Советы юным леди по безупречной репутации

Высший свет уже не считал Бат модным курортом, как это было в прошлом веке. В последние годы немолодые, захудалые, недужные дворяне приезжали сюда чаще, чем богатые и светские. Однако Элизе Бат показался едва ли не самым блистательным из всех городов, которые она видела. Казалось, его строители думали прежде всего об элегантности: великолепные просторные площади и роскошные здания, расположенные в форме амфитеатров, были возведены из светлого камня, чье сияние услаждало глаз в солнечный день. Воздух пах свежестью благодаря близкому соседству Клавертона с его восхитительными холмами, а сам город щедро предлагал обитателям многочисленные сады, лавки, библиотеки и два впечатляющих бальных зала. Словом, Бат предоставил захватывающую вереницу развлечений двум женщинам, которые впервые за всю жизнь получили возможность неограниченно распоряжаться своим временем.

За первую неделю подруги осторожно проложили себе путь в местное общество. Хотя Элиза и внесла себя и Маргарет в книги записей Нижних и Новых бальных залов, сделала она это скорее из вежливости по отношению к церемониймейстерам, нежели из истинного намерения закружиться в вихре удовольствий. Первые десять месяцев траура — самые строгие, когда она должна была совершенно избегать общества, — миновали, но прибытие графини Сомерсет в полном вдовьем облачении было явлением достаточно необычным, чтобы привлечь внимание. Под пристальными взглядами множества глаз ей следовало вести себя более чем безупречно. Она могла посещать Галерею-бювет, обойти лавки на Мильсом-стрит, незаметно поприсутствовать на одном-двух концертах и даже дать несколько званых ужинов, пригласив на них крайне ограниченный круг гостей. Но пока не пройдет год и один день с кончины мужа, ей нельзя присутствовать на многолюдных сборищах, ассамблеях и слишком выставлять себя на всеобщее обозрение. Танцы были строго запрещены еще на шесть месяцев после этого. Соблюдение траура являлось серьезным делом для леди ее статуса.

Держа в уме соображения приличий, на первых же выходах в батское общество Элиза и Маргарет постарались, насколько это позволяли хорошие манеры, показать, как опечалена и слаба здоровьем графиня Сомерсет. Быстрый ум и бойкий язычок Маргарет доказали свою неоспоримую ценность, ибо, прибегая к обману, Элиза увязала в болоте неуверенности, тогда как ее кузина умела не моргнув глазом приукрасить правду до неузнаваемости.

— Она так измучена, немудрено после стольких потрясений, — шепнула Маргарет леди Хёрли (одной из самых блестящих батских вдовиц) во время первого посещения Галереи-бювета, когда Элиза, спрятавшись за густой вуалью, пыталась пить из стакана знаменитую целебную (и отвратительную на вкус) минеральную воду.

— Доктор предполагает острую форму флюралгии, — объяснила Маргарет обоим церемониймейстерам балов, когда те пришли с визитами, чтобы поприветствовать вновь прибывших леди.

— Что такое флюралгия? — спросила Элиза, когда посетители ушли.

— Не имею ни малейшего понятия, — жизнерадостно откликнулась кузина. — Но прозвучало неплохо, разве нет?

К тому времени когда мистер Уолкот, поверенный Сомерсета, нанес им визит (на третий день их пребывания в Бате), Маргарет до такой степени наловчилась убеждать окружающих в душевной и телесной уязвимости Элизы, что посетитель, казалось, уверовал: графиня едва ли не на пороге смерти.

— Миледи, вы совершенно убеждены, что здоровье позволит вам управлять поместьями? — спросил он встревоженно. — Я полагал, ваш отец…

— О, мне уже намного лучше, — поспешила успокоить его Элиза.

Бесспорно, мистер Бальфур больше годился на роль распорядителя ее земель, поскольку обладал знаниями и опытом, которых ей не хватало, но… Но она впервые за всю жизнь получила собственность в свое полное распоряжение и пока не была готова от этого отказаться ни в каком смысле.

— Не будете ли вы столь добры, чтобы порекомендовать кого-то на роль управляющего и помочь мне в решении пары вопросов?..

Она умолкла, не договорив, и покраснела.

— Я уже оказываю новому лорду Сомерсету подобные услуги, — с неохотой произнес мистер Уолкот. — Вам придется многому научиться, миледи. Вы уверены, что вам по плечу эта задача?

