Неточные совпадения
Ведь говорила я Агриппине Филипьевне,
уж сколько раз говорила: «Mon ange, [Мой ангел (фр.).]
уж поверьте, что недаром приехал этот ваш братец…» Да-с!..
— Ах, Марья Степановна!..
Уж я не стала бы напрасно вас тревожить. Нарочно пять раз посылала Матрешку, а она через буфетчика от приваловского человека всю подноготную разузнала. Только устрой, господи, на пользу!..
Уж если это не жених, так весь свет пройти надо: и молодой, и красивый, и богатый. Мил-лио-нер…
Да ведь вам лучше это знать!
— Вот он, — проговорил Лука, показывая глазами на молодого красивого лакея с английским пробором. — Ишь, челку-то расчесал! Только
уж я сам доложу о вас, Сергей Александрыч…
Да какой вы из себя-то молодец… а! Я живой ногой… Ах ты, владычица небесная!..
— Устрой, милостивый господи, все на пользу… — вслух думал старый верный слуга, поплевывая на суконку. —
Уж, кажется, так бы хорошо, так бы хорошо… Вот думать, так не придумать!.. А из себя-то какой молодец… в прероду свою вышел. Отец-от вон какое дерево был: как, бывало, размахнется
да ударит, так замертво и вынесут.
— Теперь
уж ничего не поделаешь… А вот вы, козочка, кушайте поменьше — и талия будет. Мы в пансионе уксус пили
да известку ели, чтобы интереснее казаться…
—
Да откуда это ты… вы… Вот
уж, поистине сказать, как снег на голову. Ну, здравствуй!..
— Никого
уж и в живых, почитай, нет, — печально проговорила Марья Степановна, подпирая щеку рукой. — Старая девка Размахнина кое-как держится,
да еще Колпакова… Может, помнишь их?..
— Ведь вы себе представить не можете, Марья Степановна, какие гордецы все эти Ляховские и Половодовы!..
Уж поверьте мне, что они теперь мечтают…
да, именно мечтают, что вот приехал Привалов
да прямо к ним в руки и попал…
«А там женишок-то кому еще достанется, — думала про себя Хиония Алексеевна, припоминая свои обещания Марье Степановне. —
Уж очень Nadine ваша нос кверху задирает. Не велика в перьях птица: хороша дочка Аннушка,
да хвалит только мать
да бабушка! Конечно, Ляховский гордец и кощей, а если взять Зосю, — вот эта, по-моему, так действительно невеста: всем взяла… Да-с!.. Не чета гордячке Nadine…»
— Знаю, что тяжело тебе к ним идти, — пожалела Марья Степановна, —
да что
уж будешь делать. Вот и отец то же говорит.
—
Да, благодаря сестре Гертруде получает ни за что тысяч пять, — что же делать? Идиот!.. Наберет с собой моих мальчишек и целые дни
удит с ними рыбу.
Иван Яковлич ничего не отвечал, а только посмотрел на дверь, в которую вышел Привалов «Эх, хоть бы частичку такого капитала получить в наследство, — скромно подумал этот благочестивый человек, но сейчас же опомнился и мысленно прибавил: — Нет,
уж лучше так, все равно отобрали бы хористки,
да арфистки,
да Марья Митревна,
да та рыженькая… Ах, черт ее возьми, эту рыженькую… Препикантная штучка!..»
— Тонечка, покорми нас чем-нибудь!.. — умолял Веревкин, смешно поднимая брови. — Ведь пятый час на дворе…
Да, кстати, вели подавать
уж прямо сюда, — отлично закусим под сенью струй. Понимаешь?
— О
да… Могу вас уверить. Вот на эту сторону его характера вам и нужно действовать. Ведь женщины всесильны, Александр Павлыч, —
уже с улыбкой прибавил дядюшка.
— Девичье дело, Марья Степановна… Нынче образованные
да бойкие девицы пошли, не как в наше время. Ну, у них
уж все по-своему и выходит.
—
Да везде эти диссонансы, Сергей Александрыч, и вы, кажется,
уже испытали на себе их действие. Но у отца это прорывается минутами, а потом он сам раскаивается в своей горячности и только из гордости не хочет открыто сознаться в сделанной несправедливости. Взять хоть эту историю с Костей. Вы знаете, из-за чего они разошлись?
— Вы приехали как нельзя более кстати, — продолжал Ляховский, мотая головой, как фарфоровый китаец. — Вы, конечно,
уже слышали, какой переполох устроил этот мальчик, ваш брат…
Да,
да Я удивляюсь. Профессор Тидеман — такой прекрасный человек… Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты и теперь можем приступить прямо к делу… Вот и Александр Павлыч здесь. Я, право, так рад, так рад вас видеть у себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас же и займемся!..
— Нет,
уж меня увольте, господа, — взмолился Половодов, поднимаясь с места. — Слуга покорный…
Да это можно с ума сойти! Сергей Александрыч, пощадите свою голову!
—
Да за месяц
уж пожалуйте… двадцать пять рублей.
