Добыча

Наступает ночь. Холодный воздух струится по узкому колодцу вниз. Я чувствую себя больным, нос не дышит. Ото лба пышет жаром, так что лед на стенках колодца плавится и ручейками течет вниз; точно так же течет у меня из носа. Мы разбились на пары: Бен с Сисси наверху, мы с Джейкобом ниже, и Дэвид с Эпафом под нами. Джейкоб храпит напротив меня, с другой стороны лестницы, он привязан веревкой, и мои руки пропущены у него в подмышках. Кроме того, нам не дает упасть тесный колодец.

— С тобой все в порядке? — спрашивает Сисси. Тишина. — Джин, ты не спишь?

— Нет. Думал, ты Бену.

— Нет, он отключился. Спит, как младенец. Как Джейкоб?

— Заснул. И Эпаф с Дэвидом тоже.

— Хорошо. Они хорошо привязаны?

— Более чем. Я два раза проверил.

— Хорошо, — повторяет она. — Хорошо. — Веревка слегка скрипит от ее движения. — Завтра мы отсюда выберемся.

— Думаешь?

— Уверена, — шепчет она. — Я знаю кое-что, чего ты не знаешь.

— Так скажи мне.

— Снег.

— Да ну. Правда?

— Да. Начал идти минут десять назад. Всего несколько снежинок. Упали мне на лицо, я почувствовала, как они щекочут мне нос. Мы, должно быть, ближе к поверхности, чем нам кажется. Снег обычно проникает не очень глубоко.

— Я ничего не видел.

— Думаю, это я не пропустила его вниз.

— Да, твоя бегемотья задница — то еще препятствие.

— Ха-ха, как смешно.

— Нет, правда. Снизу она кажется такой большой, что вызывает полное и окончательное затмение.

Она молчит.

— Была бы она чуть больше, до нас бы и воздух не доходил, — продолжаю я.

Наконец Сисси не выдерживает.

— Прекрати, — смеется она.

— Да что такого. Твоя задница снизу такая большая, что кажется отдельным человеком.

— Ты смотришь на Джейкоба. Ну прекрати, — тихо хихикает она.

Мы замолкаем, но это приятная тишина. Бен и Эпаф похрапывают в унисон. Дыхание Джейкоба щекочет мне плечо.

— Эй, — через несколько минут шепчет Сисси.

— Да?

— Кажется, нам опять дали свет.

— Уже утро?

— Нет, свет серебристый. Должно быть, луна.

Несколько минут она молчит. Я смотрю наверх, но вижу только темноту.

— Вот теперь его действительно много, — произносит она.

— Снега или света?

— И того, и другого. Погоди. — Веревка слегка колеблется, когда Сисси меняет положение. — Отлично, теперь посмотри вверх и скажи, что ты видишь.

Я вижу очертания ее ног, упирающихся в стену на фоне слабого серебристого свечения, которое просачивается вниз. Через этот маленький проход падают и снежинки. Одна из них приземляется мне на щеку. Я поднимаю руку и чувствую капельку воды. Идут минуты, ко мне падают еще снежинки, медленно кружась, серебристые, как частички луны. С моих плеч словно гора падает. Мир становится больше, медленнее, чище, яснее.

— Слушай, можно кое-что спросить? — спрашивает Сисси. Голос у нее ласковый, как лунный свет.

— Давай.

— Когда на нас напали у реки, один из охотников сказал что-то о девушке…

Я молчу.

— Извини, — говорит она. — Я не хотела лезть не в свое дело.

— Нет, все в порядке. Я просто пытаюсь подобрать слова.

— Мне не надо было, это твое…

— Ее звали Пепельный Июнь. Как и я, она жила в столице, притворившись одной из них, — слова слетают с языка быстро, я слишком долго их сдерживал. — Мы были знакомы много лет, не зная, что так похожи. Узнали только несколько дней назад, когда оказались в Институте. Когда нас раскрыли, она пожертвовала собой, чтобы меня спасти.

