Железная маска

Стояла глухая ночь. Трое друзей, несмотря на все свое волнение и нетерпение, явились на встречу с Росаржем точно в назначенное время, ни секундой раньше. Через несколько минут, показавшихся им вечностью, ворота дворца отворились, и в них появилось несколько человек, впереди которых шел монсеньор Людовик. Лицо его скрывала бархатная маска, но друзья сразу узнали юношу по горделивой осанке и статной фигуре. За ним они увидели желчную физиономию Сен-Мара и двух мушкетеров-конвоиров.

Монсеньор Людовик остановился, посмотрел по сторонам и невольно содрогнулся: в ярком лунном свете он заметил неподвижные фигуры четырех всадников в дорожных плащах. Один из них, как бы поправляя шляпу, на какое-то мгновение приоткрыл свое лицо, и юноша еле сдержал крик удивления, узнав подругу своих детских игр.

— Ивонна! — прошептал он.

Но у него не было возможности проверить правильность своей догадки, поскольку Сен-Map, открыв дверцу стоявшей рядом кареты, с преувеличенно любезным поклоном сказал:

— Монсеньор, окажите мне честь помочь вам сесть в этот экипаж… И не беспокойтесь за меня, монсеньор, — добавил он, язвительно хихикнув, — я тут же последую за вами.

Монсеньор Людовик с достоинством взошел на подножку кареты, даже не взглянув на протянутую руку своего тюремщика.

«Она здесь! — думал он. — Боже мой! Зачем ей это понадобилось?»

Сен-Map незамедлительно устроился на соседнем сиденье, и карета, гремя колесами по булыжной мостовой, тронулась в путь.

Открыть свое прелестное лицо было со стороны Ивонны непростительным легкомыслием: вид его, возможно, и внес некоторое успокоение в истерзанное сердце монсеньора Людовика, но оно было также замечено и другим, гораздо менее симпатичным персонажем нашего повествования, а именно — Ньяфоном, кружившим вокруг дворца, подобно коршуну, выслеживающему жертву. Увидев из своего укрытия лицо девушки, карлик не сдержал хриплого крика ярости, к счастью заглушенного грохотом отъезжающей кареты. Понимая, что судьба снова надсмеялась над ним, а также, что невозможно пуститься в погоню, не имея даже лошади, он воскликнул:

— Ивонна! Как ты посмела!.. Будь ты проклята!..

Но, сообразив, что он лишь попусту тратит силы и время, Ньяфон бросился через двор ко дворцу, где столкнулся со стражником, которому в красках описал все увиденное, а также не поскупился на эпитеты, обрисовав опасность того, что опознанная им девушка со своими товарищами освободят таинственного пленника.

Между тем карета, увлекаемая резвыми лошадьми, неслась вперед по проселочным дорогам, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Мистуфле скакал рядом с ее правой дверцей, а Ивонна — с левой; как раз там и сидел монсеньор Людовик. Низко склоняясь к шее лошади, она то и дело смотрела на его лицо, так как Сен-Map, не предвидя никаких осложнений, позволил ему снять маску. Немного позади, оживленно болтая, ехали Фариболь и Росарж, причем первый просто не закрывал рта, не упуская любого повода, чтобы лишний раз выразить второму свою признательность за приглашение участвовать в «этом деле». Три верных друга монсеньора Людовика договорились, что сигнал к атаке подаст Фариболь, выкрикнув свое излюбленное «Гром и молния!».

Фариболь всю дорогу рассказывал Росаржу всякие забавные истории, не забывая внимательно смотреть по сторонам, дабы не упустить подходящий момент. Наконец они оказались в тихом сумеречном месте, вдали от главной дороги. Фариболь, еще раз тщательно оглядев окрестности, закончил свой очередной анекдот, вскричав:

— Гром и молния!

Затем выхватил шпагу и, держа ее за клинок, нанес Росаржу сильный удар эфесом по лицу. Тот покачнулся в седле и мешком свалился на землю. В это время Мистуфле, глубоко вонзив шпоры в бока своего коня, вырвался вперед, поравнялся с возницей и заколол его кинжалом, а затем, схватив вожжи, остановил лошадей. Ивонна спешилась и со шпагой в руке распахнула дверцу кареты, провозгласив:

— Монсеньор Людовик, вы свободны!

Но слова замерли у нее на устах. Сен-Map, догадавшийся о происходящем по тому, как неожиданно и резко остановилась карета, не потерял присутствия духа и теперь, хладнокровно приставив пистолет к виску пленника, насмешливо ответил Ивонне:

— Свободен? Вы немного поторопились!

С яростным криком Ивонна бросилась внутрь кареты и оказалась между тюремщиком и его пленником. Прогремел выстрел. Девушка почувствовала, как грудь ее пронзила острая боль. Она покачнулась, и Сен-Map, мгновенно этим воспользовавшись, схватил одной рукой ее за горло, в то время как другой пытался вырвать у нее шпагу. Несмотря на охватившую ее слабость, девушке все же хватило сил проговорить:

— Бегите, монсеньор, бегите!