Элиза одарила собеседника натянутой улыбкой.

— Полагаю, да, — ответила она, стараясь придать голосу твердости.

— Поскольку вы уверены…

Кажется, убедить мистера Уолкота все-таки не удалось.

–…Вы без оглядки можете рассчитывать на помощь нового графа, если потребуется. Я удивлен, что он в своем последнем письме не уведомил меня о вашем приезде. Я бы нанес вам визит значительно раньше, если бы знал. Впрочем, уверен, у его сиятельства были на то свои резоны.

Совершенно верно, были, и главный резон заключался в том, что Элиза так пока и не написала его сиятельству. Ее упорство в избегании этой задачи уже начинало походить на застарелый недуг.

— Возможно, он еще не получил мое письмо, — солгала она. — Мы решились на поездку совсем недавно из-за…

— Из-за флюралгии, — поспешила на помощь Маргарет.

Мистер Уолкот снова озабоченно нахмурился, и на остаток беседы Элиза приложила все усилия, чтобы внушить поверенному впечатление «дееспособная, но поражена горем», которое его успокоило бы.

Несмотря на необходимость скрываться за маской скорби, первые дни Элизы и Маргарет в Бате были насыщенными, волнующими и обошлись недешево. Подруги дотошно изучили все лавки на Мильсом-стрит: понюхали образчики парфюмерии, усладили глаз бриллиантами ювелира Баснетта и побродили вдоль полок в библиотеке Мейлера. Там они подслушали, как стайка щебечущих юных леди умоляет измученного библиотекаря выдать им новую книгу лорда Мелвилла.

— Я прочла в газете, что уже должны были опубликовать! — заявила одна из девиц, услышав отказ.

— Что бы они сказали, узнав, что мы с ним знакомы? — прошептала Маргарет на ухо Элизе.

— Не смей! — твердо велела Элиза, и Маргарет закатила глаза.

Неподалеку от библиотеки подруги обнаружили лавку «Хранилище искусств» мистера Фазаны. Полки были до отказа забиты великолепными предметами. Мольберты, палитры, кисточки толщиной от иголки до ветки, акварельные краски таких оттенков, что Элиза даже не знала их названий. Приказчики проявили высокую осведомленность в своем деле. У Элизы закружилась голова от наплыва впечатлений. Ей хотелось скупить половину лавки, но, понимая, что наверняка вызовет недоумение, она ограничилась набором карандашей, коробочкой акварели и книгой «Искусство живописи». Такая же, помнится, была у ее дедушки.

— А вы… вы смешиваете и масляные краски тоже? — робко спросила она, стоя у прилавка.

Ее дедушка сам смешивал краски. Это был трудоемкий процесс, при котором требовалось толочь натуральные красители и использовать разнообразные добавки, чтобы добиться желаемой консистенции. Впрочем, масляные краски также можно было купить у лавочников.

Мистер Фазана, который специально пришел из задней комнаты, чтобы услужить высокородной покупательнице, удивился такому вопросу. Обычно дамы рисовали акварелью. Художники-любители редко прибегали к масляным краскам, поскольку работа с ними была грязной и требовала навыка.

— Разумеется, я готов это сделать, но, возможно, миледи больше пригодится вот этот набор пастели?

— Мм, да, — стушевалась Элиза под недоверчивым взглядом мистера Фазаны и из-за любопытствующих покупателей. — Да, благодарю.

Наверняка пастель тоже сгодится.

Последней они посетили модистку. Элиза и Маргарет привыкли к общению с галантерейщиками — примерка и частая смена нарядов были ключевой догмой в жизни благородных дам. Однако до сего момента содержимое их гардеробов определяли другие люди. В случае Элизы это был ее муж, предпочитавший старомодные фасоны своего поколения, а в случае Маргарет — ее мать, полагавшая, что платья детских неброских расцветок, обильно усыпанные оборками, придадут дочери облик вечной юности.

— Много лет я чувствовала себя как неповоротливый, пышный пирог, — громко заявила Маргарет, входя в мастерскую мадам Преветт.

Окинув взглядом туалеты посетительниц, хозяйка поцокала языком в знак согласия. Элиза и Маргарет не успели и глазом моргнуть, как обнаружили, что стоят в дальней комнате на площадках для примерки, модистка демонстрирует им картинки из дамских журналов, а ее помощницы снуют вокруг с рулонами шелка, крепа и бомбазина всех вообразимых цветов. Подруги словно оказались в центре модного урагана.

