Неточные совпадения
Германец опять зафилософствовал, стал писать бесконечные гносеологические трактаты, дошел
в этом
деле до большой утонченности.
Только
в этом может быть наше всемирно-историческое
дело.
Идея науки, единой и всеразрешающей, переживает серьезный кризис, вера
в этот миф пала, он связан был с позитивной философией и
разделяет ее судьбу; сама же наука пасть не может, она вечна по своему значению, но и смиренна.
С. Трубецкой
в своих исторических и теоретических работах блестяще проследил судьбу идеи Логоса
в философии, но, к сожалению, не довел своего
дела до конца.]
С «ценностью»
дело обстоит не лучше, чем «с бытием», и «ценность» и «бытие» одинаково для рационалистической философии помещаются
в суждении.
Фихте продолжил
дело Канта
в сторону окончательной замены бытия долженствованием.
Дух дан
в непосредственном, нерационализированном опыте, а не
в том рационализированном опыте, с которым имеет
дело психология.
Милль и современный неокантианец разногласят на словах, на
деле они одинаково уверены
в твердости своего знания и своего опыта и ни
в чем серьезно не сомневаются.
Наш «эмпирический» мир есть действительный мир, но больной и испорченный; он воспринимается таким, каков он есть
в данном своем дефектном состоянии, а не таким, каким его конструирует субъект; он познается наукой, наука имеет
дело с реальностью, а не с состояниями сознания и элементами мышления, но реальностью больной.
Безрелигиозное сознание мысленно исправляет
дело Божье и хвастает, что могло бы лучше сделать, что Богу следовало бы насильственно создать космос, сотворить людей неспособными к злу, сразу привести бытие
в то совершенное состояние, при котором не было бы страдания и смерти, а людей привлекало бы лишь добро.
Началось
дело осуществления лжебытия, началась трагическая история мира,
в основу которой было положено преступление.
В грехопадении произошло смешение бытия с небытием, истины с ложью, жизни со смертью, и история мира призвана Провидением
разделить эти два царства, действительное и призрачное.
Земная жизнь человека и человечества лишилась бы всякого религиозного смысла, если бы для каждого существа жизнь эта не была неповторяемым
делом спасения, если допустить возможность отложить
дело спасения до новых форм существования (метемпсихоз) и перенести
в другие миры.
Христианство даже не есть вера
в бессмертие души,
в естественную ее трансформацию, а вера
в воскресение, которое должно быть вселенски завоевано, исторически подготовлено, должно быть
делом всего космоса.
Чтобы заслужить бессмертие, нужно жить, а не умирать; нужно на земле,
в земной человеческой истории совершить
дело спасения; нужно связать себя с историей вселенной, идти к воскресению, утверждать плоть
в ее нетленности, одухотворять ее.
В мистической диалектике абсолютного бытия заключена неизбежность творения как
дело божественной любви между Отцом и Сыном.
Все культуры древнего мира имели
в этом
деле свою миссию, существование их имело религиозный смысл.
Слишком ясно для полного религиозного сознания, что спасение есть
дело всемирно-исторической жизни, всемирно-исторической творческой работы над плотью этого мира, всемирно-исторической подготовки воскресения, а не индивидуального перехода
в другой мир путем смерти, путем выхода из исторической жизни.
Развитие охраняет вневременное достояние прошлого, продолжает
дело прошлого, раскрывает содержание семени, посеянного не только
в глубине веков, но и
в глубине вечности.
Необходимый, роковой конец истории, который открывается
в пророчествах, и будет
делом свободы, постигнутой не как произвол.
Возрождение ценностей и благ языческого мира, всей заключенной
в этом мире подлинной жизни, почувствованной языческим миром святости первозданной плоти, есть
дело религиозное и с религией воскресенья плоти связанное.
Гибели никто не обязан
разделять, и из того, что кто-то
в мире уклоняется к небытию, не следует, что я должен уклоняться к небытию.
Языческое государство не может и не должно быть упразднено и отвергнуто, его функция остается
в силе, пока грех и зло лежат на
дне человеческой природы, но государство должно быть разоблачено как язычески-ветхозаветное, а не христиански-новозаветное.
Для мистики нецерковной женственность остается Евой, соблазняющей и расслабляющей, лишь для церковной мистики является женственность
в образе
Девы Марии.
Напр., наше хлыстовство — очень замечательная мистическая секта, не хочет
разделить судьбы вселенной, не берет на себя бремени истории и вселенского достижения преображения, оно достигает преображения
в уголку, для маленького кусочка.
Я говорил уже, что оккультизм
в преобладающей и легко распространяющейся своей форме есть интеллигентское сектантство, интеллигентский гностицизм и потому
разделяет судьбу сектантства и гностицизма.
В этом
деле может сыграть положительную роль не только теософия, но и возрождение интереса к магии.
В творчестве теургическом нисходит Бог и сам участвует
в творческом процессе,
в творчестве теургическом человек зовет Бога себе на помощь, а Бог обращается к человеку как к сотруднику
в завершении
дела творения.
Теургия есть продолжение
дела Божьего творения, Божье творение не закончено, новый Космос, предвечно пребывающий,
в идее Бога еще не достигнут.
Все великие творцы
в истории человечества — такие же участники
в Божьем
деле,
в творчестве нового Космоса, как и святые и подвижники.
Дело Божье
в мире осуществляется не только святыми, но и гениями.
Дни, проведенные Дюрталем
в монастыре траппистов, пережитая им борьба, из которой он выходит настоящим католиком, — все это так важно и ценно для религиозной психологии.
Многие религиозные искатели нашей эпохи почувствуют
в монастырских
днях Дюрталя родное себе и близкое.
И все же, когда Дюрталь возвращается
в опостылевший и далекий Париж, он вспоминает о
днях, проведенных
в монастыре траппистов, как о пережитой радости; все парижское вызывает
в нем отвращение.
Тогда начнется великое и всемирное религиозное возрождение, по которому томятся многие
в наши
дни.