В этот момент Мистуфле, поняв, что девушке грозит серьезная опасность, открыл дверцу кареты за спиной Сен-Мара и, схватив его за руки, заставил отпустить жертву, затем, напрягая все силы, поднял злодея над собой и вышвырнул его из кареты. Сен-Мар упал у самых ног Фариболя, который тут же приставил к его горлу острие своей шпаги и с изысканной любезностью осведомился:

— Я имею удовольствие обращаться к его превосходительству губернатору Пиньероля?

Между тем монсеньор Людовик взял Ивонну на руки, вынес из кареты, положил на траву и ласково сказал:

— Дорогая моя Ивонна! Бедная девочка! К чему было так рисковать из-за меня!

Девушка зарделась, как мак, взглянула на юношу помутневшим взором и ничего не ответила.

«Боже мой! — подумал монсеньор Людовик. — Похоже, я отгадал сердечную тайну этого создания! Она любит меня! Возможно ли такое?»

Взволнованный своим открытием, юноша окликнул Мистуфле, помогавшего Фариболю связывать Сен-Мара.

Ловко и на удивление аккуратно Мистуфле быстро промыл рану, к счастью оказавшуюся легкой, и, разорвав платок на бинты, перевязал ее.

Монсеньор Людовик хотел было вновь подойти к девушке, как вдруг воздух прорезал пронзительный свист.

— О Боже! — воскликнул Мистуфле. — Монсеньор, что бы ни случилось, не оставляйте мадемуазель одну… Свист моего хозяина не предвещает ничего хорошего.

Сказав это, он побежал к Фариболю, который стоял на коленях, приложив ухо к земле. Какое-то время он прислушивался, а затем сказал:

— Сюда приближается около тридцати всадников.

— Но кто мог предать нас? — воскликнул Мистуфле. — Вы полагаете, это погоня, хозяин?

— Не знаю. Однако в любом случае не мешало бы замести следы… Прежде всего избавимся от ненужных свидетелей. Посадим их в карету и пожелаем счастливого пути!

Сказано — сделано. Через минуту связанный Сен-Мар, так и не пришедший в себя Росарж и мертвый кучер уже находились в карете. Несколько ударов кнута довершили дело: лошади сорвались с места и понеслись во весь опор.

Монсеньор Людовик поддерживал Ивонну, первым шел Фариболь, Мистуфле, держа лошадей под уздцы, замыкал процессию. Невдалеке от дороги стояла старая заброшенная хижина, насквозь прогнившие деревянные стены которой, казалось, вот-вот рухнут. Не сказав друг другу ни слова, друзья направились к этому ветхому укрытию. Мистуфле привязал лошадей так, чтобы их не было видно, и присоединился к остальным.

В щели между досками была видна залитая лунным светом дорога, по которой с бешеной скоростью двигалось большое темное пятно. Под копытами лошадей дрожала земля, матово поблескивала сталь оружия. На всадниках были длинные серые плащи и широкополые шляпы с развевающимися черными и красными перьями.

— Это королевские мушкетеры, — сказал монсеньор Людовик.

Когда всадники поравнялись с хижиной, чей-то грубый голос хрипло прокричал:

— Я вижу карету! Это они!

— Ньяфон! — ахнула Ивонна, узнав в кричавшем человеке карлика.

— Вперед! Им от нас не уйти! — подбодрил своих людей командовавший отрядом офицер.

— Как бы не так! — усмехнувшись, сказал Фариболь. — Пускай себе скачут вперед… мы не станем им мешать и отправимся назад! Мистуфле, готовь лошадей! Живее!

— Бесполезно! — ответил тот, указывая на группу всадников, оставшихся охранять дорогу, поскольку они рассудили, что, если карета пуста, беглецы постараются вернуться в Париж, как только почувствуют себя в безопасности. Но самое опасное заключалось в том, что остановились мушкетеры как раз напротив хижины.

Положение друзей становилось критическим. Слева, справа и прямо перед ними были враги, число которых не позволяло даже думать о том, чтобы проложить себе дорогу шпагами. Необходимо было бежать, но куда? Впрочем, времени на раздумья у них также не оставалось, приходилось поставить все на карту и уповать лишь на Провидение. Фариболь предложил выбраться из хижины через заднюю дверь и осмотреться на месте. Никто не возражал.

— Что ж, друзья, тогда вперед! — скомандовал он.

Монсеньор Людовик взял на руки Ивонну и последовал за Мистуфле, осторожно продвигавшимся по узкой тропинке; с тыла их прикрывал Фариболь с пистолетом в руке.

— Быстрее, быстрее! — торопил капитан. — Эти мерзавцы наступают нам на пятки!

— Святая Дева! Мы окружены!