Они пощупали кружево, муслин, хлопок, тюль и под присмотром проницательных, похожих на бусинки глаз мадам Преветт выбрали платья на все случаи жизни. До апреля Элиза могла носить только черное, но мадам Преветт (в свое время бежавшую в Англию от Французской революции) это нисколько не останавливало. Затруднение легко обойти с помощью фасона и покроя платья, заверила она Элизу: сделать вставки из кружева, вышивки, тесьмы, чтобы добавить изюминку там, где для этого использовались цвета. Маргарет, всего лишь дальняя родственница покойного графа, давно перестала носить траур, и с нее сняли мерки для утренних платьев (голубого и зеленого), вечернего пурпурного платья, наряда для прогулок в строгом военном стиле, а также для шляп, шалей и перчаток в тон.

— Первые платья будут готовы через неделю, — пообещала мадам Преветт, когда все обсуждения были наконец закончены.

Великодушно короткий срок, и Элиза, просияв, поблагодарила модистку. Оглядевшись в поисках Маргарет, она обнаружила, что кузина с вожделением гладит пальцами густой соболиный мех.

— Хочешь такой? — спросила Элиза.

Счет уже получался длинным и внушительным.

— Он очень дорогой, — сказала Маргарет, не ответив на вопрос отрицательно.

Элиза взглянула на сумму счета и ощутила, как ее брови сами собой ползут вверх. Неприличные расходы, сказал бы ее муж. Но его здесь нет. И теперь Элизе решать, какие траты оправданны.

— Берем два, — объявила она.

— А говорят, на деньги счастья не купишь, — пропела Маргарет, не в силах скрыть восторженную улыбку, когда подруги покидали лавку.

За ними следовал их новый лакей, нагруженный картонками.

— Теория, которую я намереваюсь проверить, — пообещала Элиза.

Верная слову, мадам Преветт прислала первые коробки с платьями в течение недели. И во вторую среду после прибытия подруги решили, что наконец готовы к выходу в свет — на концерт в Новых бальных залах. Они сочли, что такое появление на публике безупречно благопристойно, если Элиза прибудет незаметно, останется сидеть на месте во время антракта и удалится немедленно по окончании представления. По правде говоря, даже если бы оно не было безупречно благопристойным, взглянув в зеркало на себя и Маргарет, Элиза испытала бы искушение все равно посетить этот концерт.

Несомненно, умом Элиза понимала, что новый наряд, даже сколь угодно стильный, не мог бы до неузнаваемости изменить ее внешность. И все же… Любуясь своим отражением в черном креповом платье с оторочкой из черного бархата по подолу, она почувствовала себя преобразившейся — уже не убого одетой вдовицей, прячущейся под ворохом слоев черного бомбазина, а вполне элегантной дамой. А еще она заметила, что за последние недели ее лицо немного округлилось, волосы стали гуще, тени под глазами уменьшились и выглядели теперь скорее пикантно, чем пугающе. Казалось, платье поделилось с ней своим сиянием и, обретя непостижимую власть над всем ее существом, заставило выпрямиться, расправить плечи, придало внутренний свет, чего с Элизой не случалось уже очень давно.

Возможно, смешно думать, что платья, прически и ленты обладают особой силой, но, наблюдая за Маргарет, Элиза не находила утверждение смешным. Напротив, ее сердце дрогнуло от нежности. Кузина, которая никогда прежде даже мимолетно не показывала, что довольна своей внешностью, сейчас смотрела на себя в зеркало распахнутыми, беззащитными глазами, и в них светилось робкое одобрение. Креповое платье цвета морской волны с короткими рукавами, открытыми плечами, лифом, отделанным простой лентой, блистательно оттеняло рыжие волосы и бледную, усыпанную веснушками кожу. Оно идеально подходило ее рослой фигуре. Маргарет выглядела восхитительно.

— Все это настолько прекрасно, что кажется ненастоящим, — сказала Элиза, поведя рукой в жесте, охватывающем платья, дом, всю полноту изменений в их образе жизни. — У тебя такое же чувство?

Маргарет фыркнула, вернувшись из царства грез.