— Ну,
уж я тебя в таком виде не пущу, Данила Семеныч. Ты хоть образину-то умой наперво, а то испугаешь еще Василия-то Назарыча.
Да приберись малость, — вон на тебе грязищи-то сколько налипло…
— Ах, угодники-бессребреники!..
Да Данила Семеныч приехал… А
уж я по его образине вижу, што он не с добром приехал: и черт чертом, страсть глядеть. Пожалуй, как бы Василия-то Назарыча не испужал… Ей-богу! Вот я и забежал к вам… потому…
— Ах, старый хрен, успел
уж набрехать по всему дому, — проговорил он, косясь на Луку. — Здравствуйте, барышня… Хорошеете, сударыня,
да цветете.
— Цветет-то она цветет,
да кабы не отцвела скоро, — с подавленным вздохом проговорила старуха, — сам знаешь, девичья краса до поры до время, а Надя
уж в годах, за двадцать перевалило. Мудрят с отцом-то, а вот счастья господь и не посылает… Долго ли до греха — гляди, и завянет в девках. А Сережа-то прост, ох как прост, Данилушка. И в кого уродился, подумаешь… Я так полагаю, што он в мать, в Варвару Павловну пошел.
— Вы
уж извините меня, Сергей Александрыч… Я не пошел бы беспокоить вас,
да вот Хина пристала, ей-богу…
— Ах, mon ange, mon ange… Я так соскучилась о вас! Вы себе представить не можете… Давно рвалась к вам,
да все проклятые дела задерживали: о том позаботься, о другом, о третьем!.. Просто голова кругом… А где мамаша? Молится? Верочка, что же это вы так изменились?
Уж не хвораете ли, mon ange?..
— Ах, извините меня, извините меня, Марья Степановна… — рассыпалась Хина, награждая хозяйку поцелуем. — Я все время была так завалена работой, так завалена… Вы меня поймете, потому что можете судить по собственным детям, чего они стоят родителям.
Да! А тут еще Сергей Александрыч… Но вы, вероятно,
уже слышали, Марья Степановна?
—
Да Сергей Александрыч… Ах, боже мой!
Да неужели вы так
уж ничего и не слыхали?
Невозмутимое спокойствие Марьи Степановны обескуражило Хину, и она одну минуту усомнилась
уже, не врали ли ей про разорение Бахаревых, но доказательство было налицо: приезд Шелехова что-нибудь
да значит.
— Можно, Сергей Александрыч… обнаковенно можно!
Да штой-то из лица-то как вы изменились?
Уже не попритчилось ли што грешным делом?
— А я у вас был, Сергей Александрыч, — заговорил своим хриплым голосом Данилушка. —
Да меня не пустил ваш холуй…
Уж я бы ему задал,
да, говорит, барин болен.
— И хорошо сделали, потому что, вероятно, узнали бы не больше того, что
уже слышали от мамы. Городские слухи о нашем разорении — правда… В подробностях я не могу объяснить вам настоящее положение дел,
да и сам папа теперь едва ли знает все. Ясно только одно, что мы разорены.
— Понятное дело, Борис Григорьич, нам пора и за ум приниматься, а не все прыгать на одной ножке, — довольно грубо отвечала Зося, но сейчас же поправилась. — Вы, милый мой доктор, тысячу раз
уж извините меня вперед… Я постоянно оказываю вам самую черную неблагодарность. Вы ведь извините меня?
Да?
— Ах, это вы!.. — удивлялся каждый раз Ляховский и, схватившись за голову, начинал причитать каким-то бабьим голосом: — Опять жилы из меня тянуть… Уморить меня хотите,
да, уморить… О, вы меня сведете с ума с этим проклятым делом! Непременно сведете… я чувствую, что у меня в голове
уже образовалась пустота.
—
Да ведь он у вас был не один десяток раз, и все-таки из этого ничего не вышло, а теперь он передал все дело мне и требует, чтобы все было кончено немедленно. Понимаете, Игнатий Львович: не-мед-лен-но… Кажется,
уж будет бобы-то разводить.
Да Привалова и в городе нет совсем, он уехал на мельницу.
— Вот
уж этому никогда не поверю, — горячо возразила Половодова, крепко опираясь на руку Привалова. — Если человек что-нибудь захочет, всегда найдет время. Не правда ли?
Да я, собственно, и не претендую на вас, потому что кому же охота скучать. Я сама ужасно скучала все время!.. Так, тоска какая-то… Все надоело.
— А ведь это верно, — отозвался кто-то из толпы. — Женим… Тогда и в клуб будет ходить, и в винт, грешным делом… Ха-ха!..
Уж это верно… Да-с!..
— Это все наши воротилы и тузы… — шепнул Веревкин на ухо Привалову. — Толстосумы настоящие! Вон у того, который с козлиной бородкой, за миллион перевалило…
Да! А чем нажил, спросите: пустяками. Случай умел поймать, а там
уж пошло.
