Сбиватели

Начинка дорожной сумки — это психологический портрет путешественника. И путешественник скрывает его за маской из ткани, кожи, брезента. Вот истинная причина всех неувязок на таможне. Таможенники пытаются выпотрошить, путешественники обороняются. Человек укладывает в дорожную сумку минимум самое дорогое, не считая запасных рубашек, брюк, носков, платьев, нижнего белья — всё это лишь второй слой защиты, уже после кожи с брезентом. И там, на дне, затаился психологический трюк, секрет, забившийся в недра. Настоящее лицо путешественника.

В багажном отсеке «Шевроле Субурбан» три дорожные сумки: Гарольда Маринвилла, Пола Кауфмана, Брета Салливана.

Троица сидит за столом в ресторане мотеля «Оленьи рога». Название над входом в двухэтажное здание объявляют изогнутые в готическом стиле светящиеся буквы. С момента их выезда из города прошло пять часов. Подкрепиться — это идея Гарольда, съевшего все припасы, взятые с собой в дорогу. Брет, сменивший Пола за рулём, свернул на автостоянку мотеля уже после тридцатого выкрика Гарольда: «Хочу есть!» Брет считал лично, мысленно пообещав себе, что будет терпеть до тридцатого.

На первом этаже мотеля находится ресторан и регистрационная стойка, почти всё остальное пространство усеяно дубовыми столиками. Над головами посетителей нависает чугунная пятисоткилограммовая люстра, стилизованная под рыцарские времена несколькими десятками свечей-лампочек. Пахнет здесь свежей древесиной и мебельным воском. На несущей стене — оленьи рога, скальпы животных угрожающе ощериваются мёртвым лесом от самого пола до подстропильных балок. В помещении витает дух шестнадцатого века и смерти.

Две винтовые лестницы на второй этаж поднимаются по правую и левую сторону от регистрационной стойки: ступени застланы вишнёвым ковром, балясины отёсаны в виде диких животных. Второй этаж здания распределён под номера.

Мотель находится в лесу. За окнами сейчас кромешная тьма. Стрелки напольных часов с гирями показывают 2:20. С первыми лучами солнца здесь начнётся суета: персонал, охотники, туристы, — но пока в ресторане посетителей нет. О популярности заведения сообщают только выстроившиеся на стоянке машины, в основном внедорожники, чьи хозяева сейчас спят на втором этаже мотеля. «Оленьи рога» — это не просто ночлег для туристов, в первую очередь это место сбора охотников. Основной финансовый успех мотеля кроется в местоположении: лес притягивает стрелков из Нью-Йорка.

Начинка багажа Брета (небольшая дорожная сумка из мешковины).

Две пары шорт, джинсы, три футболки, теплый свитер. Старая затертая бейсболка с вышитыми над козырьком алыми буквами «Бостон Ред Сокс». Запасное нижнее бельё и носки. Аудиокассета «Хиты рок-н-ролла. 55-й». Зубная щётка, паста, мыло, шампунь. Книги, которые Брет купил в городе: Энтони Бёрджесс, Иэн Бэнкс, Томас Харрис, сборник рассказов Рэя Брэдбери и три увесистых тома Джона Ирвинга. На самом дне, зажатая между одеждой и массивом книг, затаилась стопка листов А4 — рукопись Брета, его незаконченный роман.

— Ставлю десятку, этот парень сегодня ночью постучит к тебе в номер.

— Какой парень? — спрашивает Брет.

Гарольд указывает большим пальцем себе за спину. Прилизанный официант протирает столы.

— Этот парень, — говорит Маринвилл. — Он пялится на тебя весь вечер. Уверен, в его воображении ты уже час как голым танцуешь сальсу.

Остро́ты Маринвилла успели надоесть за пять часов езды. Про сексуальные меньшинства, проституток, апартеид, политику и вновь про сексуальные меньшинства. Круг за кругом.

