был лесной зверь, чудо морское.
И мне представилось, как они обе в грязном подвале, в сырой сумрачный вечер, обнявшись на бедной постели своей,
вспоминали о своем прошедшем, о покойном Генрихе и о чудесах других
земель…
— Уж так-то, брат, хорошо, что даже
вспомнить грустно! Кипело тогда все это,
земля, бывало, под ногами горела! Помнишь ли, например, Катю — ведь что это за прелесть была! а! как цыганские-то песни пела! или вот эту:"Помнишь ли, мой любезный друг"? Ведь душу выплакать можно! уж на что селедка — статский советник Кобыльников из Петербурга приезжал, а и тот двадцатипятирублевую кинул — камни говорят!
— А что, господа! — обращается он к гостям, — ведь это лучшенькое из всего, что мы испытали в жизни, и я всегда с благодарностью
вспоминаю об этом времени. Что такое я теперь? — "Я знаю, что я ничего не знаю", — вот все, что я могу сказать о себе. Все мне прискучило, все мной испытано — и на дне всего оказалось — ничто! Nichts! А в то золотое время
земля под ногами горела, кровь кипела в жилах… Придешь в Московский трактир:"Гаврило! селянки!" — Ах, что это за селянка была! Маня, помнишь?
Зришь сам не знаешь куда, и вдруг пред тобой отколь ни возьмется обозначается монастырь или храм, и
вспомнишь крещеную
землю и заплачешь.
Только гораздо позже
вспоминаешь их и жалеешь о них, как о цветке, который — не удержался — сорвал нераспустившимся и потом увидел на
земле завялым и затоптанным.
Толкуя с Яковом о делах и
вспомнив о бесконечной тяжбе с Епифановым и о красавице Авдотье Васильевне, которую он давно не видел, я воображаю, как он сказал Якову: «Знаешь, Яков Харлампыч, чем нам возиться с этой тяжбой, я думаю просто уступить им эту проклятую
землю, а? как ты думаешь?..»
Н.И. Пастухов, мгновенно
вспомнив, что револьвер заряжен, весь похолодел, увидав, как мальчик зашатался, быстро рванулся в сторону и, взмахнув руками, разом грохнулся о
землю.
Вспомним пророческое слово: «Аще кая
земля оправдится перед богом, поставляет им царя и судью праведна и всякое подает благодеяние; аще же которая
земля прегрешит пред богом, и поставляет царя и судей не праведна, и наводит на тое
землю вся злая!» Останься у нас, сын мой; поживи с нами.
Уже он вспрянул с
земли, уже готов был следовать за Перстнем, как вдруг
вспомнил данную царю клятву, и кровь его отхлынула к сердцу.
Я
вспоминаю, что, кажется, не было лета, когда бы за Волгою не горели леса; каждогодно в июле небо затянуто мутно-желтым дымом; багровое солнце, потеряв лучи, смотрит на
землю, как больное око.
Иногда кочегар казался мне дурачком, но чаще я думал, что он нарочно притворяется глупым. Мне упрямо хотелось выспросить его о том, как он ходил по
земле, что видел, но это плохо удавалось; закидывая голову вверх, чуть приоткрыв медвежьи темные глаза, он гладил рукою мшистое свое лицо и тянул,
вспоминая...
Корявые берёзы, уже обрызганные жёлтым листом, ясно маячили в прозрачном воздухе осеннего утра, напоминая оплывшие свечи в церкви. По узким полоскам пашен, качая головами, тихо шагали маленькие лошади; синие и красные мужики безмолвно ходили за ними, наклонясь к
земле, рыжей и сухой, а около дороги, в затоптанных канавах, бедно блестели жёлтые и лиловые цветы. Над пыльным дёрном неподвижно поднимались жёсткие бессмертники, — Кожемякин смотрел на них и
вспоминал отзвучавшие слова...
«Страшновато? В чужой
земле? —
вспоминал он её слова и печально усмехался, чувствуя себя в чём-то сильнее её. — То-то вот!»