— Вот не ожидал!.. — кричал Ляховский навстречу входившему гостю. —
Да для меня это праздник… А я, Василий Назарыч, увы!.. — Ляховский только указал глазами на кресло с колесами, в котором сидел. — Совсем развинтился…
Уж извините меня, ради бога! Тогда эта болезнь Зоси так меня разбила, что я совсем приготовился отправляться на тот свет,
да вот доктор еще придержал немного здесь…
—
Да очень просто: взяла
да ушла к брату… Весь город об этом говорит. Рассказывают, что тут разыгрался целый роман… Вы ведь знаете Лоскутова? Представьте себе, он давно
уже был влюблен в Надежду Васильевну, а Зося Ляховская была влюблена в него… Роман, настоящий роман! Помните тогда этот бал у Ляховского и болезнь Зоси? Мне сразу показалось, что тут что-то кроется, и вот вам разгадка; теперь весь город знает.
— Ну,
уж извините, я вам голову отдаю на отсечение, что все это правда до последнего слова. А вы слышали, что Василий Назарыч уехал в Сибирь?
Да… Достал где-то денег и уехал вместе с Шелеховым. Я заезжала к ним на днях: Марья Степановна совсем убита горем, Верочка плачет… Как хотите — скандал на целый город, разоренье на носу, а тут еще дочь-невеста на руках.
—
Уж извините…
Да я «гордеца» за сто верст узнаю: точно вяленая рыба сидит на лошади, и ноги болтаются, как палки.
— А так, как обнаковенно по семейному делу случается: он в одну сторону тянет, а она в другую… Ну, вздорят промежду себя, а потом Сереженька же у нее и прощения просят… Да-с.
Уж такой грех, сударь, вышел, такой грех!..
В каких-нибудь два часа Привалов
уже знал все незамысловатые деревенские новости: хлеба, слава богу, уродились, овсы — ровны, проса и гречихи — середка на половине. В Красном Лугу молоньей убило бабу, в Веретьях скот начинал валиться от чумы,
да отслужили сорок обеден, и бог помиловал. В «орде» больно хороша нынче уродилась пшеница, особенно кубанка. Сено удалось не везде, в петровки солнышком прихватило по увалам; только и поскоблили где по мочевинкам, в понизях
да на поемных лугах, и т. д. и т. д.
Привалову казалось с похмелья, что постукивает не на мельнице, а у него в голове. И для чего он напился вчера? Впрочем, нельзя, мужики обиделись бы.
Да и какое это пьянство, ежели разобрать? Самое законное, такая
уж причина подошла, как говорят мужики. А главное, ничего похожего не было на шальное пьянство узловской интеллигенции, которая всегда пьет, благо нашлась водка.
—
Да, тут вышла серьезная история… Отец, пожалуй бы, и ничего, но мать — и слышать ничего не хочет о примирении. Я пробовал было замолвить словечко; куда, старуха на меня так поднялась, что даже ногами затопала. Ну, я и оставил. Пусть сами мирятся… Из-за чего только люди кровь себе портят, не понимаю и не понимаю. Мать не скоро своротишь:
уж если что поставит себе — кончено, не сдвинешь. Она ведь тогда прокляла Надю… Это какой-то фанатизм!.. Вообще старики изменились: отец в лучшую сторону, мать — в худшую.
Привалов перезнакомился кое с кем из клубных игроков и, как это бывает со всеми начинающими, нашел, что, право, это были очень хорошие люди и с ними было иногда даже весело;
да и самая игра, конечно, по маленькой, просто для препровождения времени, имела много интересного, а главное, время за сибирским вистом с винтом летело незаметно; не успел оглянуться, а
уж на дворе шесть часов утра.
— Фильтруют нас здесь, батенька, крепко фильтруют, — говорил Nicolas Веревкин, потряхивая своей громадной головой. — Изображаем из себя веспасиановых губок или пиявок: только насосался, глядишь,
уж и выжали,
да в банку с холодной водой.
—
Да Лепешкин с Данилушкой… Вот
уж про кого можно сказать, что два сапога — пара: другой такой не подобрать. Ха-ха!..
—
Да чего нам делать-то? Известная наша музыка, Миколя; Данила даже двух арфисток вверх ногами поставил: одну за одну ногу схватил, другую за другую
да обеих, как куриц, со всем потрохом и поднял… Ох-хо-хо!.. А публика даже
уж точно решилась: давай Данилу на руках качать. Ну, еще акварию раздавили!.. Вот только тятеньки твоего нет, некогда ему, а то мы и с молебном бы ярмарке отслужили. А тятеньке везет, на третий десяток перевалило.
— Вот
уж сорочины скоро, как Катю мою застрелили, — заговорила Павла Ивановна, появляясь опять в комнате. — Панихиды по ней служу,
да вот собираюсь как-нибудь летом съездить к ней на могилку поплакать… Как жива-то была, сердилась я на нее, а теперь вот жаль! Вспомнишь, и горько сделается, поплачешь. А все-таки я благодарю бога, что он не забыл ее: прибрал от сраму
да от позору.