— Мне так жаль, Джин. Я не знаю, что сказать.

— Я не хотел ее оставлять. Я пытался за ней вернуться. Но у меня не было выбора. Я ничего не мог сделать. Их было слишком много. Возвращаться было бы самоубийством…

— Это правда, — тихо говорит Сисси. — Ты ничего не мог сделать. Я же тоже была там, Джин, я видела эти толпы, гнавшиеся за нами. Ты сделал единственное, что мог, — убежал.

Джейкоб громко стонет мне в ухо. Я понимаю, что слишком сильно его стиснул, и ослабляю захват.

Спустя несколько очень долгих секунд Сисси мягко произносит:

— Ты ничего не мог сделать, Джин.

— Я знаю.

— Мне правда очень жаль.

После этого мы долго молчим. Веревка поскрипывает и затихает.

— Сисси.

— Да?

— Я хочу тебе кое-что сказать, хорошо?

Пауза.

— О чем? — спрашивает она.

— Об Ученом.

— Продолжай.

— Я кое-что от вас скрыл.

— Кажется, я знаю, что это, — говорит она после небольшой паузы.

— Нет, не думаю. Только не это.

— Он твой отец, правда?

У меня отпадает челюсть и летит до самого дна колодца.

— Откуда ты… что?

— Тссс, остальных разбудишь.

— Он тебе обо мне рассказывал?

— Нет, никогда.

— Тогда откуда ты…

— Я видела, как ты двигаешься. Почти так же, как он. Как ты сидишь на земле, вытянув одну ногу, согнув другую и поставив подбородок на колено. Потом у тебя глаза той же формы и того же цвета. Ты думаешь с таким же выражением лица. Ты даже говоришь так же.

— Остальные что-то заподозрили?

— Ха. Они поняли сразу, как мы тебя увидели.

— Не может быть.

Она усмехается.

— Мы, конечно, жили в изоляции, но это не значит, что мы не видим очевидного. — Она опять двигается, и веревка колышется. — Думаешь… он там, наверху?

— На небе?

— Нет там, в конце тоннеля, куда бы он ни вел.

— Хорошо бы. Для меня нет ничего важнее, чем найти его… — я умолкаю, пораженный собственными словами. Но это правда. С того самого момента, как я увидел свое имя на том камне, я почти ни о чем другом не могу думать. — Я дойду до самого края земли, чтобы найти его, Сисси.

Она молчит, будто ждет, что я продолжу.

— Можешь кое-что мне рассказать? — спрашивает она.

— О чем?

— Как это было? Как вы жили? — неуверенно спрашивает она. — У тебя были братья или сестры? Твоя мать была жива? Вы были счастливой семьей? Расскажи, как вы жили среди этих чудовищ.

Минуту я молчу.

— Сестра и мать умерли, когда я был маленьким. Однажды утром они ушли вместе с отцом, а вернулся он один. Их съели. Об этом говорили и годы спустя. О том, как на закате тут прямо посреди города чудом возникла девочка-гепер с матерью. Рассказывали, что девочку сбил экипаж и ей переломало ноги, а мать по глупости осталась рядом. Когда толпа набросилась на них, мать накрыла девочку своим телом. Все было кончено за несколько секунд.

Веревка скрипит.

— Мне так жаль, Джин. Не будем больше об этом говорить.

Мне кажется, что разговор закончен, но неожиданно для себя я заговариваю снова. Сначала сбивчиво и неуверенно, слово, два слова, предложение. Потом словно что-то переключается, слова разгоняются, мысли и воспоминания льются потоком. Мне уже не кажется, что я выталкиваю слова из себя, они выходят сами, это как исповедь, катарсис. Когда я заканчиваю говорить, Сисси молчит. Я боюсь, что она заснула, но слышу ее шепот:

— Жаль, я не могу взять тебя за руку.

Снежинки медленно пролетают мимо меня и исчезают в темноте под ногами.