— Пожалуй, я бы с тобой согласилась, если бы не постоянные письма от наших матерей, — ответила она. — И если бы не Винкворты.

Винкворты были их соседями по Кэмден-плейс: миссис Винкворт, неустанно карабкающаяся по социальной лестнице, ее муж адмирал Винкворт, угрюмый джентльмен без каких-либо выраженных особенностей, и их дочь мисс Винкворт, самая молчаливая юная леди из всех, с кем Элиза когда-либо встречалась. Маргарет с первого взгляда яростно невзлюбила все семейство.

— Миссис Винкворт — одна из центральных фигур в батском обществе, мы должны приложить хоть немного усилий, чтобы ей понравиться, — напомнила Элиза.

— Усилия — как это гнусно, — мрачно откликнулась Маргарет.

Закутавшись в плащи, подруги вышли из дома, их сопровождал лакей Стейвс. Прогулки пешком по холмам Бата были затруднительны и потому редки. Но поскольку многие значимые здания находились неподалеку, можно было и пройтись, а в случае дождя нанять паланкин или кеб. Новые бальные залы, расположенные в отстроенной недавно верхней части города, представляли собой величественный комплекс зданий с бальным залом в сто футов длиной, концертным залом и салоном для игры в карты. Все помещения были уставлены вычурной мебелью и освещались хрустальными люстрами под высокими потолками.

Войдя внутрь, Элиза с интересом огляделась, поскольку слыхала, что на стенах висят портреты кисти Гейнсборо и Хоара. Но сразу от входа ее и Маргарет повлекла за собой толпа, а потом на них набросилось семейство Винкворт. Во внешности всех троих было нечто явственно овечье: миссис Винкворт — миловидная овца, мисс Винкворт — нежный ягненок, адмирал — угрюмый баран, напрочь лишенный обаяния.

— Добрый вечер, миссис Винкворт, — сказала Элиза, скрывая раздражение за восторженным тоном.

— Вам следовало нас известить, что вы собираетесь на сегодняшний концерт, — пожурила их миссис Винкворт. — Мы бы вас сопроводили.

Именно поэтому Элиза не уведомила соседей.

— Приношу извинения, — сказала она.

— Пойдемте, вы должны присоединиться к нашей компании, мы все собираемся в Восьмиугольной комнате, — позвала их миссис Винкворт.

Маргарет многозначительно наступила кузине на ногу.

— Собственно, думаю, нам бы не помешало присесть, — попытала счастья Элиза.

Возможно, это было не слишком мудро — стараться отделаться от миссис Винкворт. Однако ее друзья были не тем кругом общения, который Элиза предпочла бы для себя в Бате.

— Я так надеялась познакомить вас с некоторыми персонами, — настаивала миссис Винкворт.

Стальные нотки в ее медовом голосе так сильно напомнили Элизе миссис Бальфур, что она тотчас сдалась и проследовала в Восьмиугольную комнату, где вошедших окружили гул множества голосов, шуршание множества юбок и сверкание множества драгоценностей. Элиза сделала глубокий вдох, собираясь с силами. Кто-то мог бы подумать, что положение графини Сомерсет, видевшей столько охотничьих сборищ в Харфилде, сделает ее неуязвимой для подобных волнений. Но она чувствовала себя не по чину среди высокопоставленных пэров, коих старый граф почитал за друзей, и потому этот опыт скорее принизил ее, нежели придал уверенности в себе.

— Леди Сомерсет, мисс Бальфур, могу я представить вам моих драгоценных друзей?..

Называя имена своих знакомых (каждый приседал перед Элизой в глубоком реверансе или отвешивал низкий поклон), миссис Винкворт искусно ухитрилась, не прибегая к прямой лжи, создать впечатление, что она на более короткой ноге с графиней, чем было на самом деле, — видимо, желала себе во благо присвоить частичку чужого статуса. Тем временем Элиза пыталась запомнить имена: мистер Бродуотер в очках, миссис Майклс в огромном тюрбане — и следила за тем, чтобы не заламывать от волнения пальцы.

— А это мистер Бервик, наш знаменитый художник…

Элиза с неподдельным интересом перевела взгляд на упомянутого джентльмена.