— Окружены? Тысяча чертей!… У меня есть план! — вдруг вскричал Фариболь. — Монсеньор и вы, мадемуазель, ждите нас здесь. Мистуфле, за мной!

Тропинка, по которой они шли до сих пор, превратилась в подобие дороги, идущей вдоль каменной стены. Фариболь с приятелем перелезли через стену и скрылись из глаз.

Между тем мушкетеры обнаружили временное укрытие беглецов, к счастью уже покинутое ими, и теперь, подобно ищейкам, рыскали вокруг. Вдруг один из них с радостным криком, на который сбежались все остальные, обнаружил прижавшихся друг к другу монсеньора Людовика и Ивонну:

— Вот они!

Но тут случилось нечто неожиданное: часть стены, под которой находились мушкетеры, закачалась, словно от землетрясения, повисла на какое-то мгновение в воздухе и рухнула, похоронив под обломками четырех солдат и их коней. Затем из пролома, размахивая руками, выскочил человек и закричал:

— Скорее, монсеньор! Сюда! Дорога свободна!

— Это же Фариболь! — воскликнул монсеньор Людовик, поднимая Ивонну и бросаясь к нему.

— Тысяча чертей! Как вам понравилось представление? Этот Мистуфле — настоящий Самсон, ему по силам разрушить храм!

Однако опасность еще не миновала, поскольку остальные враги, привлеченные грохотом рухнувшей стены, могли появиться в любой момент. У друзей не было времени для раздумий, и они снова пошли вперед, не ведая куда. Внезапно перед ними выросла новая стена такой высоты, что над ней были видны лишь качающиеся кроны деревьев.

— Это стена какого-то парка, — задумчиво произнес Мистуфле. — Через нее нам уже не перелезть…

И тут по o6e стороны дороги заблестели стволы мушкетов, а позади беглецов раздался нарастающий шум, возвещавший о приближении врагов.

— Тысяча чертей! Вот теперь мы попались! — в отчаянии вскричал Фариболь. — Я не вижу никакого вы…

Ему не суждено было закончить фразу; зацепившись ногой за какое-то незамеченное препятствие, он во всю свою немалую длину растянулся на земле.

— Проклятье! — воскликнул капитан, вставая. — Это же ступенька! Лестница! Господи, а вот и дверь! Вперед, Мистуфле, это по твоей части!

— Иду, хозяин!

Сохраняя полнейшее спокойствие, Мистуфле извлек длинный тонкий нож, повозился несколько мгновений у замочной скважины и, торжествующе улыбаясь, распахнул дверь со словами:

— Готово, хозяин!

Когда все вошли, он вновь вернулся к двери и запер ее тем же нехитрым способом, что и открыл.

В парке царила гробовая, обволакивающая тишина. В глубине стоял дом, но все огни в его окнах были погашены. Вдруг беглецы услышали перебранку, команды и грубые окрики. Это мушкетеры, потеряв след четырех друзей и здраво рассудив, что в парк они пробраться никак не могли, рассыпались по окрестностям в надежде вновь их обнаружить.

Вскоре шум голосов стих вдали, и друзья с облегчением переглянулись. В это время из-за туч показалась луна, и свет ее упал на сильно побледневшее и искаженное от боли лицо Ивонны.

— Боже мой! — в тревоге воскликнул монсеньор Людовик. — Нельзя терять ни секунды! Не знаю, кого мы встретим здесь, друзей или врагов, но клянусь, что не пройдет и десяти минут, как я найду кого-нибудь, кто сможет заняться моей несчастной сестрой… Возьмите ее и идите за мной!

— Монсеньор, — сказал Фариболь, показывая в самый дальний угол парка, — там виден свет. Готов поклясться, что это домик садовника. Попросим убежища у него!

Минуту спустя все четверо стояли перед маленьким флигелем. Из окна на первом этаже струился свет, занавески были раздвинуты. Монсеньор Людовик заглянул внутрь и увидел коленопреклоненную женщину, погруженную в молитву. Не опасаясь больше, он подошел к двери и постучал. Внутри домика прошелестели легкие шаги, и дрожащий голос спросил:

— Что вам угодно?

— Во имя милосердия, — взмолился юноша, — откройте нам! Мы нуждаемся в помощи, с нами девушка, которая умирает от холода и боли…

— Но кто вы?

— Мое имя монсеньор Людовик, а…

Его прервал грохот отодвигаемого засова. На пороге возникла девушка, так и не успевшая закончить свою молитву, и с радостным криком бросилась им навстречу:

— Людовик! Людовик!

— Сюзанна! Ты… здесь?! — еле вымолвил пораженный юноша, узнав дочь графа де Бреванна.

И, позабыв все невзгоды, опьянев от охватившего его счастья, он опустился на колени перед женщиной, ради которой не раз рисковал жизнью.

Собрав последние силы, Ивонна освободилась от державших ее рук, но от боли и радости не смогла сделать и шага. Мир бешено завертелся у нее перед глазами, и она лишилась чувств.