Брет не уделяет этому юмору должного внимания, он молча смотрит перед собой. Трапеза подошла к концу: объедки цыплёнка табака, размякшая в клюквенном соусе картошка фри, груда салфеток, пустые бокалы. Салливан смотрит на Гарольда и непроизвольно вздрагивает: тот выуживает зубочисткой кусок застрявшего между зубов мяса, слюна тонкой паутиной растягивается вслед за зубочисткой до самого стола, обрывается и виснет на рубашке от Bill Blass, поперёк галстука от Claiborne.

Вся элегантность коту под хвост.

Гарольд не замечает и всё захлебывается от смеха.

Начинка багажа Гарольда (громоздкий чемодан из натуральной кожи от Bottega Veneta).

Аккуратно уложенная дизайнерская одежда на общую стоимость в сто сорок пять тысяч долларов. Много одежды. Плюс сшитые на заказ три пары ботинок. Запасное нижнее бельё и носки. Тёмные солнцезащитные очки Giorgio Armani. Револьвер 21-го калибра. Зубная щётка, паста, гель для душа, шампунь. Восемь аудиокассет с наклейками, корявыми буквами на которых написано: «Избранное 92-й», «Избранное 93-й», «Избранное 94-й»… На самом дне — зажатая между массивами одежды, завёрнутая в рубашку от Paul Stuart, лежит затёртая фотокарточка. Снимок сделан на «Полароид». На фотографии мужчина в грязной одежде сидит, привалившись к кирпичной стене. Освещение тусклое, сфотографировано в тёмном проулке, но вспышка «Полароида» даёт возможность разглядеть: голова мужчины раздулась и стала размером с футбольный мяч, вся в синих отёках, а из бока человека торчит рукоятка ножа.

Маринвилл всё смеется. Официант начинает косо смотреть в их сторону. Даже миротворец Пол устаёт держать форму улыбки:

— Гарольд, я, конечно, понимаю, что ты поклонник второго таланта Элтона Джона.

— Второго?

— Того, что ближе к анусу, — поясняет Брет.

— Но не надоело тебе, — продолжает Пол, — сводить всё к банальному сексу? Почему бы…

— Это природа, Пол, — серьёзно говорит Гарольд. — Сексуальный инстинкт — это основной инстинкт. Либидо. На нём основана вся наша жизнь, Зигмунд Фрейд в своих трудах прямолинейно даёт понять: от природы нельзя просто взять и уйти. Да, её можно отсрочить, озадачить, перенаправить, недопонять… но никак не обмануть. Природа сама кого хочешь обманет. Рано или поздно она настигает и имеет тебя в задницу.

Брет согласно кивает:

— Зигмунд Фрейд, собрание сочинений, том пятый, глава вторая — «Истоки перепихона».

— Именно. — Гарольд невозмутимо указывает на Брета. — А что касается Элтона Джона — этот парень хорош. Особенно его песня «Эпизод войны». Как там она начинается? Ну-ка, напоём все вместе. — И Маринвилл поёт один: — Ведь это не битва, дорогая, ведь это не бой!

— У него нет слуха. — Кауфман поворачивается к Брету. — Вообще нет.

То пискляво, то басовито Гарольд продолжает петь:

— Что же ты так волнуешься, если я пропадал всю ночь, и если я выпил, что же тут криминального? Я весело провёл время. Почему ты зовёшь это эпизодом войны?

— Ладно, мужик. — Пол беспомощно поднимает руки. — Если это ультиматум, то давай поговорим о сексуальных меньшинствах. Только тихо.

Брет согласно кивает.

Но Гарольда не остановить:

— Эпизод войны! Эпизод войны!

У официанта глаза на лоб лезут.

Музыкальный ад растягивается на бесконечную минуту.

Затем Маринвилл переводит дыхание:

— Если бы вы, ребята, внимательно слушали, — говорит он, — то поняли, что песня и есть про меньшинства. Там все завуалировано. «Эпизод войны» — это самая гигантская дань трагедии однополой любви за всю историю человечества.

Пока Гарольд не решил «проанализировать» ещё один куплет, Пол на скорую руку меняет тему:

— Как насчёт вскипевшего пива в багажнике? Есть решение. Попросим у администрации временно занять вон тот холодильник.