— Миссис Винкворт, вы мне льстите, — сказал он, неубедительно изображая скромника и кланяясь Элизе. — Вы ничуть не лучше мистера Бенджамина Уэста (это президент Королевской академии, леди Сомерсет) — он, к моему смущению, поет мне хвалы при каждом удобном случае.

Услышав эти самодовольные речи, Элиза утратила к художнику интерес.

— Позвольте выразить глубочайшую печаль по поводу вашей утраты, миледи, — продолжил мистер Бервик. — Хотя мы, художники, остро сопереживаем другим людям, однако я и вообразить не могу, какие чувства вы испытываете.

Элиза искренне понадеялась, что ему и правда не хватит воображения.

— Да, мне пришлось очень нелегко, — солгала она.

Присутствующие забормотали слова сочувствия.

— Вы могли бы немного отвлечься, что возымело бы целительное действие, — сказал мистер Бервик. — Сочту за честь написать ваш портрет. Сейчас мне позирует мадам Каталани^[1], но ваш портрет — еще более высокая привилегия для меня. Трагическая элегия вдовьей печали…

Он устремил взор вдаль, словно пытался представить эту картину.

— Сомневаюсь, что это было бы приемлемо, мистер Бервик… — сварливо начала миссис Винкворт.

— Мои дорогие, леди Сомерсет, мисс Бальфур, вы выглядите божественно! — Леди Хёрли прибыла как раз вовремя, чтобы остановить миссис Винкворт на полуслове.

Она приветливо сжала руку Элизы — сама будучи леди, сочла это допустимым, хотя они встречались лишь трижды. Миссис Винкворт смерила ее ревнивым взглядом.

— У вас очень красивые серьги, — сказала Маргарет.

Леди Хёрли — одетая сегодня в платье из рубинового бархата, со вкусом отделанное серебристой тесьмой, — была миловидная вдова неопределимого возраста, обладательница жизнерадостного нрава и поистине роскошного бюста.

— Ах, эти безделушки? Подарок покойного мужа. — Леди Хёрли грациозным жестом отмахнулась от комплимента бриллиантам размером с мускатный орех. — Должна сказать, так приятно видеть наконец, что залы заполнила публика.

— Бесподобно! — с жаром поддакнул мистер Флетчер.

Этот привлекательный джентльмен, моложе леди Хёрли по меньшей мере лет на десять, был ее галантным кавалером и всюду следовал за ней по пятам, выказывая безграничную преданность.

— Бату едва ли не угрожала опасность стать немного пресным, вы не находите? — спросила леди Хёрли, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Не могу согласиться, — отрезала миссис Винкворт. — Поскольку на Кэмден-плейс оживленно круглый год, мы никогда не испытываем недостатка в компании. Впрочем, леди Хёрли, могу представить, что на Лора-плейс и правда пресновато. Номер четыре до сих пор не сдан? Кажется, последние жильцы съехали год назад.

Хотя со дня их прибытия прошло всего две недели, Элиза уже стала свидетельницей десятка подобных беспардонных уколов. Покойный муж леди Хёрли получил титул не по наследству, а презрение миссис Винкворт к бывшим торговцам было общеизвестно.

Но леди Хёрли лишь улыбнулась.

— Тогда вам будет приятно услышать, что на этой неделе у номера четыре действительно появились жильцы, — сообщила она. — Вы знаете лорда Мелвилла? Он и его сестра леди Каролина сняли этот дом на три месяца.

Миссис Винкворт приобрела такой вид, словно ей в горло неожиданно воткнули артишок, миссис Майклс вытаращила глаза, а мистер Бродуотер потрясенно закашлялся. Элиза и Маргарет обменялись недоверчивыми взглядами. После прибытия в Бат их жизнь стала настолько насыщенной, что на этом фоне встреча с Мелвиллом потерялась, а поскольку синяки растаяли, то столкновение на дороге в Бат отошло в область сновидений. Появление Мелвилла именно в этом городе казалось маловероятным, и, судя по вопросам, которыми присутствующие забросали леди Хёрли, подруги не были одиноки в своем изумлении.

— Неужели это правда, леди Хёрли?

— Сколько они здесь пробудут?

— Он такой очаровательный, как говорят?

— Я слишком сдержанна, чтобы пускаться в досужие рассуждения, — ответила всем леди Хёрли, лучась самодовольством. — Впрочем, вы сможете спросить у них самих, ибо я пригласила их сегодня к нам присоединиться… А вот и они!