«Всю ночь до света шатался в поле и
вспоминал Евгеньины слова про одинокие города, вроде нашего; говорила она, что их более восьми сотен. Стоят они на
земле, один другого не зная, и, может, в каждом есть вот такой же плутающий человек, так же не спит он по ночам и тошно ему жить. Как господь смотрит на города эти и на людей, подобных мне? И в чём, где оправдание нам?
«Кожемякин сидел в этой углублённой тишине, бессильный, отяжелевший, пытаясь
вспомнить что-нибудь утешительное, но память упорно останавливалась на одном: идёт он полем ночью среди шершавых бесплодных холмов, темно и мертвенно пустынно кругом, в мутном небе трепещут звёзды, туманно светится изогнутая полоса Млечного Пути, далеко впереди приник к
земле город, точно распятый по ней, и отовсюду кто-то невидимый, как бы распростёртый по всей
земле, шепчет, просит...
А вскоре и пропала эта женщина.
Вспоминая о ней, он всегда видел обнажённые, судорожно вцепившиеся в
землю корни и гроздья калины на щеках её.
Юноша
вспоминал отца, который тоже умел сказать это слово — круглое, тяжкое и ёмкое так, что
земля точно вздрагивала от обиды.
Тут опять
вспомнил её слова, что
земля — храм, а жизнь — богослужение.
Матвей тоже
вспомнил, как она в начале речи говорила о Христе: слушал он, и казалось, что женщина эта знала Христа живым, видела его на
земле, — так необычно прост и близок людям был он в её рассказе.
— Дети мои, дети моего сердца! — сказал он. — Живите, цветите и в минуты счастья
вспоминайте когда-нибудь про бедного изгнанника! Про себя же скажу, что несчастье есть, может быть, мать добродетели. Это сказал, кажется, Гоголь, писатель легкомысленный, но у которого бывают иногда зернистые мысли. Изгнание есть несчастье! Скитальцем пойду я теперь по
земле с моим посохом, и кто знает? может быть, через несчастья мои я стану еще добродетельнее! Эта мысль — единственное оставшееся мне утешение!
И в старости Степан Михайлович с восторгом
вспоминал о первом впечатлении, произведенном на него изобильными, плодоносными окрестностями этих рек; но он не поддался обольщению и узнал покороче на месте, что покупка башкирских
земель неминуемо поведет за собой бесконечные споры и тяжбы, ибо хозяева сами хорошенько не знали прав своих и числа настоящих отчинников.
— Стоит вам взглянуть на термометр, — сказал Бавс, — или на пятно зеркального стекла, чтобы
вспомнили это имя: Грас Паран. Ему принадлежит треть портовых участков и сорок домов. Кроме капитала, заложенного по железным дорогам, шести фабрик,
земель и плантаций, свободный оборотный капитал Парана составляет около ста двадцати миллионов!
Егорушка думал о бабушке, которая спит теперь на кладбище под вишневыми деревьями; он
вспомнил, как она лежала в гробу с медными пятаками на глазах, как потом ее прикрыли крышкой и опустили в могилу; припомнился ему и глухой стук комков
земли о крышку…
О, стонать тебе,
земля родная,
Прежние годины
вспоминаяИ князей давно минувших лет!
Старого Владимира уж нет.
Был он храбр, и никакая сила
К Киеву б его не пригвоздила.
Кто же стяги древние хранит?
Эти — Рюрик носит, те — Давыд,
Но не вместе их знамена плещут,
Врозь поют их копия и блещут.
— Если только кто-нибудь
вспомнит, что ты жил на
земле…
Если бы в это время кто-нибудь увидел в форточке его красивое, до мертвенности бледное лицо, эффектно освещенное луною, тот непременно отскочил бы от него в сторону, и поневоле
вспомнил бы одну из очаровательных легенд о душах бродящих на
земле в ожидании прощения своих земных согрешений.