Гарольд и Брет смотрят в указанном направлении. Огромный холодильник. За стеклянной дверцей одна бутылка «Перье» и два пакета сока — всё, что оставили спящие на втором этаже стрелки.

Гарольду идея по душе. Он гладит живот:

— Пиво я люблю.

Брет не разделяет воодушевления Гарольда:

— Пол, ты хочешь остановиться здесь на ночь?

— Почему нет?

— Ты ведь знаешь, что ехать до озера Плейсид двое суток, если без остановок?

— Об этом я узнал уже после того, как купил пять упаковок пива, — пожимает плечами Пол. — Думал, к вечеру будем на озере и употребим их по назначению. А в чём проблема? Остудим за ночь, выпьем по дороге.

Гарольд присвистывает и размышляет вслух:

— Двое суток. Четверо — с ночёвками.

— Двое суток без ночёвок, — говорит Брет. — Так быстрее и дешевле.

Дешевле. Кауфман повторяет это слово про себя несколько раз. Звучит ново. Возможно, глупо. За последнее время спектр цен «дёшево — дорого» слился для него в одну точку под названием «неважно». И только сейчас Пол осознаёт, что Брету, в отличие от него с Гарольдом, повезло многим меньше. В то время как они разъезжали на родстерах от клуба к клубу, Брет потел над картофельным полем.

Начинка багажа Пола (кожаный чемодан средних размеров).

Джинсы, две футболки, две пары шорт. Несколько дизайнерских пиджаков, одни дизайнерские брюки. Солнцезащитные очки. Запасное нижнее бельё и носки. Гавайская рубашка. Зубная щётка, паста, гель для душа, шампунь. На самом дне, завернутая в кашемировый свитер, лежит книга. Золотистые буквы на чёрной обложке сильно затёрты, но надпись можно разобрать: «Уильям Голдинг, “Повелитель мух”».

Ушей Гарольда акцент на слове «дешевле» не касается:

— Не-а. Так не пойдёт. Комфорт — вот мой козырь. Выспаться, позавтракать, отправиться в путь с охлаждённым пивом — это по мне.

— Зачем я вообще его купил, — разочарованно качает головой Пол.

— Комфорт? — переспрашивает Гарольда Брет. — Если я ничего не путаю, то ты, в отличие от Пола, знал о продолжительности нашей поездки ещё до того, как мы отъехали?

— Я же не предлагал ехать двое суток подряд.

— Знал?

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать…

— Я хочу сказать, ты собирался в дорогу, уже зная, как долго мы будем ехать.

— Да, чёрт возьми, знал!

— И вырядился в костюм, затянув галстук, точно завтра выпускной в Йеле.

— Я учусь в Гарварде.

— А затянул, как будто в Йеле. Не жарковато будет, мистер Комфорт? На улице плюс тридцать градусов.

— Раньше приедем, — бодро вставляет Пол, — раньше отдохнём.

— Это дизайнерская одежда. — Гарольд самодовольно хмыкает. — Ди-зай-нер-ская. И мне в ней комфортно. Я лучше надену шубу от Calvin Klein, чем недизайнерские шорты и футболку из «Уолмарта». Мой моральный комфорт с лихвой покрывает физический.

— А как насчет дизайнерских шорт?

— Чёрт, — лыбится Гарольд. — Брюс Бойер^[10] — слыхал о таком? Элегантность — вот мой ответ.

Брет цитирует:

— «Ваш наряд должен выглядеть аккуратно, но, прежде всего, естественно. Прекрасно отполированный, но неуместный внешний вид делает вас грубо-самовлюблённым».

— Это ещё что за дерьмо?

— Брюс Бойер, «Истинный стиль». Твоё дерьмо.

— Всё, тайм! — Пол стучит правой рукой по предплечью левой. — Тайм-аут!

— Я ещё не закончил. — Гарольд вскипает.

Салливан пожимает плечами:

— Пускай заканчивает.

— Я вообще в смеси из дизайнерской и недизайнерской, — гнёт своё Пол.

— То, что ты деревенщина, — говорит Гарольд, — всем известно.

Пол меняется в лице. Двое против одного.

Маринвилл принимает перевес и вяло идёт на уступки:

— Главное, не в латексной. При нынешнем обслуживании такой покрой небезопасен.

— Просто заткнись, Гарольд. — Брет устало машет рукой, его внимание теперь занимает официант, застывший у барной стойки, тот сжимает в кулаке полотенце, озлобленно смотрит на Маринвилла. — Иначе этот парень отшлёпает тебя грязной тряпкой по заднице. Давай дальше, что там у тебя? Проститутки? Политики?

— Брет прав. — Пол тоже смотрит на официанта. — Давай про Клинтон — Левински^[11].

— Ладно. — Гарольд достаёт из внутреннего кармана пиджака бумажник из крокодиловой кожи и машет официанту. — Посмотрим на нашего тряпичного бойца.

Парень направляется к их столику, занеся руку с полотенцем за спину.

— Счёт, пожалуйста. — Маринвилл прищёлкивает пальцами.

Официант удаляется.

Пол качает головой:

— Давай без фокусов. Забудь про пиво, поедем в ночь.

Гарольд пропускает слова Пола мимо ушей. Через минуту официант приносит папку с чеком. Рука всё так же занесена за спину, но теперь это не полотенце, а что-то блестящее. Гарольд отсчитывает указанную в чеке сумму и укладывает купюры в папку, затем обращается к официанту:

— Номера холодильниками оборудованы?

— Нет.

— Мы привезли с собой пять упаковок пива. Не подскажешь, с кем здесь можно переговорить по поводу их охлаждения? Интересует вон та криокамера.

Кратко глянув в указанном направлении, официант говорит:

— Использование рабочего инвентаря мотеля в целях посетителей строго запрещено правилами.

— Тогда позови мне кого-нибудь из администрации мотеля, и мы потолкуем о правилах.

— Нет.

Пол и Брет удивлённо переглядываются.

— Что значит — нет? — У Гарольда челюсть сводит от возмущения. — Или ты сейчас позовёшь своего менеджера, или я сам отыщу твоего менеджера. И мы будем говорить не только о правилах использования рабочего инвентаря.

— «Нет», — поясняет официант, — значит «нет никого из администрации». После полуночи я здесь за главного. Один из плюсов ночной смены. Напитки вам придётся оставить при себе. — Пауза. — Так решила администрация.

Гарольд с трудом давит гнев, но тон меняет:

— Тогда, может, — достаёт из бумажника двадцать долларов и кидает поверх папки, — с тобой договоримся?

— Мне не нужна взятка.

— Чаевые, — сладко поправляет Маринвилл.

— Если настаиваете.

— Настаиваю.

— Но чаевые, в отличие от взятки, не дают право на использование рабочего инвентаря мотеля в целях посетителей.

Ощутив в воздухе знакомые вибрации, Пол кладёт руку на плечо Гарольда, сжимает и шепчет в ухо:

— Пойдём, Гарольд. Подышим воздухом.

— Да какого хрена?! Что возомнил о себе этот придурок?!

Лезвие мясницкого ножа за спиной официанта всколыхнулось подобно хвосту скорпиона.

Брет хватает разгорячённого Гарольда за второе плечо и тянет от стола, впервые ощутив физически далеко не малый вес друга.

— Всё в порядке, пойдём.

Маринвилл вскрикнул, высвободил руку и рванул вперёд. Официант весь напружинился, готовясь к атаке. Гарольд схватил лежащую на папке двадцатку, запихнул в карман и шумно выдохнул:

— Теперь в порядке. Пойдём отсюда.

Проходя мимо официанта, Пол говорит:

— С ним иногда бывает.

Официант кивает. Брет хлопает его по плечу.

Троица выходит из тёплого света «Оленьих рогов» в прохладную ночь, и Гарольд кричит что есть мочи:

— Эпизод войны! Эпизод войны!